Мальчик из Югуру - Олимп Бели-Кенум
Самба, гордо выпрямившись, уверенно вел свою лодку. Мускулы его были напряжены до предела. Пот струился по телу. Лодка важно и упрямо шла вперед. Лучи высоко стоящего солнца щедро заливали реку. Рыбаки забрасывали сети, и каждая из них, прежде чем погрузиться, на мгновение повисала над водой огромным пологом. А когда сети вытаскивали, в них рыба так и кишела. Были здесь и ловцы крабов. Опустив в воду свои самодельные сачки из куска сети и небольшой гибкой ветки, согнутой наподобие обруча или четырехугольника, они садились в пироги, выдолбленные из длинных стволов, и терпеливо ждали. Пробковый поплавок плясал на волнах, указывая место, где находился и погруженный на дно сачок. Время от времени ловцы крабов вставали, брали в руки шест и, передвигаясь от одного сачка к другому, приподнимали каждый из них. Если там оказывались крабы, они выбрасывали их в пирогу, затем проверяли, хорошо ли прикреплена приманка — кусок рыбы — и снова опускали сачок в воду. Все начиналось сначала.
Айао видел довольно близко рыбаков и ловцов крабов. До этого он наблюдал за ними только с берега, куда приходил с кем-нибудь из своих братьев или сестер, чтобы встретить мать, когда та возвращалась с базара по реке... Наконец ветерок донес до него знакомые запахи родной деревни, и он мог уверенно сказать, что они подплывают к Югуру. Деревня словно нависла над рекой, и с лодки казалось, что находишься в долине, у подножия горы Югуруны. Всплески воды становились все слабее, и волны медленно катились к береговой насыпи из гранита и латерита, протянувшейся вдоль реки более чем на километр. Легкий свежий ветерок нес с горы прохладу. Невольно все начали расправлять плечи и дышать полной грудью, словно, пока они плыли по реке, им не хватало воздуха.
— Как чудесно пахнет наша Югуру! — с восторгом воскликнул Исдин.
Айао был того же мнения, хотя не смог подобрать нужных слов.
Чем ближе лодка подплывала к мысу, куда люди могли высадиться, даже не замочив ноги, тем радостнее билось сердце Айао. Словно он возвращался после долгой отлучки. Крики куропаток раздавались все громче и громче. Все явственнее слышалось разноголосое пение птиц. Сидевшая на кокосовой пальме малиновка вспорхнула и полетела низко-низко над заросшей болотными травами равниной. Айао, глядя ей вслед, понял, что они причалили совсем близко от того места, куда нам Сикиди ходила резать тростник. С лодки он мог также разглядеть и их апельсиновый сад, стоявший плотной зеленой стеной по другую сторону болота, у самого подножия горы Югуруны.
Длинная широкая лодка легко покачивалась на волнах. У Айао радостно забилось сердце, и в мыслях он уже был далеко от реки, в своем родном доме.
— Смотрите! Наа ждет нас на берегу! — закричала Сита и, вскочив с места, стала размахивать руками.
В свои тринадцать лет она выглядела на все семнадцать, но ее поступки и рассуждения были еще совсем детскими.
— Она пришла без Мумуни, — сказала Фива.
— Это хорошо; значит, бабушка не одна дома, — прошептал чуть слышно Айао.
Как только лодка пристала к берегу, старшие дети подхватили матрацы и куски ткани, и вся семья гуськом потянулась к дому.
17. ПОЛЬЗА СЛОВАРЯ
Школа, в которой учились братья и сестры Айао, находилась в Афежу. После занятий, вернувшись домой, старшие принимались делать уроки. Айао видел, как, склонившись над тетрадями, они ловко орудовали линейками, ручками и карандашами. Ньеко часто обсасывала грифель карандаша и, пока он «обсыхал», то чесала в затылке, то поглаживала себя по щекам. Этим она хотела дать понять, что не может сама справиться с заданием, и обращалась за помощью к кому-нибудь из братьев.
— В доме есть словарь «Ларусс», как-никак мы не дикари, — отвечали ей братья и помочь не торопились.
Пока они делали уроки, Айао не имел права входить в хижину, где старшие сидели за столом из светлого дерева, кто чинно и прямо, а кто низко склонившись, почти лежа. Они, казалось, жили в недосягаемом для него мире. Остановившись у порога, он с восхищением смотрел на них, затем бесшумно отходил, так как родители запрещали ему отвлекать детей.
Айао ни разу не ослушался, но его обижало поведение старших после занятий, когда они выходили во двор и начинали переговариваться на французском языке, непонятном ни ему, ни его родителям. Несмотря на запрет говорить на этом языке дома, дети часто забывали о нем. Французский язык считался обязательным в школе, где учителя строго наказывали за каждое слово, произнесенное на местном наречии. Дома же, наоборот, стоило детям заговорить по-французски, как родителям тут же начинало казаться, будто те что-то скрывают от них. Жалкий и в то же время смешной был у взрослых вид, когда, отчитав или наказав кого-нибудь из ребят, они опять слышали в ответ что-то непонятное.
— Что ты там бормочешь на чужом языке? — строго спрашивали Киланко, или его жена, или тетушки Алиату и Ашику, ее сестры, когда еще они жили в Югуру и тоже не упускали случая пожурить провинившихся школьников.
— Я ничего не сказал.
— Разве можно говорить при нас на непонятном нам языке, а не на йоруба, хауса или бамбара?[15] Разве наша воля для вас не закон? — часто ворчал Киланко.
— А зачем было посылать нас в школу, если ты запрещаешь нам пользоваться знаниями, которые мы там получаем? — спросил однажды Бурайма, после того как получил пощечину за то, что продолжал разговаривать с Исдином по-французски, хотя отец три раза одергивал его.
— Я нисколько не мешаю вам пользоваться школьными знаниями, а только говорю, что невежливо, некрасиво, просто-напросто грубо по отношению к людям изъясняться на непонятном для них языке. Разве ваша тетушка Алиату произнесла когда-нибудь при нас хоть одно слово на каком-нибудь из языков банту?[16] А ведь она хорошо их знает, потому что жила в Сенегале и Конго. А твой дядя Экуэффи, который жил в Габоне, а до этого пять лет провел в республике Чад, два года в Дагомее и три в Гане, разве он высказывает свои мысли на каком-нибудь другом языке, кроме бамбара, йоруба или хауса.
— Если хочешь, отец, мы можем научить тебя некоторым французским словам и даже считать по-французски, —• предложила Сита, самая старшая из девочек.
Но он отказался. И дети при всем своем
