Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
— Дай, Тань… чтоб звенело!
И — голос Танюшки… И вновь — меня не удивило, что она поёт:
— …так что ж друзья —Коль наш черёд —Да будет сталь крепка!Пусть наше сердце не замрёт,Не задрожит рука!И пусть и смерть — в огне, в дыму! —Бойца не устрашит,И что положено кому —Пусть каждый совершит!
Негры пятились. Шаг. Шаг. Ещё шаг назад — всей толпой, переминаясь и переглядываясь, сталкиваясь оружием. Они не могли поверить, что нас всего три десятка.
Просто не могли.
Потом они замерли.
А ещё потом — рванулись навстречу.
— …пусть свет и радость прежних встречНам светят в трудный час!А коль придётся в землю лечь —Так это ж только раз!..
…Я шёл вперёд и нёс перед собой беспощадно сверкающий клинок палаша. Я видел только этот летящий передо мной серебряный блеск. Как солнце. За этим блеском надвигалась какая-то чёрная стена, и я выкрикнул:
— РОСЬ!!!
Владимир ВысоцкийЧетыре года рыскал в море наш корсар!В боях и штормах не поблекло наше знамя!Мы научились штопать парусаИ затыкать пробоины телами!За нами гонится эскадра по пятам,На море штиль — и не избегнуть встречи…Но нам сказал спокойно капитан:"Ещё не вечер!"Вот развернулся боком флагманский фрегат —И левый борт окрасился дымами!Ответный залп — на глаз и наугад! —Вдали — пожар и смерть, удача с нами!Из худших выбирались передряг…Но с ветром худо и в трюме течи…А капитан нам шлёт привычный знак:"Ещё не вечер!"На нас глядят в бинокли, трубы сотни глаз —И видят нас, от дыма злых и серых…Но никогда им не увидеть насПрикованными к вёслам на галерах!Неравный бой… корабль кренится наш…Спасите наши души человечьи!Но крикнул капитан: "На абордаж!Ещё не вечер!"Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза —Чтоб не достаться спрутам или крабам,Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах —Мы покидали тонущий корабль!..Но нет — им не послать его на дно!Поможет океан, взвалит на плечи!Ведь океан-то с нами заодно!И прав был капитан —ещё не вечер!
* * *Я не очень помню подробности этой драки. Командир из меня тогда был никакой, и хорошо, что мои ребята в командах и не нуждались.
Негров мы раскроили, как нож гильотины — брусок масла, после чего они мгновенно разделились на две части. Одна часть негров побежала откуда пришла. Вторую мы прижали к скалам и изрубили в считанные минуты. К этому времени я обрёл связность речи и мысли, но взять команду на себя опять не успел, потому что на нас навалились с трёх сторон не меньше полутысячи — подошло подкрепление и, конечно же, не к нам…
Дальше — опять провал. Я знаю, что дрался, но не помню — как. Кажется, до скал мы добирались вместе, а там рассеялись. Окончательно я "включился", когда понял, что тащу на себе, закинув его руку на плечо, Игорька Мордвинцева. Он вроде бы шёл сам, но из головы у него хлестала кровь, заливая мне плечо и лицо. Где-то на краешке сознания я удивлялся, сколько в человеке может быть крови… Танюшки рядом не было. Надо было остановиться, перевязать Игоря, но это оказалось невозможно — негры шли за нами по пятам. Позади меня держались Сергей со своей Ленкой и Колька Самодуров — он тоже потерял Вальку и вообще и вообще в правом плече сзади у него торчала толла. Олька Жаворонкова помогала ему идти.
Сергей догнал меня.
— Не уйдём с ранеными, — сказал он. Вместо ответа я спросил:
— Где остальные? Остальные живы?
— Не знаю, — помотал головой Сергей. — Я не видел.
— Танька где?
— Не видел, я говорю!.. Олег, не уйдём мы с ранеными.
— Так что же — бросать их?! — огрызнулся я. Под курткой у меня текла кровь Игоря, текла в штаны, текла по ноге, в сапог…
— Олег, — сказал Игорь, и я наконец-то посмотрел, что у него с лицом. Голова у него была разрублена наискось, череп расколот, а вторая рана обнажала в рассечённом левом плече лёгкое, пузырящееся розовой пеной. — Хватит, положи меня. Всё кончено. Я отыгрался.
Врать я уже не мог. Да и не хотел, да и нечестно это было. Я просто тащил его, но Игорь вдруг потяжелел ещё сильней и попросил:
— Олег, не мучай меня. Очень больно.
И повис совсем. Окончательно, только ещё дышал — с хрипом, с клёкотом.
— Умирает, — сказал я и потащил его в сторону с тропки, в кусты. — Сергей, дальше, веди дальше!
— А ты?! — он кусал губы.
— Я останусь с ним, потом нагоню… Мотайте отсюда! Сергей, не сходи с ума — уходи, я догоню!..
…Я втащил Игоря под вывороченные корни. Он опять пришёл в себя и, нашарив мою руку, сказал:
— Темно… Олег, Ирка остаётся одна…
— Всё будет нормально с ней, — пообещал я. — Я клянусь.
— Как обидно, — на губах Игоря лопнул кровавый пузырь, он широко зевнул. По дороге пробегали негры, но я это слышал как-то очень-очень отдалённо, словно всё это меня не касалось.
— Что остаётся от сказки потом —
После того, как её рассказали? — спросил Игорь.
Потом он умер.
…Я догнал наших примерно через километр. Но негры догнали их ещё раньше. Кажется, Колька совсем ослабел, а остальные не бросали его до последнего.
В общем, я метров за двести увидел, как Сергей пятится перед десятком, не меньше, негров — они не спешили нападать, потому что на тропе по пути Сергея лежали уже три или четыре трупа. Ленка прикрывала Сергею спину с рапирой наперевес.
Чуть ближе ко мне Колька, держа топор в левой, тяжело отмахивался от негров, наседавших на него и отрезавших его от остальных. Олька, прижатая к кустам на обочине, вращала корду в обеих руках, рубя с потягом.
Я опоздал… Колька завязил свой топор в основании шеи одного из негров, не смог — с левой — быстро его выдернуть… Ассегай ударил его в бок — под вытянутую руку. Колька отпустил топор, схватился за ландскетту, его ударили в спину, и он упал. Уже на бегу я увидел, как он, приподнявшись, всадил выхваченный левой рукой охотничий нож в ступню одного из чёрных.
Каким-то невероятным усилием Олька пробилась к лежащему, раскидав негров — и, встав над ним, отчаянно рубила кордой. В неё начали бросать толлы, и я, не добежав каких-то двух десятков шагов, увидел, как она закачалась и, осыпаемая ударами клинков, упала, прикрывая Кольку своим телом.
Наверное, их изрубили бы в куски, но тут я, наконец, добрался до негров. Они очень увлеклись, поэтому я прикончил троих раньше, чем они опомнились — одному снёс руку с плечом, второму перерезал горло дагой, третьему всадил палаш между лопаток — и тоже не не сразу освободил лезвие.
Ятаган раскроил мне левое плечо и грудь под ключицей. Ликующий вопль захлебнулся — дага вонзилась в орущую пасть негра, скрежетнув о позвонки. Замахнувшийся топором схлопотал пинок в живот — такой, что его унесло в кусты, а в следующий миг я, в приседе крутнувшись волчком, подсёк коленки ещё одному и вывалил ливер другого ему же под ноги. Третьего я отоварил в висок кулаком с зажатой в нём рукоятью даги — он свалился без писка.
Потом я метров пятьдесят гнался за убегающими неграми, почему-то не догнал — и, остановившись, обнаружил, что у меня в правом бедре торчит толла. Лезвие ощутимо скреблось о кость, и я, вырвав толлу, вскрикнул и выругался.
Ленка старалась остановить кровь, хлеставшую из раны в боку у Сергея. Какой-то негр уползал, пачкая за собой траву кровью и поносом, в кусты. Я догнал его и, наступив на спину, рывком за спутанные жёсткие волосы переломил ему позвоночник. Потом подошёл к нашим.
Олька была мертва. Это я понял сразу — в горле у неё торчала толла, это не считая всех остальных ран. Я оттащил её в сторону — правая рука слушалась плохо, её окатывали волны боли, от которых мутилось в глазах, а земля начинала казаться толстым слоем резины.
Олька напрасно пожертвовала собой. Серые глаза Кольки равнодушно и внимательно смотрели сквозь меня куда-то… не знаю — куда. Может быть — туда, куда уходят все окончившиеся сказки?
Я нагнулся ниже — закрыть ему глаза. И упал в глубокую-глубокую яму, откуда меня вытащил Сергей — он волок меня, как я недавно Игоря, а одновременно бил по щекам свободной рукой.
— Пусти, я сам пойду, — прохрипел я, с удивлением обнаружив, что сам несу свой палаш, хотя руку ощущаю плохо. Я кое-как был перевязан, сам Сергей — тоже. Идти, впрочем, мне не хотелось. После того, как за полчаса на моих глазах погибли трое моих друзей, мне хотелось умереть, только как-нибудь так, чтобы не прилагать к этому усилий… и не очень больно, потому что и так уже хватит боли…
