Константин Курбатов - Волшебная гайка
Я постучал ногтем по железной лилии на решетке и сказал:
— Миленький заборчик. Не меньше чем тонн на десять потянет.
Юрик молчал. Он хотел есть. На его лице было написано, что если я сейчас же не отпущу его домой, то он упадет рядом с урной для окурков и скончается от голода.
— У меня дома колесо от велосипеда запрятано, — признался он. — Почти новое. Хочешь, я его сейчас притащу?
— Спасибо тебе в шляпе, — поклонился я. — На твоем колесе далеко не укатишь. Мне что-нибудь настоящее нужно.
По стальным рельсам дребезжали железные трамваи.
Железо было кругом. Но все оно было намертво приварено, приклепано и привинчено. Каждая железяка лежала и стояла на своем месте. Каждая железяка была позарез нужна городу.
Но я человек упрямый. Я все же отыскал две чугунные тумбы, в которых город абсолютно не нуждался. Они без всякого толка торчали по краям арки ворот у облезлого старого дома.
— Килограмм по сто штучка, — прикинул я. — А может, и по двести.
Ослабевший от голода Юрик сел на одну тумбу, я — на другую. Я размышлял над планом дальнейших действий. Из подворотни тянуло холодом. Тумбы намертво вросли в землю. Мы сидели на них, как скульптурные украшения, и молчали.
Дело в том, что найти металл — это в конце концов пустяк. Значительно труднее этот металл взять. Особенно нашему брату. Далеко не каждый лом люди считают ломом. Он им мешает, они набивают о него шишки и все равно не отдают. Люди привыкают к ненужным вещам прочнее, чем к самым необходимым.
К этим тумбам, разумеется, привыкли тоже. Просто так их не отдадут. Сразу поднимут шум. Тут нужно что-нибудь внушительное. Распоряжение горисполкома, например, или приказ милиции. Или еще лучше — бульдозер с самосвалом. И самоходный кран. Люди робеют перед внушительным. Приползи сюда бульдозер и хоть целый дом сковырни, люди промолчат. Они думают, раз бульдозер, значит, так надо. А за мной дворник гонялся, когда я какой-то паршивый бачок подобрал.
— Подъемный кранчик бы нам, — вздохнул я и погладил холодную тумбу. — Мы бы сразу…
И тут я увидел, как у Юрика вытянулось лицо, и оглянулся. По улице собственной персоной катил кран. Самый настоящий самоходный кран. Он вывернул из-за угла и, покачивая стрелой, которая лежала над кабиной, полз в нашу сторону.
Я бросился наперерез машине. Шофер погрозил мне сквозь стекло кулаком. С губ шофера слетали какие-то слова.
— Дяденька! — заорал я. — Товарищ!
Кран обдал меня горячим дыханием солярки и прогрохотал мимо. Он ехал медленно. Вот он почти остановился и стал разворачиваться.
Он нацеливался стрелой в ворота, над которыми висела надпись: «Берегись автомобиля!» От ворот тянулся высокий кирпичный забор. Кран ловко нырнул в ворота и исчез за забором.
— Вперед! — махнул я рукой Юрику.
На просторном, буром от масляных пятен дворе не росло ни травинки. У грузовиков возились люди. Кран прополз мимо грузовиков, клюнул стрелой и остановился.
Из кабины вылез толстый дядя в берете. На его свирепом лице колыхались круглые щеки.
Я никогда не встречал толстых шоферов. Я почему-то думал, что все они худые. А у этого еще было такое злое лицо, словно он только что с кем-то подрался. Но я, конечно, не перетрусил. Я только сразу сообразил, что нам с этим дядей не столковаться.
Он сам узнал меня и прогудел:
— Что, Брамапутра, жить надоело?
Голос у него звучал, как из погреба. Я подумал, что если бы нам такого завуча, то он бы живо навел в школе дисциплинку. И еще бы из него получился отличный пират. На глаз — черную повязку, за пояс — кинжал, и готовый рыцарь морских просторов.
— Посадить бы тебя на денек за баранку, Брамапутра несчастная, — гудел толстый рыцарь, — тогда бы не стал кидаться под колеса!
Почему я Брамапутра, да еще несчастная, я не понял. Про Брамапутру я уже где-то слышал, — кажется, на уроке истории. Вроде была такая примадонна при дворе какого-то Людовика.
Если бы не Юрик, который стоял за моей спиной, я бы, конечно, плюнул и ушел. Но я знал Юрика. Юрик завтра же ляпнет в школе про Брамапутру. И не со зла, а так, от низкого уровня развития. Поэтому я подумал и сказал:
— К вашему сведенью, я при Людовике не служил и в примадоннах не ходил.
— Чего, чего? — удивился свирепый рыцарь. — В каких примадоннах?
— Которые Брамапутры, — пояснил я.
Он грузно опустился на подножку машины и спросил:
— А по географии у тебя что?
— Четверка, — сказал я.
Он качнул головой.
— И в школе, выходит, приписочки. Я бы так двойку вкатил. Определенно. Брамапутра, она же в Индии протекает и в Пакистане.
Мне показалось, что лицо у него не такое уж свирепое. Больше даже добродушное. И маленькие глазки смотрели насмешливо и по-свойски. Но после Брамапутры меня не очень тянуло на беседу. Поэтому, когда он спросил, что мы вообще тут делаем, из-за моей спины вылез осмелевший Юрик и пробормотал:
— Нам бы тумбы вытащить. А без крана никак. Они здесь рядом, через дорогу.
— Какие тумбы?
Я вмешался и объяснил какие.
Он прищурил правый глаз и определил:
— Пятнадцать суток. Не меньше.
— Тащить? — удивились мы.
— Нет, сидеть, — сказал он. — За мелкое хулиганство.
Но я все же правильно разглядел, что он добрый. Он отвел нас в угол двора и указал на кучу лома.
— Подойдет?
— Еще бы! — обрадовался я. — А здесь сколько?
— Килограмм триста будет.
— Да? А нам полторы тонны нужно.
— Во Брамапутра, — прогудел он. — Аппетитик у вас что надо.
— Так это ж не нам. Это ж народному хозяйству. Для народного хозяйства он обещал чего-нибудь придумать.
И он не подвел. Через два дня мое звено покрыло все рекорды и выскочило на первое место по школе. В разбитый автобус с надписью по бортам «Тех. помощь» мы перетаскали кучу лома. Свирепый рыцарь сел за руль грузовика, взял нас на буксир и доставил во двор школы.
Обшарпанный, проржавевший, с выбитыми стеклами и спущенными шинами автобус казался мне красавцем. Он стоял на вытоптанных грядках, которые весной мы так и не успели вскопать.
Народу набежало, как в цирк. Галдели, точно на базаре.
— А почему «тех» помощь, а не «этих»? — орал один. Кто-то вопил:
— Даешь автобусы!
Ева Семеновна протискалась сквозь толпу и положила мне на плечо руку.
— Молодчина, Олег, — сказала она. — Видите, ребята, как поступают настоящие пионеры, которым дорога честь школы.
Ветерок шевелил красивую Евину челку. Меня распирала гордость, оттого что я такой сознательный и враз переплюнул Стаса.
— Это похвально, — сказала Ева.
— Это надувательство, — раздался вдруг голос Стаса. Гвалт у автобуса стих. Все уставились на моего бывшего друга. Девчонки расступились, и он остался один в тесном кружке. Он поправил очки и повторил:
— Конечно, надувательство, Ева Семеновна. А вы его еще хвалите.
«Его» относилось ко мне. Выходило, что вместо полезного дела я кого-то обманул. У меня даже дыхание перехватило от возмущения.
— Станислав Карпов! — голосом конферансье, который объявляет выход на сцену очередного артиста, произнесла Ева.
Но Стаса уже понесло.
— Где же вообще тогда наша сознательность, если вы его еще и хвалите? — спросил он.
Я не расслышал: «наша» он сказал или «ваша». Ева, наверное, не расслышала тоже. Стас это слово как-то сжевал. И вообще никто ничего не понял. А я подумал, что если раньше я еще и мог помириться со Стасом, то теперь никогда.
— В тебе, Карпов, говорит зависть, — вспыхнула Ева. — Низкая и гадкая зависть. И мне за тебя стыдно.
— Зависть, — хмыкнул Стас. — Они бы еще паровоз приперли. Автобус не на свалке валялся. Его могли и без школы в лом сдать.
— Могли, но не сдали, — отрезала Ева. — И сейчас же прекрати этот глупый разговор.
— Прекратить можно, — не сдавался Стас. — Но металла в стране от такой помощи не очень-то прибавится.
Он все же доконал Еву. Лицо у нее пошло пятнами, и она почти крикнула:
— Карпов! Я не желаю тебя больше слушать. Считай, что ты наказан. В воскресенье мы едем за клюквой, а ты останешься. Ты не достоин ехать вместе со всеми.
Мы уехали в лес без Стаса. Кажется, он все же допрыгался со своими принципами. На него теперь косился весь класс.
— Нехороший он, — сказал мне в машине Юрик. — Строит из себя умного, а сам вон какой.
Юрика вжали в меня, точно изюмину в тесто. На лесных колдобинах крытый грузовик швыряло будто в шторм. Я чуть не оглох от визга и хохота. На голову я надел корзину. Она, как шлем мотогонщика, предохраняла меня от ударов. Пискля Муся взяла с собой корзину для белья. У всех были нормальные корзины. А в ее кошелку можно было упрятать саму Мусю и еще в придачу слона.
Мы собирали клюкву и аукались. Аукаться было интереснее, чем ползать на четвереньках. Ягод у меня не прибывало. У других мальчишек дела шли не лучше. Зато девчонки старались на совесть. Даже в Мусиной корзине почти закрылось дно.
