Огонёшка - Маргарита Константиновна Агашина
«Ещё какие стихи-то напишу! — подумал Толька. — Ещё будете меня умолять, чтоб я их в стенгазету отдал… Не дождётесь, голубчики! Я их в «Пионерку» пошлю…»
Он схватил карандаш, вырвал из первой попавшейся тетрадки листок и уставился в одну точку. Посидев так минуты две, Толька поёрзал на стуле, повертел головой, оглядывая комнату, словно выискивая тему для своих стихов. Толькин взгляд скользнул по столу, и Толька замер: тетрадка, из которой он под горячую руку вырвал листок и которая была теперь непоправимо изуродована, была тетрадкой контрольных работ по алгебре! Двойка была обеспечена: Ольга Фёдоровна любила говорить, что неряшливая тетрадь — это плохие знания, и ставила двойки за каждую кляксу. Толька представил, как опять все будут острить по поводу этой двойки и Толькиной мечты о полёте на Луну. Он зажмурился, махнул с отчаяния рукой: семь бед — один ответ! И стихи сами так и полезли у него из головы:
А может, и лунатики
Не знают математики!
Толька писал и сам не верил, что это его рука так легко и складно пишет. Он повторил вслух строчки про лунатиков и математиков и пришёл в восторг. Оказывается, стихи писать совсем просто! Держись, Инка Вострикова! Я тебе ещё покажу… А рука его сама собой выводила дальше:
А может, на Луне
Не нужны будут мне
Ни минусы, ни плюсы,
Как Бобика укусы?..
— Причём тут Бобик? — удивился Толька. Он вспомнил почему-то кудлатого щенка с соседской дачи. Этот щенок никого не кусал, и звали его не Бобик, а Тарзанка.
«При чём тут Бобик?» — ещё раз подумал Толька. Но тут же сам себя успокоил, что Бобик и укусы — это, конечно, только для рифмы. А рифма, как говорила Инка Вострикова, которая занималась в кружке юных поэтов при Дворце пионеров, рифма — это не главное. Главное, чтобы было видно, к чему стремится автор, главное в стихах — мысль и чувство. Вспомнив все эти Инкины слова, Толька снова вслух прочитал всё, что он написал:
А может, и лунатики
Не знают математики!
А может, на Луне
Не нужны будут мне
Ни минусы, ни плюсы,
Как Бобика укусы?..
— Ну что ты будешь делать! — крякнул Толька огорчённо. — Ну, нет ни мысли, ни чувства…
Но не такой был человек Толька Суханов, чтобы огорчаться долго. Он вздохнул, ещё раз закатил глаза к потолку и, не задумываясь, дописал:
Была бы лишь душа
по-пионерски хороша!
Невозможно было утерпеть! Невозможно было жить и дышать, пока хоть кто-нибудь не узнает, какие отличные, с рифмой, с чувством и с мыслью стихи написал он, Толька Суханов, первый раз в жизни!
Из всего шестого «А» в стихах лучше всех разбиралась Инка Вострикова.
Толька нашел в кармане две копейки, оставшиеся от покупки завтрака в школе, и, прижимая к груди листок со стихами, без пальто, схватив шапку, помчался к ближайшему телефону-автомату звонить Инне.
От школы до дома — короткие 10 минут. Но сегодня Инне казалось, что они тянутся целую вечность. Она бежала по знакомым улицам, и торопилась, и не замечала ничего на свете, даже первого снега, который всегда так радует всех и который выпал сегодня. Большая снежинка упала Инне на щеку, но девочка её не заметила. Скорей бы, скорей добежать до дома и записать, пока не забыла, все, что случилось сегодня…
Инна быстро сняла пальто, машинально сунула в рукав мокрую от снега шапочку и, по привычке сбросив у вешалки ботинки, побежала в одних чулках к себе в комнату.
— Инна, тапки! — крикнула мама.
Ох, уж эти мамы! Хоть и дело говорят, а всегда не к месту!..
Инна достала со дна ящика заветную серую тетрадь.
ИЗ ДНЕВНИКА ИННЫ ВОСТРИКОВОЙ
28 октября
Если бы всегда было так, как сегодня, не видать бы бешкам первого места, пусть они хоть сто концертов дают! Это всякий дурак с радостью согласится: и не хочешь, да запоёшь, если тебя за твои песни с шестого урока отпускают!.. И вообще им в пятом классе несправедливо первое место присудили. У нас всего было поровну: и отличников, и лома, и макулатуры. Только из-за этих концертов бешки на целых тридцать очков больше набрали! Конечно, хор у них законный: весь класс поет. Но, во-первых, у них в классе всего двенадцать мальчишек, и все соревнуются. А у нас мальчишек двадцать, а соревновался один только Суханчик. Но петь в хоре даже он ни за что не соглашается. А во-вторых, что бешкам не петь, когда у них Ленька Котиков запевает! Он в музыкальном училище занимается и в хоре мальчиков ведущий солист. Я сама слышала, как завуч в учительской говорила: «Конечно, Котиков-ученик — не клад, едва на тройки тянет. Но зато в хоре мальчиков он ведущий солист!» У Леньки голос почти как у Робертино Лоретти. Конечно, и мы бы концерты давали, если бы у нас Робертино запевал! Катя даже предлагала письмо в Италию написать, чтобы Робертино нам ответил. Вот бы бешки удивились! Вот бы здорово было! Пойте, пойте с вашим Лёнечкой, а мы — с самим Робертино переписываемся!..
Но пока мы собирались да раскачивались, у Робертино горло заболело, операцию какую-то ему делали, а потом он вообще петь перестал. Погубили талант, капиталисты проклятые! А Ленька за это время все двойки исправил и по телевизору два раза выступил. В общем, хор пятого «Б» дал в прошлом году пятнадцать концертов своим шефам на заводе. За это пионерскому отряду бешек присудили первое место.
Ах, если бы всегда было так, как сегодня, не видать бы бешкам ни первого места, ни Москвы! Какой сегодня был диспут!
* * *
Инна подняла голову от тетрадки и увидела: за окном, на Аллее Героев, падали крупные мохнатые снежинки.
Первый снег! Инна подошла к окну. Пушистая белая пелена уже прикрыла асфальт и скамейки на аллее. На тонких и тёмных веточках берез и тополей выступил нежный пуховый кант. Лёгкая снежная шапка лежала на крыше телефонной будки, стоявшей против Инниного окна. И вдруг Инна увидела, как по первому снегу, оставляя за собой неуклюжие следы, бежит к автомату Толька Суханов. Без пальто, в одной только ушастой шапке,
