Герман Матвеев - Новый директор
— Конечно, так! До ларька я и пальцем не коснулся.
— Но ведь вас задержали на месте.
— Ну так что! Ну стоял на «ата́с»…
— Атас? Что это значит? Переведите, пожалуйста, на русский язык.
— А это что, по-американски, что ли?
— Не знаю. Американского языка вообще не существует, а русский язык я знаю, и такое слово слышу первый раз.
— А брось ты выкобениваться! — вдруг вскипел Волохов. — «Не знаю, не знаю!» Обыкновенного слова не знаешь!
— Я могу только догадываться, — невозмутимо продолжал Константин Семенович. — На воровском жаргоне раньше говорили: «Стоял на стреме». Так?
— Ну так.
— Атас — это, значит, синоним.
— Чего такое? Какой синоним?
— Вот видите! Вы, оказывается, тоже не все слова знаете. Синонимом называется сходное по смыслу слово. Вы учились, Волохов?
— Учился.
— Сколько классов вы окончили?
— Восемь.
— Даже восемь! Будем считать, что вы достаточно образованны… Итак, вы стояли на атас?
— Ну да… Пацаны попросили.
— Где они вас просили? На месте или раньше?
— Раньше. Я у них в доме был. Ну, зашел с одним приятелем. Немного бухие…
— Простите! — остановил Волохова Константин Семенович. — Как вы сказали? Бухие! Я правильно произношу?
— Ну, бухие…
— А что это значит? Переведите, пожалуйста.
— Ну, подвыпили маленько.
— Понимаю. Бухие — это значит по-русски — нетрезвые.
— А что ты строишь! — снова прорвался Волохов. — Ты думаешь, я тебя боюсь!
— Нет. Этого я не думаю. И я бы вас попросил, Волохов, обращаться ко мне так же, как и я к вам: на «вы»! — твердо сказал Константин Семенович. — Нужно не бояться друг друга, а уважать. Вы человек, и я тоже человек… Представьте, что я начну говорить с вами в таком же тоне… «Брось ты выкобениваться, Гошка Блин! Что ты строишь из себя!», — подражая Волохову, прокричал Константин Семенович. — Что в этом хорошего? Давайте лучше договоримся: уважать друг друга и не тыкать. Вы согласны?
Алексей Николаевич с интересом слушал допрос. Они не раз спорили о том, как должен вести себя следователь на допросах с различными людьми: со свидетелями, с подозреваемыми, с явными преступниками, и Константин Семенович всегда говорил, что в каждом человеке, независимо от его положения и условий, в которых он находится, прежде всего нужно видеть и уважать человека. Даже в самой опустившейся, аморальной личности всегда теплится человеческое достоинство. Сейчас Алексей Николаевич наглядно мог убедиться, какое сильное впечатление производит Константин Семенович на вора. С первых минут допроса Волохов почувствовал себя «не в своей тарелке», и чем дальше, тем больше терял привычную почву под ногами. Он конечно не верил, что этот седой, высокий, солидный следователь действительно видит и уважает в нем человека…
— Продолжайте, пожалуйста, — сказал Константин Семенович, в упор глядя на побледневшего Блина.
— Что продолжать?
— Вы начали говорить о том, как пришли с приятелем в несколько нетрезвом виде к Садовским. Как зовут вашего приятеля?
— Не имеет значения, — мрачно пробурчал Волохов.
— Для меня всё имеет значение. Итак?
— Ну пришли, а там эти пацаны… А что это вы выдумали какого-то Блина?..
— Гражданин Волохов, запомните: мы никогда ничего здесь не выдумываем. Все мы состоим на государственной службе, а государство не заинтересовано что-то выдумывать. Если я говорю, то значит точно знаю. Гошка Блин — это ваша кличка.
— А откуда вам это стало известно?
— Не имеет значения. Давайте ближе к делу. Продолжайте, пожалуйста.
С минуту Волохов сидел, тупо уставившись через голову следователя на освещенного заходящим солнцем Алексея Николаевича. То ли ему не понравилось выражение и застывшая улыбка на лице Глушкова, то ли поразило неожиданное разоблачение, но он решил воздействовать на Горюнова. Вскочив со стула, он вдруг бросил кепку в угол и, схватив себя за воротник рубахи, что было силы рванул. На пол полетели пуговицы.
— Вы что, гады? — диким, плаксивым и почему-то сразу охрипшим голосом закричал он. — За что издеваетесь? Что я вам сделал?.. Сволочи!.. В одиночку посадили… Голодом морите…
Каждая его фраза сопровождалась самой отборной, изощренной бранью. Волохов царапал грудь, бил себя кулаком по голове и кричал так, словно его пытали.
Глушков встал, намереваясь прийти на помощь, но, видя, что Константин Семенович продолжает спокойно сидеть и, нахмурившись, наблюдает за этой выходкой, остался на месте.
Судя по рассказам знавших Гошку ребят, Блин имел взрывчатый характер, и сам об этом предупреждал всех заранее. Он подолгу мог не обращать внимания на приставания, насмешки, но наступал момент, когда «срабатывал капсуль» и Гошка взрывался. Тогда, не помня себя, он хватал что попадало под руку и бросался в драку. Константин Семенович был уверен, что это не свойство характера, а простая распущенность, с определенным актерским расчетом.
В соседней комнате услышали крики. В дверях появился начальник отдела.
— Что у вас тут? — спросил он.
— Ты что пришел, гад? Ну, бейте… терзайте! Ваша власть! — с новой силой заорал Волохов, пересыпая крики отвратительной руганью.
Начальник, поглядывая с опаской на беснующегося юношу, перешел комнату и наклонился к Константину Семеновичу:
— У него припадок? Надо связать…
— Ломается. Сейчас выдохнется, — не поворачивая головы, тихо ответил Горюнов и громче, чтобы мог услышать Волохов, презрительно добавил: — Это у них называют: выкобениваться!
И Гошка услышал. Услышал и прекратил безобразную сцену. Наступила тишина. Все с любопытством ждали, как он оправдает такой резкий переход от фальшивой истерики к нормальному состоянию. Но Волохов и не думал оправдываться. Задетый за какое-то ему одному известное чувство и видя, что его крики ни на кого не действуют, что никто его не уговаривает, не успокаивает, он перестал «психовать» так же неожиданно, как и начал. Вытащив из кармана носовой платок, он высморкался, сходил в конец комнаты за кепкой и как ни в чем не бывало вернулся на свое место к столу следователя. Начальник отдела, даже не взглянув на него, вышел из комнаты.
— Будем продолжать или на сегодня закончим? — спросил вора Константин Семенович.
— Допрашивай, — сиплым голосом пробурчал Блин.
— Волохов, а ведь мы, кажется, договорились разговаривать на «вы»…
— Пожалуйста, если вам нравится.
— Вот, вот! Затем надо договориться: бесполезно нас пугать. Здесь люди грамотные, опытные, с крепкими нервами.
— А кого я пугал?
— Я не знаю, кого вы хотели сейчас испугать. Где вы учились актерскому мастерству? В колонии, что ли?
— Ладно уж…
— Учителя у вас были неважные. «Психовали» вы плохо, не натурально… Соберите пуговицы, пригодятся.
Пока Блин бродил по комнате, разыскивая оторванные пуговицы, Константин Семенович переложил передачу матери с подоконника на стол.
— Всё собрали?
— Одна куда-то закатилась. Неважно.
— Сегодня я разговаривал с вашей матерью. Она, бедняжка, сильно горюет и старалась всячески вас выгораживать. Она даже не подозревает, куда вы скатились в поисках легкой жизни.
— А куда я скатился?
— Вот видите, принесла передачу, — продолжал Константин Семенович, не слушая Блина. — Это всё вы можете взять. Конфетки были завернуты в газету. Вот она — «Смена». Газету я оставлю у себя.
— А на что она вам? Давайте уж… Куда я дену конфеты? В карманах растают.
— Сейчас я вам дам другой… чистый лист бумаги.
— А к чему портить… Газета всё равно измятая.
— Не полагается, Волохов. Вы находитесь под следствием. На газете много букв, и с их помощью можно передать какое-нибудь сообщение.
— Ну вот еще чего… Какое там сообщение.
— Правда, я смотрел, — говорил Константин Семенович, наклоняясь над газетой, — и как будто ничего нет… подчеркнутых букв или каких-нибудь пометок. Но, как говорит пословица: «Недоглядишь оком, заплатишь боком»…
С этими словами он скомкал газету и бросил ее в корзину, стоявшую рядом со столом.
— У вас есть приятель по имени Олег?
Волохов молчал, с явным подозрением поглядывая на следователя. Застигнутый врасплох, он, видимо, колебался, не зная, что ответить.
— Вы слышали мой вопрос?
— Слышал. Ну, а на что вам Олег?
— Я спрашиваю, есть у вас приятель Олег?
— Есть. А только… какой он мне приятель. Просто, так… знакомый.
— Ну, положим, просто знакомый не будет на вас тратиться. Вот это масло, папиросы, конфетки… Это он купил.
Волохов неопределенно пожал плечами:
— Денег много, потому и купил.
— Откуда у него деньги?
— А чего вы меня спрашиваете? Откуда, откуда! Отец богатый.
— Вам приходилось бывать у него в доме?
