Иван Логвиненко - Багряные зори
— «Я, Иван Яценюк, сын Отчизны и трудового народа, вступая в ряды бойцов за свободу, в этот тяжелый час торжественно клянусь и обещаю бить ненавистного врага пока хватит сил, не жалея ни своей крови, ни своей жизни. Очищая землю от немецкой скверны, я до последнего дыхания буду верен своей Отчизне. Если попаду в руки врагов, то клянусь, что никакие пытки, никакие мучения не заставят меня предать родную землю, предать друзей по борьбе. Но если я нарушу свою клятву, пусть мое имя навеки покроется позором! Кровь за кровь! Смерть за смерть!» — Иван карандашом расписался на листе и передал своему соседу.
И снова торжественно-приглушенно:
— «Я, Виктор Борщенко… клянусь…»
— «Я, Иван Молчан… обещаю…»
— «Я, Петр Якименко… не жалея ни своей крови, ни своей жизни…»
— «Я, Степан Ефименко… до последнего дыхания буду верен своей Отчизне…»
Володя тоже было потянулся к листу, но Степан передал текст клятвы Яценюку.
— Друзья, — произнес Яценюк, — этот парнишка, Володя Бучацкий, из Ольшаницы. Я решил познакомить его с вами. Он знал Анну Семеновну, казненную немцами в Белой Церкви. Она перед арестом попросила его обратиться ко мне. Но я некоторое время ни ему, ни вам не говорил. Нужно было кое-что проверить, кое-что выяснить… Сегодня Володя принес нам сводку Совинформбюро и пистолет браунинг с патронами. Кроме того, он собрал детекторный радиоприемник. Я считаю, что Володя Бучацкий может быть членом нашей подпольной группы. Вопросы будут?
— Где взял пистолет? — спросил Молчан.
— У итальянца выменял, — ответил Володя.
— А когда радиоприемник собрал?
— Еще до войны.
— Где работаешь?
— В Шарках на ферме; коров пасу, там ночую. На воскресенье меня отпускают домой в Ольшаницу, где у меня как раз и радиоприемник спрятан…
Больше вопросов не задавали.
Яценюк протянул лист Володе. Володя взял его дрожащими руками. Закрыл на мгновение глаза, и перед ним вдруг возникло лицо Гайдара. «Аркадий Петрович! Вот и пришло мое время?» И не своим, а каким-то чужим, взволнованным голосом произнес Володя:
— «Я, Владимир Бучацкий, сын Отчизны…»
Володя принимал присягу, а перед глазами по-прежнему вставали Аркадий Гайдар, сержант Воронин, Анна Семеновна, учительница Мария Тодиевна, отец, дед Михаил. И сейчас все они будто у него принимают экзамен…
— «…Кровь за кровь! Смерть за смерть!»
И непослушной рукой пионер старательно вывел под клятвой: «Владимир Бучацкий», после чего вернул Яценюку текст клятвы.
Тот подошел вплотную к Володе и крепко пожал мальчугану руку.
— Поздравляю! Спасибо за браунинг и сводку! — И сразу же спросил: — Что можно сделать на ферме?
Такого вопроса Володя не ожидал.
— Не знаю… пока не думал.
— И думать нечего, — вмешался Ефименко — Петуха красного пустить — и делу конец.
Володя ужаснулся:
— Нельзя этого делать!
— Почему? — спросил Петр.
— А коровы погибнут.
— Ну и что?
— Жалко…
— Тогда подожги, когда они будут на пастбище, — настаивает Степан.
Володя задумался.
— Все равно нельзя. Осень холодная, морозы уже не за горами, куда их девать? Нет! Коров надо беречь. Дед Михаил говорил, что зимой наши придут…
— Как же, «придут»! — передразнил Степан. — А сейчас молоко куда идет?
— Немцы забирают…
— Вишь, немцы…
— Хватит! — грубо оборвал Яценюк. — Дело Володя говорит.
— Я обязательно что-нибудь придумаю, я выполню клятву! — густо покраснел Володя. — Только коров не надо, они добрые…
— Как отпустят с фермы, приемник принеси сюда, — строго приказал Яценюк. — Будем слушать сводку Совинформбюро и писать листовки.
— Принесу! Обязательно принесу! — обещает Володя.
— Через неделю, как стемнеет, выходи за село. Тебя встретит Виктор, — обращается Яценюк к Якименко. — С ним пойдешь выполнять одно серьезное задание.
Петр кивнул головой.
— До сего времени я не знал, как оценивается моя жизнь, — пошутил Петр, — а теперь и за мою голову немцы могут выплатить тысячу рублей!
— Денег не хватит в гитлеровской казне, — сурово заметил Иван. — Весь народ поднялся.
— А когда же до меня очередь дойдет? — волнуется Володя.
— Погоди, — успокаивает Иван. — Позовем. Да у тебя уже есть задание — подумай о диверсии на ферме.
— Я буду думать, я все время буду думать, — твердо обещает мальчуган.
КРЫСЫ
Дни становились короче, приближались длинные ночи. Наступила холодная, дождливая осень. И Володя согревался только ночью, в яслях, от теплого дыхания Калины… Было еще темно; коров доили в сумерках, при свете тусклых фонарей. Тугие струйки молока звенели в ведрах. Володя просыпался и тихонько лежал, прислушиваясь к звукам и шорохам. Потом к яслям подходила тетя Аня и, наклонившись над ним, ласково говорила:
— Вставай, сыночек, — и протягивала ему ведро с молоком.
Пересохшими за ночь губами припадал Володя к подойнику и долго, не торопясь тянул теплое молоко.
А тетя Аня усаживалась на край яслей, ласково гладила мальчишку рукой по стриженой голове и тяжело вздыхала. От нее пахло свежим ржаным хлебом, яблоками и полынью.
Володя знал, что у тети Ани фашисты угнали в Германию дочь, но никто не знал, что она погибла там, в концлагере. Ни с кем не делилась тетя Аня своим горем, не плакала на людях. Только в темные ночи политая горячими слезами подушка да сдержанный шепот выдавали горе матери: «Наталочка… доченька моя…»
По утрам вылезал Володя из яслей, выбегал во двор, собирался, на скорую руку, торопясь выгнать побыстрее стадо в степь.
Шеф Ольшаницы Кнейзель всегда был частым гостем на ферме. Правда, Володя никогда его не видел, потому что приезжал и уезжал немецкий офицер только днем, когда стадо было в поле.
Но однажды на ферму шеф приехал поздно вечером. Осмотрел хозяйство и тут же приказал управляющему:
— Молоко отправлять только в столовую для панов офицеров. Им нужно много молока, это подымает их тонус. Итак, — распорядился Кнейзель, — ни одной кружки не расходовать на другие нужды!
— А дети? Как они обойдутся без молока? — интересуется управляющий.
— Какие дети? Чьи дети? Вы что, совсем из ума выжили? Здесь нет наших детей! Бидоны с молоком запломбировать. Офицерам необходимо свежее, высококачественное молоко.
Володя слышал разговор от начала до конца, С тех пор утром и вечером, в строго отведенное время, к ферме подъезжал военный грузовой автомобиль.
…В воскресенье Володя отпросился домой. Вымыла мать голову сыну, сменила белье, накормила, поплакала немного и уложила спать. А утром, еще до рассвета, Володя спросил:
— А где у нас, мама, мышьяк?
— Какой, сынок, мышьяк?
— А помнишь, мы с отцом еще до войны крыс в подвале травили? Еще тогда осталось полбанки, и ты куда-то припрятала.
— А зачем он тебе?
— На ферме крыс развелось видимо-невидимо, всю ночь пищат, скребутся, спать не дают. Хочу их потравить.
Мать вышла из комнаты, долго что-то переставляла в кладовой, а потом возвратилась и поставила на скамейку стеклянную банку, аккуратно завязанную сверху тряпкой.
— Будь осторожен, — сказала она, — не потрави коров.
К вечеру Володя уже был на ферме. До самого рассвета не сомкнул глаз. Подобрал колени чуть ли не до подбородка, свернулся калачиком на соломе в яслях и все думал и думал…
В темноте вылез из яслей, нашел нужную бутылку и подошел к Калине. Нащупал вымя, подставил бутылку к соску. Тоненькой струйкой потекло в горлышко теплое молоко.
Достал банку, высыпал в бутылку мышьяк и заткнул ее пробкой из кукурузного початка. Потом долго взбалтывал смесь.
«Как же все-таки вылить ее в бидон? — рассуждал мальчуган. — Молоко сливают всегда в присутствии немца. Он же пломбирует наполненные бидоны».
И вдруг на другом конце фермы протяжно заревел бугай. Володю словно кто-то подтолкнул под бок.
— Озорник!
Озорника боялись все. Никого, кроме скотника, не подпускал к себе могучий великан.
— Так… — подумал вслух Володя. — Вот кто мне сейчас поможет.
Уже совсем рассвело, когда доярки закончили доить коров. По-за яслями Володя незаметно пробрался в конец фермы, где в отдельном загоне стоял грозный бугай. Осторожно вытащил мальчуган засов и ловко вскарабкался на стенку загона. Одной рукой держась за перекладину, другой он с трудом достал цепь. Долго перебирал кольца, пока не подобрались пальцы к круглому недоуздку. Сильно стиснув зубы, Володя изо всей силы нажал на цепь, и она со звоном упала к ногам бугая.
Володя вмиг открыл дверь.
Бугай гордо встряхнул головой. Почувствовав свободу, он заревел и стремительно понесся к выходу.
— Озорник отвязался! — вскрикнула не на шутку перепуганная тетя Аня.
