Мария Киселёва - Верните маму
После уроков Лавров быстро ушел, и Зойка так и не сумела с ним поговорить. Потом стало ясно, что он ее избегал, да и вообще ни к кому не стремился, только с Женей Абрамовым стал даже как будто ближе. Один раз на перемене Инна Макаровна взяла его под руку и о чем-то заговорила, некоторые ребята на них смотрели с любопытством, и Димка, нахмурив лоб, высвободил свой локоть. О чем они беседовали в учительской, никто не знал, но, конечно, Инна Макаровна ничего плохого ему сказать не могла, только Димка после этого стал еще угрюмей.
Зойкина мама очень за него переживала и повторяла: «Ах, какой он гордый. Гордые страдают сильнее. Позови его, Зоенька, к нам».
Сегодня Зойка решила это сделать. Надо с ним выйти, и все. На четвертом уроке была контрольная по геометрии. Трудная, по новому материалу. У Зойки решалось плохо, она не могла сосредоточиться. Димка писал и писал. Неужели он решит, он пропустил почти всю эту тему? Иногда он почесывал ручкой висок, думал и опять писал. Люся, которая сидела за ним и решала тот же вариант, долго вертелась, оглядывалась назад на Аникеева и, наконец, должно быть, не без его помощи, справилась. Тогда она написала быстро еще один листок и подсунула его Димке. Чтобы не ущемить его самолюбия, на уголке пометила: для проверки. Лавров, не глядя, положил листок под свой, а когда раздался звонок, скомкал и бросил в парту. Свой положил в портфель.
— Девочки, — шептала на перемене Люся. — Он и не решал совсем. Я глянула через плечо. Это было… заявление насчет пенсии детям Лаврова Ф. П.
На последнем уроке Димки не было.
Собрание Лютикова созвала срочное. На повестке дня стоял единственный вопрос — успеваемость.
— С чем мы подошли к концу учебного года, к нашим первым экзаменам? — спрашивала Геля. — Нас волнует это не только сейчас. Мы готовились к этому весь год. Мы не плохо поработали над отстающими, что бы там ни говорили. — Она сделала паузу. — И двойки у нас теперь стали редким явлением.
Кто-то хмыкнул.
— …И тем более неприятно, буквально как ложка дегтя в бочку меда, недавние двойки Лаврова.
Димка вздрогнул и кинул на Гелю недоуменный, тяжелый взгляд. Зойку как будто толкнули в грудь.
— Геля! — прошептала сердито Белова. — Кто тебя просил?
Поднялся ропот.
— Товарищи, товарищи! — кричала Лютикова и хлопала возмущенно ладонью по столу. — Я же еще ничего не сказала! Я хочу сказать, что Дима вовсе не тот двоечник в обычном понимании, тихо, тихо! Что у него большое горе, да спокойно же!.. И мы ему поможем!
Грохнула парта. Димка дернул портфель и вышел. На минуту все замерли.
— Лавров, вернись! — опомнилась Лютикова.
— Куда вернись? — медленно и зло спросил Женя Абрамов. — Зачем? Чтобы ты могла высказывать свои идиотские определения? Лепить ярлыки? Буквоедка… безмозглая.
Лютикова оторопела. По лицу ее пошли красные пятна:
— Ты в уме? Как ты смеешь?
Поднялся шум, многие вскочили с мест. Зойка как будто онемела. Она не слышала уже, что кричала Вера, отстранив Лютикову от стола. Она видела только, как Димка вздрогнул, как недоумение и боль расширили его глаза. Но вот оцепенение прошло, Зойка услышала удары своего сердца, ей стало душно, она вскочила:
— Подожди, Вера. Дай я спрошу своего комсорга. Почему ты, Геля, никому не сказав, самолично устроила это… истязание? Ты действуешь от имени коллектива, а коллектив возмущен твоим…
— Самосудом, — закончил Абрамов.
Шум усилился. Вера хлопала в ладоши, призывала к порядку.
— О каких двойках ты здесь говорила? — спрашивала Зойка, наклонившись через парту. — У Лаврова одна двойка по геометрии.
— И по физике, — добавила Лютикова. — Он не ответил. Борис Михайлович хотел поставить ему двойку, но раздумал.
— Раздумал. Так что же она есть?
— Если честно считать, по-комсомольски, то есть. Борис Михайлович хотел…
— Если человек хотел сделать подвиг, да не сделал, он герой?
— А ты хотела красавицей стать, — сказал Аникеев, — да что-то не видно.
— Это оскорбление! — выкрикнула Лютикова и зарыдала. От неожиданности все смолкли.
— Что, больно? — сказал негромко в этой тишине Женя Абрамов. — Так-то.
Рыдания Лютиковой разрядили напряженность, класс затих, и Вера закончила собрание под всхлипывание комсорга. Лютикова признала, что она не должна была, не согласовав с классом, выносить вопрос на обсуждение, а этот вопрос тем более обсуждению и не подлежал. Она вытерла слезы и объявила свое намерение извиниться перед Лавровым. Нянечка дважды заглядывала в класс, на этот раз она вошла с ведром и щеткой и со словами: «Будет шуметь-то, ступайте домой» — начала вытирать парты.
Когда оскорбление наносится публично, извиняться с глазу на глаз не положено, поэтому Геля в коридоре попросила Зойку и Веру пойти с ней к Лаврову. Сначала это отклонили, пусть Димка успокоится, лучше подождать до завтра.
— А вдруг он завтра в школу не придет? — сказала в раздумье Вера.
— Очень может быть, — отчеканивая слова, подтвердила Люся. — Я думаю, каждому захочется обойти за три версты такой класс.
Инна Макаровна быстро шла по коридору, лицо у нее было растерянное. Должно быть, она кого-то уже встретила. Геля Лютикова сама стала ей все рассказывать.
— Ах, Геля, — произнесла учительница, не скрывая досады. — Уж не в первый ты раз. Не пойму только, от горячности это у тебя или…
— От недостатка ума, — подсказал кто-то.
— Нет, я хотела сказать: или от душевной слепоты.
Лютикова заплакала сильнее и отошла к окну.
11
— Вот здесь, — сказала Зойка на площадке. Постучали. Послышались шаги.
— Что еще? — спросил Димка глухо. Глаза его были злые.
— Дима, — начала Лютикова, видя, что приглашать их не собираются. — Я в присутствии свидетелей хочу извиниться.
— Та-ак.
— Я была неправа, но и ты, Дима, не понял…
Ноздри у Димки дрогнули.
— Мы же хотели как лучше, помочь тебе…
— Мне не нужна ваша казенная чуткость! — крикнул Димка прямо Геле в лицо и захлопнул дверь.
— Дима! Дима, открой! Дверь отворилась.
— Пошли вон! Свидетели! Судьи! Противно вас видеть!
Девочки ошеломленно переглянулись. На площадке стало тихо-тихо.
— Пойдемте, — сказал шепотом Вера.
Внизу, в парадном, встретилась старушка соседка, узнала Зойку и остановилась:
— Ну, что сказал?
— Не пустил.
Старушка утвердительно кивнула головой:
— Не в себе парнишка. Все сердце разрывается. Матери-то хуже стало.
— Как? — внутри у Зойки похолодело. — Надежде Павловне?
— Сперва-то она ничего не ела, ну это от удара, это обошлось бы. Как ни тоскуй, а время подойдет, поесть захочешь, — старушка вздохнула. — А теперь у нее температура.
В парадное вошел мужчина.
— Ну как? — спросил у старушки.
— Все держится. Плохо.
— Вы не узнали, может, что надо достать?
— Ничего, говорят, не надо, все есть.
Мужчина постоял немного и пошел вверх по лестнице.
— Все стараются, — проговорила старушка. — Тут с работы Федора Петровича, приходили и с Надиной работы, продуктов нанесли уж полон холодильник и всего… — она махнула рукой.
— А как же случилось с Федором Петровичем? — спросила Вера. — Он заболел?
— Ничего не заболел, — сердито сказала старушка. — Заболел! Через доброту свою погиб. — И рассказала, что в горах случился обвал, а Федор Петрович со своей партией совсем в стороне работал, это его могло и не касаться. А он пошел на помощь населению, вывозил людей из опасного места. Вот так и случилось.
За углом Димкиного дома Зойка подошла к милиционеру и спросила, где самый ближний родильный дом. Милиционер назвал ей два адреса. Первый был совсем рядом, и Зойка скоро его нашла.
В вестибюле толпилось много народу, было как раз время передач. К окошку, где давали справки, стояла очередь. Зойка стала последней и, когда немного продвинулась, оказалась возле доски, где в продолговатых клеточках были вставлены фамилии женщин, у которых родились дети. Зойка увидела в первом ряду: «Лаврова Надежда Павловна. Девочка. Вес 2 кг 600 гр. Длина 47 см». В это время какой-то высокий гражданин через Зойкину голову потянулся к доске и, остановив палец на клеточке, пробормотал: «Мальчик! Точно: Соловьева Мария… мальчик», — и как-то хмыкнув, вроде захлебнувшись смехом, направился к двери. Но вот он вернулся, вынул бумажную полосочку с фамилией и положил ее в свою записную книжку. На память. Оказалось, что к доске постоянно подходили люди и искали нужные фамилии. «Нет еще», — прошептала тревожно пожилая женщина, проглядев в очки оба столбика. Зойка догадалась, что у нее здесь дочка, а она уже не первый раз приходит, если говорит «еще», и очень ей тревожно, что «все еще нет».
