Клайв Баркер - Абарат: Дни магии, ночи войны
— Знаешь, что Библия говорит о колдовстве? — сказал он. — Ведьму — убей.
— Ох уж эти старые лицемеры. Они говорят об убийствах ведьм, но сама Библия полна магии. Превращение вод Нила в кровь, расступившееся Красное Море. Что это, если не старая добрая магия? А как насчет воды в вино? Без проблем. А воскресение Лазаря? Только слово скажи.
— Ты ходишь по тонкому льду, Диаманда!
— Нет, не хожу. Я просто говорю правду. А тот, кто любит Истинное Слово, любит Истину, ведь так?
Бедный Генри смешался. За несколько секунд Диаманда окружила его сложными теологическими построениями. Она заметила его непонимание и, наконец, смягчилась.
— Подумай об этом иначе, — сказала она. — Магия — это связывание вещей. Наблюдение за тем, как в мире движется сила. От тебя до той трещины в стене, до паука в трещине, до песни в его голове, возносящей хвалу Господу…
— Пауки не поют.
— Все поют хвалу своими собственными способами. В этом и заключается магия. В пении хвалы. И слова этих песен соединяются, пока не возникнет сила… Я помогу тебе узнать их, Генри Мракитт, и клянусь, что однажды ты услышишь такую волшебную песнь…
Генри покачал головой.
— Не знаю, кто из нас более сумасшедший: ты, говорящая это, или я, почти в это поверивший.
Осторожная улыбка, возникшая на его лице, увяла, и он сказал:
— У меня видения. Ужасные видения.
— О чем?
— Думаю, о конце мира. По крайней мере, о конце Цыптауна.
— Ты веришь в них?
— Разумеется, верю! Я даже пытался предупредить жителей о том, что грядет. — Он указал на стену, где все еще оставалось его слово, выцарапанное на штукатурке.
— Наверх? — прочла Диаманда.
— Знаю, это довольно расплывчато, — сказал Генри, — но в тот момент я мог думать только об этом. К сожалению, люди ничего не хотят слушать.
— Возможно, мы сможем сделать так, чтобы они услышали.
— Надеюсь.
— Должна сказать, Генри, ты изменился. Мне казалось, ты ненавидишь Цыптаун.
— Когда я потерял тебя, мне больше нечего было любить. Либо Цыптаун, либо ничего.
— Ты только послушай себя. Ты говоришь такие печальные вещи…
— Так и есть. Я должен был провести с тобой всю жизнь.
— Теперь ты можешь все наверстать. Мы вновь нашли друг друга. Ты хороший человек, Генри Мракитт, и заслужил свое счастье. Свою свободу. Как часто ты покидал эту проклятую комнату?
— Вообще-то ни разу.
— Ты шутишь!
— Нет. Я чувствовал, что согрешил, отняв у себя жизнь, и, как мне кажется, заслужил оставаться здесь до Страшного Суда.
— Какая же это чушь, Генри. Да ты и сам это знаешь. Мы уйдем отсюда вместе. Под солнце.
— Мы? Когда?
— Сейчас, Генри, прямо сейчас!
И они вышли на улицу, рука об руку — призрак из комнаты 19 и Диаманда Мракитт, любовь всей его жизни. Для большинства они были невидимы, поскольку глаза, случайно обращенные в их сторону, замечали только расплывчатые тени или едва уловимое колебание воздуха, способное подтолкнуть шедших мимо людей.
Однако все это не касалось голосов. Они не были такими четкими, как голоса живых, но их все равно можно было услышать. Они звучали подобно шепоту людей, обменивавшихся неподалеку слухами. И тема их разговора — неотвратимое разрушение города, — заставляло людей прислушиваться. Несколько раз, пока Генри и Диаманда шли и беседовали, они замечали, как горожане удивленно смотрят на место, где они только что были.
— Думаешь, нас услышат? — спросил Генри Диаманду, стоя рядом с загаженной голубями статуей своего пра-прадеда, основателя города.
— Они точно нас слышат, — ответила Диаманда. — Но обращают ли внимание? В смысле — кто мы для них? Какие-то голоса, бормочущие в глубине сознания.
Генри не ответил. Он просто смотрел на Диаманду, пока та говорила.
— Это интересно. Ты замечал, что младенцы и собаки совершенно нормально воспринимают наше присутствие? Думаю, будущее Цыптауна было бы вполне безопасным, принадлежи оно младенцам и собакам. — Диаманда замолчала и тоже взглянула на Генри. — На что ты смотришь? — спросила она.
— На тебя. Я смотрю на тебя. Ты все еще очень красивая.
— Сейчас не время для флирта, Генри.
— А когда время? После стольких лет ожидания… разве мы не заслужили право рассказать друг другу наши глубочайшие секреты?
— Ты такой сентиментальный, — ласково произнесла Диаманда.
— И очень этим горжусь, — ответил Генри. — Боже, Диаманда, мир может исчезнуть в любую минуту. Мы должны выговориться. Ты красивая. Вот. Я сказал. — Он улыбнулся, щурясь от солнца, и посмотрел на Мейн-стрит. — Как думаешь, каким будет первый признак? — спросил он. — В смысле, признак того, что грядет?
— Дождь и ветер, — сказала Диаманда. — Соленый дождь.
— Кажется, нечто в этом роде ты уже видела.
— Да, похожее случалось. И я тебе скажу, будет довольно паршиво. Чем больше мы сделаем, чтобы поднять людей наверх или увести из города, тем меньше будет горя и слез, когда все закончится.
— Ты что-нибудь придумала? — поинтересовался Генри.
— Чтобы ускорить дело, нам надо разделиться. Станем придерживаться основных улиц. И пока идем, мы должны говорить с людьми. Шептать им на ухо предупреждения. Советовать убираться из города. Но делать все так, чтобы они не догадывались о нашем присутствии. Пусть им кажется, что это их собственные мысли.
— Очень умно, — сказал Генри.
— Будем говорить, чтобы они не собирали вещи. Что им просто надо уехать.
— Сколько у нас времени? — спросил Генри.
Диаманда посмотрела в небо, ища намеки. Очевидно, ей не удалось найти ни одного, и она сказала:
— Не знаю, Генри. Часы, не дни. — Она посмотрела на него. — Нужно сделать все, чтобы спасти этих людей, или вокруг появится множество разгневанных духов, указывающих на нас пальцами.
— Нет, этого мы не хотим, — сказал Генри. — Только не теперь, когда мы нашли друг друга.
Диаманда улыбнулась.
— Должна сказать, я рада видеть тебя, Генри. Очень рада. А теперь давай-ка примемся за работу.
— Нести слово, — сказал он.
— Нести слово, — ответила она.
36. Откопанный жених
Голос, который компания слышала из-под плодородной почвы Частного Случая, становился то громче, то тише, но сомнений в его силе и ярости не возникало.
— Расходимся, — велела Женева. — Давайте-ка поищем подземный ход.
— Только осторожней, — предупредил Хват. — Кто бы там ни был, он кажется слегка с приветом.
Аккуратно двигаясь, чтобы не разозлить и не побеспокоить человека внизу, они разбрелись в разные стороны, ища путь в туннели.
— Я кое-что нашла! — сказала Трия.
Действительно, перед ней был невероятно узкий туннель, пронизанный корнями и населенный многочисленными жителями грязи, квиллимедками, палочковыми вшами и скорпитонами. Вход в туннель вызвал самые разные реакции.
— Лезть туда — самоубийство, — прямо заявил Джон Ворчун. — Если нас не закусают до смерти, то туннель наверняка обвалится нам на голову.
— В любом случае, мы перепугаем любого, кто засел там внизу, — сказал Джон Соня.
— Но нам все равно придется это сделать, — заметила Женева.
— То есть похоронить себя заживо? — спросил Змей.
— Ладно, — сказал Том братьям. — Вы стойте здесь, охраняйте вход, а остальные пойдут вниз. — Он направился к туннелю.
— Стойте! — сказала Трия. — Я меньше всех. Я должна идти первой.
— Прежде, чем кто-то преисполнится избыточного энтузиазма для спуска, — сказал Джон Хват, — может, имеет смысл изучить ситуацию чуть детальнее? Предположим, там внизу действительно Финнеган Фей, великий охотник на драконов. Давайте спросим себя: что он там делает?
Ответом было молчание. Все обменивались мрачными взглядами.
— Верно, дамы и господа. Скорее всего, он там с драконом.
— Если дракон такой же уязвимый, как тот, кого мы убили в море, — сказал Том, — не думаю, что нам стоит его опасаться.
— Не слишком-то храбрись, — сказала Женева. — У морских драконов хрупкое сложение. Их много что может убить. Но земляные черви гораздо крепче. Они живут до тысячи лет — по крайней мере, некоторые из них, — а их кожа становится тверже с каждым разом, как они ее сбрасывают.
— Я слышал то же самое, — сказал Джон Ворчун.
— Тихо, — сказал Хват.
— Не затыкай мне рот! — возмутился Ворчун.
— Нет, Ворчун, — сказал Джон Филей, который смотрел в другую сторону. — Это ради тебя же.
— Что?
— Все вы! — сказала Женева Джонам. — Пригнитесь.
— Почему? — пробормотал Хват.
Женева взяла кинжал, который до сих пор натирала, и произнесла всего два слога:
— Дра-кон
— Где? — спросил Том.
Стоя на месте, Женева сделала полный оборот на 360 градусов, указывая вокруг себя кинжалом.
