Иван Логвиненко - Багряные зори
Мальчишка взял конфету и, всхлипывая, сказал:
— Партизаном…
Лида покраснела, а Кнейзель настороженно спросил ее:
— Что он сказаль?
— Он говорит, что будет воевать партизан…
— О, гут, зер гут! — В широкой улыбке расплылось лицо шефа Ольшаницы.
ЧЕСТНЫЙ КОММЕРСАНТ
Посоветовав мальчишкам швырять камни во врагов, Володя пошел на станцию. Было воскресенье, и его отпустили с работы домой. Стадо пасла тетя Аня.
Беспрерывно один за другим шли эшелоны. На восток и на запад. Из вагонов, которые двигались на запад, выглядывали истощенные, оборванные, грязные смугловатые солдаты.
Там Володя встретил и деда Михаила, поздоровался.
— Кто они? — спросил его мальчуган.
— Ты про кого?
— Да про тех, которые в эшелонах. Таких я еще не видел.
— Тальянцы…
— А-а, — догадался Володя, — итальянцы.
— Пускай будут итальянцы. Только по всему видать, что воевать они больше не хотят… Навоевались…
Перепрыгивая через лужи, Володя направился, на запасной путь, где остановился эшелон с итальянцами. Суетились они не только на перроне, они выходили на дорогу, добирались до хат, стучали в двери. За лепешку, тарелку супа, бутылку молока они охотно предлагали зажигалки, ботинки, совсем новое, ни разу не стиранное белье.
По перрону прошел шеф Ольшаницы Кнейзель с Лидой.
Лида остановилась, внимательно рассматривая итальянских солдат. Остановился и шеф.
— А какие они были раньше сытые и красивые…
Кнейзель презрительно улыбнулся:
— Трусливый народ, лживый и вероломный. Предали фюрера и теперь спасаются, как зайцы…
Потом взял Лиду под руку, и они ушли.
Володя заметил, как к дровяному складу с кошелкой в руках торопится хорошо знакомый ему парень Георгий Павличенко, а за ним итальянец. Было очень жарко, но солдат был в плаще, и это заинтересовало Володю.
Он незаметно подкрался к ним сзади и припал глазами к щели между штабелями дров. Видит: итальянец осторожно достает из-под плаща автомат и быстро передает его Георгию. Тот внимательно осмотрел оружие, глянул на итальянца. Володя понял, что Георгий знаками спрашивает, исправлен ли автомат.
Видно было, что итальянец обиделся. Громко крикнул:
— Я есть честный коммерсант!
Положил Георгий автомат в кошелку, а оттуда достал два больших куска сала, буханку хлеба, жареную курицу — и все это протянул итальянцу. Тот задрожал от радости, обеими руками жадно схватил еду и, горячо пожав Георгию руку, взволнованно сказал:
— Партизан? О, партизан корошо, гут.
Георгий исчез, а итальянец уселся поудобнее на дубовое бревно и набросился на курицу.
Осторожно вышел Володя из-за штабеля. Итальянец испуганно посмотрел на него.
— Пан, пан, — обратился к нему Володя, — я вам принесу яйки, а вы мне — пистолет, паф-паф.
Итальянец одобрительно кивнул головой, с аппетитом прожевывая пищу.
— О, кляйне[12] партизан хочет иметь пистолет? Яйки корошо, пистолет некорошо… Ну, беги, беги, я ждайт здесь.
Володя побежал домой. Мать стирала на реке белье. Володя знал, что она давно собиралась приобрести для него обновку — рубашку и уже насобирала три десятка яиц. Мальчуган бережно переложил их в кошелку и припустился со всех ног на станцию.
Итальянец сидел по-прежнему на бревне и, довольный, курил сигарету.
Вместе с яйцами Володя отдал ему и кошелку. Итальянец достал из-под плаща небольшой пистолет и, передавая его Володе, произнес:
— Бра-у-нинг, паф-паф, — и заразительно засмеялся.
Володя сунул пистолет за пазуху и был таков. Только дома он перевел дыхание.
Куда теперь?.. Может, пойти в Молчановку, к Ивану Яценюку? Хоть он и предупреждал, чтоб самовольно не вздумал приходить. Но сколько можно еще ждать? Уж теперь-то Володя явится к нему с настоящим браунингом за пазухой!
Постоял, подумал немного. Нет, рассердится Яценюк! А что, если к Георгию пойти? Сам ведь, своими глазами видел, какой он у итальянцев автомат выменял…
Володя знал еще и то, что Георгий радиоприемники хорошо собирает.
Может, у него и камушек к радиоприемнику найдется? Ну конечно, у него можно попросить… Володя спрятал пистолет в дуплистой вербе и побежал к Георгию. Тот вышел из хаты.
— Чего тебе? — спросил он неприветливо.
— Я все видел, — сказал смущенный Володя.
— Чего ты мог видеть?
— Как вы автомат…
Георгий побледнел.
— Ничего ты не видел!
— Я тоже пистолет…
— Мал еще! Рано тебе забавляться оружием.
— А может, у вас камушек есть?
— К радиоприемнику?
Володя кивнул головой.
— Подожди, — сказал Георгий и исчез в хате.
Через десять минут он вышел весь в паутине и протянул Володе аккуратно завернутый бумажный кулечек.
— Будь осторожен. Для заземления найди медный чугунок, закопай его под окном. Конденсатор есть?
— У меня все есть, — признался радостный Володя. — Только камушка не хватает.
— Смотри днем не включай! Поздно вечером или ночью. И сейчас же снимай антенну.
— Я буду ночью, — взволнованно пообещал Володя. — Меня всего один раз в неделю с шарковской фермы отпускают домой, тогда и послушаю.
— Гляди никому не проговорись…
ВСТРЕЧА В ПОЛЕ
Проспал Володя, насилу утром добудилась мать. Такого раньше не случалось. Только в полночь вчера прилег — приемник устанавливал. Здорово попадет на ферме, обязательно полицай проучит хворостиной. Зато в кармане лист бумаги, а на нем… Володя не только успел записать, но и выучил наизусть. Вот и сейчас он шепчет:
— «…За два месяца кровопролитных боев, с пятого июля по пятое сентября, наши войска на всех участках фронта уничтожили вражеских самолетов — пять тысяч семьсот двадцать восемь, танков — восемь тысяч четыреста, орудий — пять тысяч сто девяносто два, автомашин — свыше двадцати восьми тысяч. Потери врага убитыми составляют четыреста двадцать тысяч солдат и офицеров. Всего в боях за два месяца выбыло из строя (убитыми и ранеными) не меньше одного миллиона пятьдесят тысяч солдат и офицеров. За это же время наши войска захватили: танков — тысяча сорок один, орудий разных, в том числе самоходных, — две тысячи восемнадцать, пулеметов — пять тысяч триста восемьдесят два, автомашин — семь тысяч восемьсот пятьдесят три. Взято в плен тридцать восемь тысяч шестьсот немецких солдат и офицеров. Совинформбюро».
Если отпустят в воскресенье, Володя обязательно пойдет в Молчановку. Отдаст Яценюку пистолет и этот вот лист бумаги, который так приятно шелестит у него в кармане. «Пускай не думает, что мал еще! Пускай и меня берет бороться против фашистов!»
Выгнав стадо на пастбище, Володя увидел деда Михаила. Держась за рукоятки плуга, старик устало шел по борозде. Плуг ровными пластами разрезал землю. Черные комья свежей пашни длинными рядами ложились один к одному.
«Как видно, и деда тоже выгнали на работу», — подумал Володя и побежал к старику.
— Здравствуйте, дедушка! — радостно сказал мальчишка.
— Ах, это ты, Володя! Здравствуй, внучек, здравствуй.
— Что, заставили работать? — поинтересовался мальчуган. Дед внимательно посмотрел на Володю и, неторопливо разглаживая широкой шершавой ладонью усы, сказал:
— Нет, сынок, на этот раз сам вышел. Думаю, зимой придут наши. Что же мы, перед ними дармоедами будем выглядеть? Посеем при немцах, соберем при наших. Это тебе не сорок первый… Ну, а ты как?
Дед достал из кармана кресало, добыл огонь и жадно затянулся дымом.
— Стадо пасу. Хорошо в поле, никто не обидит.
— Не обидит, говоришь? — спросил дед. — Посмотри на дорогу.
Володя обернулся и увидел — рябой полицай, свернув с дороги, направился к ним.
— До войны по сараям лазил, в тюрьме сидел, а теперь высокая «власть»… — Дед засопел и брезгливо сплюнул: — Слизняк!.. Когда мне в полиции бороду выжигали, он Сокальскому огонь подносил…
Несмело подошел полицай:
— Здорово, дед!
— Не здорово, а здравствуйте! — огрызнулся старик. Полицай снисходительно протянул руку.
— Ну здравствуйте!
— Душегубам руки не подаю!
— Какой же я душегуб?
— До власти, говоришь, добрался? А сколько ты через это горя людям принес!
— Чего вы такие сердитые? — удивился полицай.
— А что мне, поцеловаться с тобой?
— Кое-кто, вишь, и целуется.
— Те, что вместе с тобой мне бороду выжигали?.. Ничего, скоро другие так «поцелуют», что богу душу сразу отдашь…
— Вы о чем?
— А все о том, щербатая твоя душа!
— Вы… тот… вишь, не будьте таким умным, — хотел было возмутиться полицай. Но вдруг его лицо, покрытое рыжими веснушками, побагровело. — Не тот хозяин, кому слово принадлежит, а тот, на чьей стороне сила, — угрожающе объяснил полицай, стукнув ладонью по прикладу карабина.
