Борис Емельянов - История отечественной философии XI-XX веков
Еще одной стороной эстетики Надеждина является его представление о народности. Он исходит из все той же идеи стадиальности, т. е. развитие понятия народности различается в зависимости от этапов жизни общества. Современное ему состояние народности плачевно: народность, т. е. самобытность, национальные начала русской культуры и общественной жизни, борются с получающим все большее влияние западничеством («чужеядством»). Во многих своих статьях, в том числе в «Европеизме и народности в отношении к русской словесности» критика современного состояния народности в некоторых понятиях сближается с чаадаевской, но и расходится с ней. Народность – это не «наружные формы русского быта, сохраняющиеся теперь только… в низших классах общества», а «совокупность всех свойств, наружных и внутренних, физических и духовных, умственных и нравственных, из которых слагается физиономия русского человека»465. Такое понятие должно еще утвердиться в русском обществе, тем более что пока «у нас стремление к европеизму подавляет всякое уважение, всякое даже внимание к тому, что именно русское, народное»466.
Представления Надеждина о народности, о развитии русской литературы и искусства оказали несомненное влияние на Белинского, а позже и на Чернышевского, который в своих «Очерках гоголевского периода русской литературы» посвятил эволюции философских представлений Надеждина несколько страниц. В них содержится точная, на наш взгляд, оценка отношения к Надеждину: «Он один тогда понимал вещи в их истинном виде. Его не понял никто: и потому, что он высказывал истину, очень горькую для тех, кому говорил ее, и потому, что высказывал ее горько, и, более всего, потому, что основания, на которых опирались его приговоры, были не знакомы никому. Немецкая философия, питомцем которой он был, неизвестна никому. Все видели только, что он противоречит французским книжкам, из которых была почерпнута вся наша тогдашняя мудрость, – и его объявили безумцем. Чего он хочет, не понимал никто, потому что у нас не было ничего подобного тому, чего он хотел, – и всем показалось, что он только хочет бранить и унижать нашу литературу»467. И далее: «Силою мысли и знания достиг он того, что, быв в двадцать лет человеком XVII века, в двадцать пять лет, при начале своей литературной деятельности, быв человеком XIX века в одежде XVII века, в тридцать лет стал вполне человеком XIX в.»468, т. е. отвечающим прогрессивным тенденциям развития русской общественной мысли.
Глава 8
ЗАПАДНИКИ И СЛАВЯНОФИЛЫ
Поражение декабристов обострило поиски русской общественной мыслью ответа на вопрос о путях развития России. В 1830-е гг. оформились, как уже отмечалось, два противостоящих идейных направления общественной мысли – славянофильство и западничество, которые нельзя представить безотносительно друг другу. Представители обоих направлений осознавали необходимость изменения жизни России. Оценивая возникшую мировоззренческую ситуацию и сравнивая славянофильство и западничество с двуглавым орлом, у которого одно сердце, А. И. Герцен писал: «Невозможны уже были никакие иллюзии: народ остался безучастным зрителем 14 декабря. Каждый сознательный человек видел последствия полного разрыва между Россией национальной и Россией европейской. Всякая живая связь между обоими лагерями была оборвана, ее надлежало восстановить, но каким образом? В этом и состоял великий вопрос»469. Западники («Россия европейская») и славянофилы («Россия национальная») выступали в своеобразном блоке противников крепостного права, поскольку, как писал тот же А. И. Герцен, «весь российский вопрос заключался в вопросе о крепостном праве». На первом этапе существования двух направлений проблема методов борьбы с крепостным правом не стояла, а разногласия были в определении форм будущих социальных преобразований.
Термин «западники» впервые употребил Н. В. Гоголь в главе 11 «Выбранных мест из переписки с друзьями», но его распространение, как и термина «западничество», относится к середине 50-х гг. Сами западники говорили о себе как о «противниках» славянофилов, а славянофилы называли их «западным направлением», «западной партией» или «западными».
Феномен западничества как совокупности любых проявлений прозападных симпатий существовал в России еще до петровских преобразований, но именно Петр I превратил западничество в официальную политику отвержения русского прошлого как отжившего, варварского. Итогом петровских преобразований был значительный прорыв в различных областях экономики, культуры, науки, военного дела. И уже Екатерина II в своем «Наказе» подтверждала: «Россия есть европейская держава».
Однако эта стремительная вестернизация России, усилия вывести ее на европейский путь развития имели уже в XVIII в. оппозицию. К примеру, в трудах М. М. Щербатова – оппозиционера Екатерины II – была попытка идентифицировать Россию по отношению к миру и Европе. Н. М. Карамзин в «Записке о древней и новой России» заявил, что Россия не Европа, поскольку у нее свои история, религия и политические традиции. А в 30-е гг. XIX в. четко обозначилось противостояние славянофильства и западничества.
Западничество было в идейном отношении неоднородным. Его сторонников объединяло, во-первых, осуждение самодержавно-крепостнического строя России; во-вторых, борьба против теории официальной народности и ее формулы «Самодержавие. Православие. Народность»; в-третьих, стремление к европеизации всех сторон русской жизни. Вместе с тем западники 30–40-х гг. ХIХ в. значительно отличались по своей идейной ориентации, поскольку выражали интересы различных классов русского общества. К тому же они обращались к «разному» Западу: лидеры крестьянской демократии В. Белинский, А. Герцен, Н. Огарев ориентировались на революционный демократизм, а В. Боткин, К. Кавелин, Т. Грановский – на буржуазный либерализм. Поразному западники относились и к социализму. Одни, например Т. Грановский, считали его «болезнью века», другие – революционные демократы В. Белинский, А. Герцен – были социалистами, теоретиками русского общинного социализма. Как писал А. И. Герцен, «идучи из одних и тех же начал, мы приходили к разным выводам – и это не потому, чтоб мы их розно понимали, а потому, что они не всем нравились»470.
Не меньшие расхождения были и в отношении к философии. Испытав вначале сильное влияние Шеллинга и Гегеля, часть западников эволюционировала к материализму (Белинский, Герцен, Огарев), другая часть – к позитивизму (Грановский, Кавелин). Социально-политические и философско-исторические концепции западничества, при всем расхождении их у революционных демократов и буржуазных демократов, предлагали политический путь преобразования России по образцу буржуазно-демократических государств Европы.
Однако среди западников был мыслитель, чьи взгляды отличались уникальностью. Этим мыслителем-западником был «декабрист без декабря» Петр Яковлевич Чаадаев. При жизни были напечатаны его небольшая статья об архитектуре (Телескоп, 1832, № 11) и первое «Философическое письмо» (Телескоп, 1836, № 15), которое взбудоражило Россию и обессмертило имя автора. П. Я. Чаадаев родился 7 июня 1794 г., происходил из древнего дворянского рода. Его дедом был знаменитый писатель и философ XVIII в. М. М. Щербатов. Чаадаев рано лишился родителей и с трех лет воспитывался в доме тетки – княгини Щербатовой. Он получил отличное домашнее воспитание, овладел несколькими европейскими и древними языками, рано проявил интерес к философии. Его домашним учителем был профессор философии Московского университета Иоганн Теофил Буле. Увлечение философией Чаадаев закрепил в Московском университете, куда поступил в 14 лет. В университете он читает Локка, Декарта, Фихте, французских материалистов, запрещенного Радищева, его друзьями стали А. Грибоедов, будущие декабристы – И. Якушкин, Н. Тургенев, братья Муравьевы.
С юности и до гибели поэта близким другом Чаадаева был А. С. Пушкин. Чаадаеву поэт посвятил несколько стихов, в том числе знаменитое:
Товарищ, верь: взойдет она,Звезда пленительного счастья,Россия вспрянет ото сна,И на обломках самовластьяНапишут наши имена!
Из университета в чине лейб-прапорщика гвардейского Семеновского полка восемнадцатилетний Чаадаев ушел воевать с Наполеоном. С полком он прошел всю войну, участвовал во всех крупных сражениях, в том числе под Бородино, Кульмом, Лейпцигом, брал Париж. За боевые заслуги получил несколько орденов. Вернувшись в Москву, Чаадаев быстро продвигается по службе и в 1817 г. становится адъютантом командира гвардейского корпуса генерала И. В. Васильчикова. В 1814–1818 гг. Чаадаев – член масонской ложи «Соединенные друзья», где достиг высшей (восьмой) степени посвящения. Однако вскоре «пресек всякие сношения с масонством по собственному уверению в ничтожестве и безрассудстве оного»471.
