Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Ножны серебряно звякнули. Каретников припомнил байку о том, что лейб-гвардейцы бросали в ножны серебряные гривенники, — для такого вот звона. Реконструкторы-кавалеристы пытались повторить этот трюк — тщетно. А тут…
— Барон, вон там, кажется, квасом торгуют, а вы пить хотели…
Рядом с конногвардейцем стоял пехотный рядовой. Он не отличался от других реконструкторов в австрийских, русских, немецких, даже сербских мундирах. Разве что — не вполне соответствовал эпохе; молодой человек был одет в белую рубаху и кепи того образца, что были приняты в царствование Александра Второго… или Третьего? В любом случае, и форма и снаряжение воссоздано весьма тщательно, даже винтовка не похожа на мосфильмовскую трехлинейку советского образца.
— Кто это, Андрей Макарыч? — не унималась Евгения Александровна. — Может, подойдем, спросим? Мы его никогда не видели — странно, правда?
И верно. Круг исторической реконструкции достаточно узок; а уж владелец такого роскошного мундира давно бы привлек к себе внимание. И тем не менее, доктор был уверен — он не видел «конногвардейца» ни на одном из военно-исторических праздников.
— Простите, барон. — церемонно обратился Каретников к незнакомцу. — Ваш мундир — Кавалергардского полка, кажется?
— Лейб-гвардии Кирасирского его Величества. — с удивлением ответил кавалерист. — Ротмистр Корф, к вашим услугам. Простите, а мы разве знакомы?
— Увы, нет. Я услышал, как назвал вас рядовой, — Каретников кивнул на молодого человека, — Вот и позволил себе…
Подобные вещи были в обычае среди реконструкторов — если человек воспроизводит некий образ и хочет, чтобы его называли определенным, соответствующим ему способом — почему бы не порадовать коллегу?
— Каретников, Андрей Макарыч, — в свою очередь представился доктор. — Штаб-ротмистр медицинской службы Ахтырского гусарского полка!
— Гусар? — восхитился «барон» — Рад, весьма рад, не ожидал! А где ваш полк?
— Вон там, у плац-театра. — ответил Каретников. — На лугу, у самой реки, с лошадьми. Хотите взглянуть? Мы как раз туда собирались, верно барышни?
Евгения Александровна и ее спутницы с готовностью закивали, не отрывая от барона восхищенных взглядов. Каретников усмехнулся. Барышни — они во все времена одинаковы…
— Так составите нам компанию, барон? И, кстати — вы с вашим спутником разве не участвуете в баталии?
* * *В 1879-м году на участке Московско-Ярославской железной дороги пустили до Сергиевского Посада особые, «дачные» поезда из немецких вагончиков фирмы «Пфлуг» — с открытыми поручневыми площадками на торцах. Билет в такой вагон стоил шестьдесят пять копеек, против обычных восьмидесяти. Дачные поезда ходили три раза в день и делали по пути до Сергиевского посада по пять-шесть остановок; одна из них как раз и была платформа «Перловская», от которой рукой было подать до посёлка, где жили на даче господа Овчинниковы.
Яша решился ехать к Николке не сразу; после беседы, подслушанной в григорьевском низке, он проследил за Геннадием, Дроном и студентом-кокаинистом — и выяснил, что обитает тот в «Аду», заброшенном барском доме на Большой Бронной, населенном почти сплошь студентами. Слава «Ада» соответствовала названию: по Москве шепталась, что домина этот — рассадник карбонариев и бомбистов, и там витает еще дух нечаевского кружка.
В сам «Ад» Яков соваться не решился и, дождавшись, когда Геннадий с Дроном уйдут, он навел справки об их спутнике. Звали его Владимир Порфирьевич Лопаткин, мещанин из Самары; учился он в Московском Императорском Техническом училище, проживал в «Аду» уже третий год, заработав за это время репутацию отъявленного бунтаря и кокаиниста.
Сам Яков не узнал во Владимире Лопаткине бомбиста, чуть не спровадившего их всех на тот свет; это стало ясно из разговора Геннадия с Дроном. Гости из будущего явно имели к студенту-бомбисту какой-то интерес — но делиться им не собирались ни с Никоновым, ни с бароном, ни с кем-то еще.
Все это было крайне подозрительно и отдавало нехорошим душком; и Яша, здраво поразмыслив, решил посоветоваться с Николкой. В конце концов, только на него Яков мог положиться полностью; даже Корф, хотя и был Яше крайне симпатичен, не вызывал пока такого доверия.
Николка выслушал его со всей серьезностью. Сам он не испытывал подобных чувств по отношению к новым знакомцам лейтенанта, однако ж вполне доверял Яшиному чутью. В итоге, было условлено, что Яша продолжает тайное наблюдение за студентом Лопаткиным, не оставляя, впрочем, вниманием и Геннадия. Заодно Яша припомнил и о том, что пристрастный к кокаину бомбист работает на злодея ван дер Стрейкера, так что упускать его из виду никак не следует. Николка, осознав важность задачи, немедленно вызвался помочь.
Помощь, и правда, была нужна. Предстояло нанести визит бельгийцу, и Яша собирался наладить с Николкой связь с помощью оставленных Олегом Ивановичем раций. Иностранный злодей уже успел продемонстрировать, что крови он не боится — и молодому человеку было бы куда спокойнее знать, что за каждым его шагом следит добрый друг, готовый, если надо, прийти на помощь.
Но, увы — это оказалось не так просто. Привыкнув к мысли о всемогуществе техники двадцать первого века, Яша и мысли не допускал, что у этих устройств есть хоть какие-то ограничения. Спасибо Николке, который прочёл приложенную к приборчикам инструкцию. Почти ничего, из того, что там было написано, он не понял, но главное уловил.
Дальность работы в городе — 3–5 км.
Дальность работы в лесу — до 10 км.
Николка пересчитал километры в привычные версты, и мальчики приуныли. Выходило, что рации будут работать всего-то версты на две, может на четыре — да и то, если позволят загадочные «условия приёма». А от Перловки до Хитрова рынка, куда, собственно, и собирался Яков, было никак не меньше десяти верст.
Оставалось одно: в условленное время Николка приезжает в Москву и находит место, откуда они с Яшей будут слышать друг друга. И дальше — «действует по обстановке»: еще один заимствованный из будущего оборот речи.
Что ж, решено; мальчики условились и о времени «выхода в эфир» и об особых словах — на случай, если придется говорить при посторонних. Так, Дрона договорились именовать «дылдой», Геннадия — «очкариком», а бомбиста Лопаткина после недолгого спора было решено оставить «студентом».
Вечерело; Яков трясся в вагончике дачного поезда и обдумывал планы на завтрашний день. Главное — это, конечно, поиски бельгийца; молодой человек не сомневался, что студент Лопаткин в самом скором времени выйдет на связь со своим заграничным покровителем. Колеса «пфлуговского» вагончика усыпляюще стучали на стыках рельсов, и Яша, пристроившись в углу деревянной скамьи, задремал.
* * *Комментатор старался вовсю: «Благодарим всех участников фестиваля «Времена и Эпохи 2014» за великолепное зрелище, напомнившее нам, москвичам, о столетнем юбилее грозных событий начала 20-го века, о Первой Мировой войне; о славе русского оружия и о патриотическом духе наших дней!!»
По рядам реконструкторов прокатилось слитное «Ура!»; старались все: и русские пехотинцы в гимнастёрках цвета хаки, и немцы в фельдграу, и стоящие на фланге сумские гусары — белорусский клуб, чья эффектная сабельная атака, вслед за трещавшим пулеметами «Остином»[88] завершила потешную баталию.
Корф, сидел на тонконогом гнедом коне; животное нервно прядало ушами после каждой волны приветственного клича. После третьего «ура» барон вырвал из ножен палаш, вскинул его в приветственном салюте. Ряды снова взревели, а барон, чуть помедлив, опустил руку, держа палаш наотлет — и поднял коня на роскошную вертикальную свечку, заставив на несколько секунд замереть в этой позе.
Теперь взревели и трибуны: зрители, окружавшие поле, неистово приветствовали барона. Вокруг Корфа, превратившегося на миг в конную статую, жужжал маленький квадрокоптер телевизионщиков, но барон не обращал никакого внимания на мудрёный аппарат: в глазах его проходили по царскосельском плацу ряды Конной Гвардии и преображенцы…
— А ведь хорош! — Уланович, бессменный руководитель одного известнейших из клубов исторической реконструкции «Литовский уланский полк» восторженно подтолкнул Каретникова локтем. — И где вы, батенька, откопали эдакого молодца! Удивительно, однако — как это мы его раньше не приметили…
Матвей Петрович привел Корфа к кавалеристам, готовившим лошадей для предстоящей баталии примерно за полчаса до ее начала. На плац-театр уже подтягивались нестройные колонны пехоты, фыркали моторами броневики; однако ж, кавалерия, чей выход был запланирован лишь под конец выступления, пока не торопилась.
