Эдит Несбит - Искатели сокровищ
Алиса сказала:
— И зачем я связалась с этим аквамарином! И вообще, Освальд, какой в этом смысл? У нас все равно нет ста фунтов.
— Из десяти фунтов в неделю мы получим пять, — продолжал Освальд (он успел все подсчитать, пока говорила Алиса), — поскольку партнерство — это когда делят пополам. По-моему, это первый класс.
Ноэль сунул в рот кончик карандаша. Я заглянул ему через плечо и увидел, что он, как всегда, пишет стихи. Первые две строки я сумел прочесть:
Хотелось бы мне истину постичь,Зачем аквамарин всегда так гадок…
Вдруг он вынул карандаш изо рта и сказал:
— Вот бы фея спустилась к нам через трубу камина и бросила на стол какую-нибудь драгоценность — хватило бы и одной, лишь бы она стоила сто фунтов.
— Пусть бы она сразу дала тебе эти сто фунтов, — сказала Дора.
— Или лучше пять в фунтов в неделю, — предложила Алиса.
— Или пятьдесят, — сказал я.
— Или пятьсот, — добавил Дикки.
Г. О. уже приоткрыл было рот — я не сомневался, что он сейчас произнесет «пять тысяч», поэтому я поспешил сказать:
— Она все равно не даст нам и пяти пенсов, а вот если бы вы послушались меня, мы бы давно спасли богатого престарелого джентльмена от смертельной опасности, и он бы озолотил нас, и тогда мы купили бы это партнерство, и у нас было бы пять фунтов в неделю. А на пять фунтов в неделю можно накупить целую кучу вещей.
Тут Дикки и говорит:
— А давайте одолжим эти деньги.
А мы говорим: «У кого?», а он прочел нам еще объявление в той же газете:
«Денежные ссуды. Конфиденциально. Бонд-стрит-бэнк, владелец З. Розенбаум.
Леди и джентльмены могут получить чек от 20 до 1000 фунтов по письменному требованию без гарантий. Никаких расспросов. Полная конфиденциальность».
— Что это значит? — спросил г. О.
— Это значит, что какой-то добрый джентльмен понял, что у него слишком много денег, а поскольку сам он не знает бедняков, которым нужно помочь, то он и дал это объявление, чтобы одолжить им деньги, когда они обратятся к нему — так, Дикки?
Это объяснение предложила Дора, и Дикки тут же согласился с ним, а Г. О. сказал, что этот джентльмен — великодушный благотворитель, как у мисс Элджворт. Потом Ноэль спросил, что такое «письменное требование», и Дикки сумел ему объяснить, потому что он недавно читал об этом в книге: это просто письмо, подписанное твоим именем, в котором ты обещаешь, что вернешь деньги, когда сумеешь.
— И никаких расспросов! — добавила Алиса. — Дикки, ты в самом деле думаешь — он даст?
— Конечно, — сказал Дикки, — Не понимаю, почему папа до сих пор не обратился к этому джентльмену. Я видел, у него записано его имя.
— Может быть, он уже к нему обращался, — сказала Дора.
Но все остальные понимали, что папа к нему не обращался, потому что если бы в доме были деньги, то были бы и все те хорошие вещи, по которым мы соскучились. Тут Пинчер подпрыгнул и перевернул банку с водой из-под краски. Пинчер иногда бывает так неаккуратен. Интересно, почему краски могут быть красивые, а вода в которой моешь кисточки, — обязательно такого мерзкого цвета? Дора побежала за тряпкой, а Г. О. тем временем набрызгал себе этой воды на руки и сказал, что у него чума, так что мы стали играть в чуму. Я был арабским врачом, и мне помогли соорудить тюрбан из банного полотенца, чтобы я мог вылечить чуму волшебным противоядием. Потом наступило время обеда, а после обеда мы все обсудили и постановили на следующий же день отправиться повидать Великодушного Благотворителя. Мы, правда, беспокоились, что ему не понравится, что нас так много. Я не раз уже замечал, что шесть кажется людям очень много, особенно, когда речь идет о детях. Похоже, эта фраза мне не удалась. Я хотел сказать, что никто не возражает против шести пар обуви, шести фунтов яблок, или шести апельсинов, особенно когда сочиняют школьную задачу, но почему-то людям кажется, что иметь пятерых братьев и сестер — это чересчур. Стало быть, поехать должен был Дикки, поскольку это была его идея; Дора собиралась в Блэкхит, к одной старой леди, знакомой нашего папы, так что она все равно не могла поехать; Алиса сказала, что ей непременно надо поехать, потому что в объявлении было сказано «леди и джентльмены» и, может быть, благотворитель откажется дать нам деньги, если к нему придут только джентльмены.
Г. О. сказал, что Алиса не леди, Алиса возразила, что его в любом случае никто с собой не возьмет, а он обозвал ее кошкой-царапкой, и она заплакала.
Но Освальд всегда старается сохранить мир в семье, поэтому он сказал им:
— Оба вы дурачки, вот что!
А Дора сказала:
— Не надо плакать, Алиса, он только хотел сказать, что ты еще не взрослая леди.
Г. О. сказал:
— Что же еще я мог иметь в виду, ты, царапучка?
А Дикки сказал ему:
— Сам ты царапучка, Г. О., оставь Алису в покое и попроси прощения, а то я тебе задам.
Тогда Г. О. сказал «Извини!», и Алиса поцеловала его и тоже попросила прощения, а Г. О. обнял ее и сказал:
— Вот теперь по-настоящему извини! — и они помирились.
Ноэль был в Лондоне в последнею поездку, так что это была уже не его очередь, и Дора сказала, что она возьмет его с собой в Блэкхит, если мы возьмем с собой Г. О. Мы решили, что будет лучше взять его, чтобы снова не вышло ссоры. Сперва мы собирались достать самые старые свои вещи и еще немножко порвать их и испачкать, чтобы Великодушный Благотворитель сразу увидел, как нам необходимы деньги, но Дора сказала, что это будет мошенничество, притворяться беднее, чем мы есть. Иногда Дора бывает права, хотя она и старшая сестра. Потом мы хотели надеть свои самые лучшие вещи, чтобы Великодушный Благотворитель понял, что мы не так уж бедны и сумеем со временем вернуть его деньги, но Дора опять сказала, что это неправильно. Итак, мы решили быть абсолютно честными, как и хотела Дора, и поехали в своем обычном виде, даже не умыв лицо и руки. Правда, когда мы сели в поезд, я, глянув на Г. О., подумал, что было бы лучше, если б он хоть в этом не был бы до конца честен.
Все, кто читает эту книгу, знают, на что похожа поездка в поезде, так что я не стану о ней рассказывать, хотя мы здорово повеселились, особенно когда на Ватерлоо вошел контролер, а Г. О. спрятался под скамейкой и притворился, что он собака, потому что собакам билет не нужен. Мы вышли на Чэринг-Кросс и дошли до Уайтхолла, чтобы поглядеть на солдат, потом к Сент-Джеймскому дворцу, с той же целью, а затем, немного прошвырнувшись по магазинам, мы отправились на Бонд Стрит. Мы нашли нужную нам медную дощечку на двери по соседству с магазином — роскошный магазин, где продают шляпы и шляпки, все очень занятное и красивое и ни на чем нет ярлычка, чтобы можно было сразу узнать, почем все эти вещи. Мы позвонили в дверь, какой-то мальчишка отворил нам, но он не хотел впускать нас в дом. Дикки отдал ему свою визитную карточку — вообще-то, это папина визитная карточка, но папу, как и Дикки, зовут мистер Ричард Бэстейбл, а мы приписали свои имена на той же карточке, у меня как раз был с собой кусочек розового мела.
Тогда этот парнишка захлопнул дверь у нас перед носом, и пришлось ждать на крыльце. Потом он вернулся и спросил, что нам нужно. Дикки сказал ему:
— Мы за деньгами, вот что! И нечего держать нас тут целый день!
Но он снова оставил нас стоять, и у меня даже ноги застыли, а вот Алиса не возражала, потому что ей нравилось рассматривать все эти шляпки, но наконец дверь открылась, и этот парень сказал:
— Мистер Розенбаум готов принять вас! — так что мы как следует вытерли ноги о коврики и пошли наверх по коридору, где лежал очень мягкий ковер — прямо в комнату. Очень красивая была комната, мне сразу захотелось все-таки надеть выходную одежду или хотя бы умыться. Но теперь уже было поздно.
В комнате были бархатные шторы, очень мягкий ковер и множество самых замечательных вещей. Здесь были золотые чаши и фарфор, и статуэтки, и картины. На одной картине была капуста, крестьянин и мертвый заяц, все совсем как живые, и я отдал бы все, что у меня есть, чтобы получить такую картину. Шерсть у зайца выглядела до того настоящей, что я не мог глаз от нее оторвать, но Алиса сказала, что ей больше нравится девушка с разбитой кружкой. Кроме картин тут были часы, подсвечники, вазы, позолоченные зеркала, коробки для сигар и духов, и все прочее — все столы и стулья были этим завалены. Замечательное это было место, а посреди всего этого великолепия сидел маленький старичок в очень длинном черном плаще, с очень длинной белой бородой и длинным крючковатым носом, словно клюв у ястреба. Он надел очки в золотой оправе и посмотрел на нас сквозь очки так, словно мог до пенни сосчитать, сколько стоит наша одежда. Пока мы придумывали, с чего начать разговор, поскольку «здравствуйте» мы сказали еще когда входили в комнату, Г. О. уже выпалил:
