Константин Курбатов - Волшебная гайка
— Пошутил? — обомлела я. — Как… пошутил? Ты ведь при мне…
Но Петя уже тащил свою Наташу за руку к парадной. Он тащил ее и приговаривал:
— Раз сказал, что сегодня познакомлю, значит, все равно познакомлю. Со всеми сразу: и с мамой, и с папой, и с бабушкой. Хватит нам таиться. Сегодня самый день для знакомств.
Я кинула взгляд на Вову. Что же он теперь обо мне подумает? Но к Вове Сережа подгреб, тот самый, который Морожа. Подгреб и говорит:
— Идем?
— Идем, — отвечает ему Вова и смотрит на меня насмешливыми глазами.
— Там в двенадцать начало? — спрашивает его Морожа, который вообще меня не замечает.
— В двенадцать, — говорит ему Вова.
И они ушли. Словно я была вовсе не я, а обычный бетонный столб, который вежливо обходят, чтобы о него не стукнуться.
Но меня вообще-то не это убило больше всего. И даже не идиотская Петина шутка с объявлением. Меня обидней всего задело Петино «со всеми». Он, видите ли, срочно решил познакомить свою Наташеньку со всеми. Но зачем же тогда, если со всеми, перечислять с кем? Будто и так не ясно, что все — это и есть все, без какого бы то ни было исключения.
Закон физики
Снаряд взорвался на полубаке. Крейсер неумолимо кренился на правый бок. Он уже имел три пробоины.
— Да, конечно, — загундосил Юрик. — Если ты подглядываешь.
— Подглядываешь, — прошипел я и, подняв голову, посмотрел на Еву Семеновну. — Не подглядываешь, а оперативная разведка.
— «Е» четыре, — буркнул Юрик. Я нажал пальцем на кончик носа.
— Ку-ку.
Его разведка хлопала ушами. И контрразведка тоже. Юрик умел только соглашаться да хлопать ушами. Разве с таким интересно играть в морской бой? Это не то, что с моим бывшим другом Стасом Карповым. Тот бы сразу бучу поднял и стал меня воспитывать. Стае под любую пустяковину подводит принципы и на каждом шагу выдает: «Это нечестно», «Это надувательство!»
Прямо тюкнутый какой-то. Физиономия, точно он доклад в Академии наук делает, и очки на носу. Родители у него люди как люди, а сынок непонятно в кого. Даже улыбается раз в неделю по обещанию.
Но с меня хватит! Пусть он воспитывает кого-нибудь другого. Найдет себе глупенького и воспитывает. А мне и с Юриком превосходно. По крайней мере, человеком себя чувствую.
От Евы Семеновны нас с Юриком прикрывали два электроскопа. В пыльных бутылках висели листочки. Сквозь неровное стекло не было видно ни красивой Евиной челки, ни ее яркого шелкового галстука. В бутылке вытягивались и плавали мутные пятна.
Старшая пионервожатая боялась, как бы мы не разбежались, и после урока физики задержала наш класс в физическом кабинете. Теперь она произносила речь.
— Где же ваша сознательность, — вещала Ева, — если по металлолому вы до сих пор плететесь на последнем месте?
О высокой сознательности Ева может говорить двадцать пять часов в сутки. И еще о сборе макулатуры и железного лома. С тех пор, как Ева появилась у нас в школе, мы все время что-нибудь собираем. Мы заделались крупными специалистами по сбору металла, бумаги, тряпок, пузырьков, лекарственных трав и даже сосновых шишек.
— Вот звено Станислава Карпова поступает правильно, — сказала Ева. — Сразу видно, что Карпов дорожит честью школы. А Олег Зверев? Что думает твое звено, Олег?
Я выглянул из-за бутылки. Нашла тоже, кого мне в пример ставить! Мне в пример — Стаса! Специально, конечно. А что мое звено? Мое звено перетаскало из дома все утюги и сковородки. И все чердаки очистило. И потом не можем же мы думать об одних железяках. У нас и другие дела есть.
Но я ей, разумеется, ничего про другие дела не сказал.
Ева смотрела на меня. Она ждала ответа. И тут мне будто что стукнуло.
— Не беспокойтесь, Ева Семеновна, — сказал я, — у нас на примете целая тонна железа есть. Перевезти только осталось.
Стас оглянулся и хмыкнул. Я терпеть не могу, когда он хмыкает. У него даже очки на носу подпрыгивают от хмыканья.
— А может, и все полторы тонны, — упрямо добавил я. Очки у Стаса прыгнули еще выше. Но я показал ему язык, и он отвернулся.
Юрик вылупился на меня так, словно я был не я, а какой-нибудь император Наполеон. В глазах у Юрика светился восторг.
Я вообще-то знаю, почему Юрик ко мне притягивается. Потому, что мы с ним разные. А со Стасом мы одинаковые. Мы со Стасом отталкиваемся. Это как листочки в электроскопе. Есть такой закон физики. Потрешь палочку фланелькой, притронешься к шарику на бутылке, листочки — в разные стороны. Они получили одноименный заряд.
Со Стасом у нас заряд такой одноименный, что мы не то что отталкиваемся, мы прямо отшвыриваемся друг от друга. Нас и тереть не нужно.
Пока мы мастерили с ним транзисторный приемник, то раз двадцать поругались.
Транзистор у нас не получился. Стас взял и без спроса обменял его на девять бильярдных шаров. Мы, конечно, поругались снова. А потом решили делать бильярд. Раздобыли лист фанеры и старое байковое одеяло. Под кий приспособили палку от щетки, которой моя бабушка подметает пол.
Я прицелился для первого удара. Но Стас схватился за кий. Он любит всюду быть первым. А я тоже не из тех, кто в хвосте топает.
— Тогда давай разыграем, кому начинать, — сказал Стас.
— Чего это мы будем разыгрывать? — удивился я. — Щетка-то моя.
— Тоже мне собственник, — хмыкнул он. — У друзей не бывает своего и чужого.
— Может, тогда и бабушка у нас общая? — поинтересовался я.
— Это нечестно, — сказал Стас. — И если уж на то пошло, то шары выменял не ты.
— Спасибо тебе в шляпе! — заорал я. — Нужно было транзистор доделывать, а не менять его без спроса.
В конце концов мы отшвырнулись на целую тысячу километров. Но я даже рад, что мы отшвырнулись. Надоело!
Теперь я играю на бильярде с Юриком. С ним мы не ругаемся. Я хоть сто раз буду бить по шарам, Юрик и слова не скажет. Юрик меня уважает.
Ева закончила про металлолом и перешла к следующему вопросу.
— А где же ваша сознательность, — отчитывала она, — если вы совершенно завалили работу в подшефном детском саду? Разве это по-пионерски?
Я, как по нотам, мог расписать, что будет дальше. Сейчас Ева приведет положительные примеры и сделает выводы. Потом она спросит, какие есть предложения. С предложением, разумеется, вылезет пискля Муся, которую сегодня с четвертого урока вызывали в пионерскую комнату. Затем класс единодушно примет Мусино предложение — и можно будет расходиться. — «Ж» четыре, — шепнул Юрик.
— У кого есть предложения? — спросила Ева.
— Разрешите мне, — пискнула Муся. — Я предлагаю всем отрядом собирать для детишек клюкву.
Ух ты! Такую ноту даже я не предвидел. Вражеский снаряд саданул точнехонько в пороховой погреб моего сторожевика.
— Уу-у! — загудел класс.
Я гудел громче других. К полутора тоннам металла, которые я должен был где-то раздобыть, мне на закусочку не хватало только клюквы.
— Если каждый пионер нашей школы соберет по килограмму клюквы, — продолжала пищать Муся, — то детскому садику хватит на целую зиму.
«А если каждый, — подумал я, — соберет по полторы тонны, то детскому садику хватит на тысячу пятьсот лет».
Я ушел из школы злой, как леопард. Юрик плелся сзади. У него даже лицо вытянулось от нетерпения.
— Послушай, — наконец пробормотал он, — а где они лежат, эти полторы тонны, которые только осталось перевезти? Далеко?
Я не зарычал и не треснул его портфелем. Я прошипел:
— Рядышком.
— Где рядышком? Ты мне покажешь?
Хорошо, что у меня колоссальная выдержка. Я скрипнул зубами и спросил:
— Сколько весит артиллерийский снаряд, знаешь? Юрик подумал.
— Килограмм сто, наверное.
— Флот я твой разгромил, — сказал я. — А снарядов у меня до чертиков осталось. Пятнадцать снарядов, и будь здоров.
Я прибавил шаг. Юрик стоял посреди тротуара и хлопал ушами. Некоторые вещи до него доходят туго. Это не то, что до моего бывшего друга Стаса.
Мы весь день бродили по городу. Юрик ныл, что хочет есть. У него вечно на первом плане еда. В школьном буфете он так старательно поедает булку с кефиром, словно проводит научный эксперимент. Смотреть на него противно, когда он поедает булку с кефиром.
— Кончай ныть, — сказал я. — Где же твоя сознательность, если тебе только бы поесть?
Город был буквально забит железом. Раньше я не обращал внимания, что вокруг столько железа. С железных крыш спускались железные водосточные трубы. Железные автомобили мчались по асфальту, и под их колесами постукивали железные крышки люков. Изогнув гусиные шеи, выстроились вдоль улиц железные фонарные столбы. Тенистый сад шумел зеленью тополей за высокой литой решеткой.
Я постучал ногтем по железной лилии на решетке и сказал:
