Яник Городецкий - Треугольник
— Я вас не увезу, — попытался отпереться я.
— Увезешь! Давай садись! — Пальма резко затормозил. Я взвыл — от толчка моей пятой точке пришлось несладко.
Видит Бог, я не хотел этого делать. Я считал это глупостью. То, что это довольно забавно, я отрицать не берусь, нет. Катящийся сам по себе велосипед наверняка интересно смотрится. Но ни к чему это, ну правда, ни к чему. Можно, в конце концов, людей напугать. Да и вообще. Ну нехорошее у меня предчувствие.
— Может, не надо?
— Надо, Кот, надо…
Я спрыгнул с рамы на землю (бедные мои задние конечности!) и прогнал Пальму из седла.
— Тебя я везти не буду. Только Юльку.
— Интересный поворот! — возмутился Пальма. — Почему это?
— Ты тяжелый. Я перенапрягусь. Сначала Юльку, потом тебя.
— Я же вез вас троих!
— Молодец. Возьми с полки пирожок. А я не буду.
— Ну ладно. Тогда только кружок вокруг школы. А потом за мной!
— А может, ты его сначала прокатишь? — предложила Юлька. — А то деточка не накаталась. Пускай покатается.
— Юлище, я от тебя не ожидал… Как это мило с твоей стороны, — Пальма благодарно пожал сестре руку и уселся на багажник.
Вот юмористы. У меня личное "Кривое зеркало"!
— Ну что, вокруг школы?
— Ага, давай.
— Мы сейчас приедем, — я выправил руль и помахал Юльке. — Мы недолго!
— Да ладно, катайтесь, меня и так уже от этого багажника мутит.
— А мне очень даже хорошо, — довольно сказал мальчик у меня за спиной. Я резко нажал на педали. А Пальма не такой уж тяжелый, вон как легко велик пошел. Может, я бы и вдвоем их смог увезти.
Мы поехали вокруг школы. Пальма весело насвистывал песню про жареного цыпленка без документов, а я думал, что нам теперь делать дальше. Я добыл деньги, а значит — все близится к концу, верно? Скоро мы поедем в другой город… кстати, в какой город-то, я так и не спросил?
— Пальма, а куда тебе на операцию?
— А? Да в Москву или в Питер, так сказали. Там оборудование есть специальное, а у нас нету такого… А что?
— Да так. А Юлька поедет?
— А куда ж она денется? А ты поедешь с нами?
— Конечно.
Конечно, поеду. Это очень легко устроить. Я могу поехать куда угодно.
А если мне надо будет прыгнуть под машину? Ведь я достал деньги, а значит — все, конец. Или еще не конец?
Я стал думать о "девятке". И вспомнил два маленьких лица из газеты.
Еще не конец. Есть еще шофер. Как я мог забыть о нем?
И тут дверь школы распахнулась и оттуда выбежал Лебедев. Я замедлил ход. Точно, уроки закончились. Сейчас весь мой класс повалит домой.
Я остановился.
— Ты что стоишь? — удивился Пальма.
— Сейчас поедем, — машинально ответил я. Пальма поднял глаза на Лебедева и, кажется, догадался.
— Пойдешь к нему?
Я покачал головой. Лебедев расстегнул рубашку и поправил рюкзак. Тут же на него из дверей налетел Старостин.
— Ты чего в дверях расселся! — буркнул Игорек. И заметил Пальму на багажнике. Брови у него взметнулись вверх. А Пальма (вот свинья какая!) толкнул меня в бок и крикнул Старостину:
— Сам едет, да! — и добавил мне: — Давай, езжай.
И я поехал. Зачем только, сам не знаю. Лебедев со Старостиным внимательно смотрели на Пальму.
— Супермашина! Едет без физического вмешательства!
На крыльце собрался почти весь класс. И все смотрели на чудо-велосипед, ничего не понимая. Все, кроме одного. Я посмотрел на него, и мне показалось, встретился с ним взглядом.
Да нет же, мне это только показалось! Не может этого быть.
Я вывернул руль и очень быстро рванул отсюда.
— Ну что ты? — расстроился Пальма. — Такое шоу было…
— Шоу?! — я затормозил. — Шоу, да?
Я швырнул руль на землю. Пальма едва успел соскочить с багажника.
— Март! Да что случилось, Март?!
Я побежал к крыльцу. Все по-прежнему стояли возле школы. Наверное, обсуждали паренька со странным велосипедом. Только бы не догадались связать его со мной. Я посмотрел на Герасимова. Он все-таки не видел меня.
Но он догадался. Я точно знал, что он догадался.
Так ли это плохо? Если подумать, то не очень. Что он может — рассказать одноклассникам? Или моей маме? Она не поверит Герасимову. А если поверит? Да нет, кто для нее Герасимов. Она попросту его прогонит.
Но почему-то мне кажется, что не должен он был это видеть.
Лешка посмотрел в мою сторону. Я отшатнулся и наступил на ногу подходившему Пальме.
— Ты что, Кот?
— Молчи… Пальма, не говори ничего.
Герасимов подошел к нам. Мне стало жутковато. Но вместе с Герасимовым подбежали и остальные мои одноклассники, и я немного успокоился.
— Как ты это делаешь? — спросил Мишка Делиев. Он, по-моему, изумился больше всех. Сейчас глаза у него были даже не круглые, а квадратные.
— Делаю что?
— Ну… это.
— А, это… Да просто.
— Пальма, поезжай. Пожалуйста! — взмолился я.
Пальма сел на велосипед и посмотрел на меня, а потом на багажник. Герасимов хитро прищурился.
— А меня прокатишь? — спросил он.
— С какой стати? — не растерялся Пальма. — Мне домой пора.
— Ага, — кивнул Лешка. — Домой.
Я хотел провалиться сквозь землю. Пальма взлохматил густые волосы и поехал к Юльке. Она прислонилась к забору и ковыряла кроссовкой землю.
— Вы че как долго?
— Там такой цирк был, — смеялся Пальма. — Я еду на багажнике, а тут из школы выбегают Кошачьи одноклассники. Так у них у всех челюсти отвисли! Жалко, что ты не видела! Такое зрелище, вообще…
Юлька настороженно посмотрела на меня.
— Ты что-то темнишь, коммунист. Вот Март не смеется.
— Да он вообще какой-то не такой, — подтвердил мальчик. — Толкает меня, говорит, езжай. А чего ехать-то?
— Дурак, — сказал я. — Зачем им видеть меня лишний раз.
— Так они же тебя не видели!
— Что ж они, дураки, что ли?! Догадаются!
— Ну и пускай.
— Пальма, ты думай головой. Ты же сам себя подставил. Завтра весь город будет знать про банк. Понимаешь? А ты разъезжаешь на велосипеде с трупом в седле! И какой вывод напрашивается?
— Да никакой, Март. Успокойся. Чего ты какой осторожный? Ну и догадаются они, что бабки ты спер. Ну и что?
Я покрутил пальцем у виска.
— Тебе сказать — что? У тебя деньги конфискуют. А самого тебя — в изолятор.
— А чего не под трибунал сразу? — засмеялся мальчик. — Да нет, Кот. Все будет в шоколаде. Не парься.
Я слез с багажника и присел на корточки. Хорошо бы, все оказалось именно так, как и сказал Пальма. А вдруг нет?
— Правда, Март. Зря ты себя накручиваешь, — утешила меня Юлька. — Это глупо. Никому не придет в голову связать тебя с банком.
— Никому, — согласился я. — Кроме одного. Самого пронырливого и хитрого.
— Герасимова, что ли?
Я с самым мрачным видом кивнул.
— Ерунда, Кот. Не думай об этом. Он же тупой.
— Он тупой? Он знаешь какой расчетливый!
— Ну и хрен с ним, — махнул рукой Пальма. — Ты что, его боишься?
Я задумался.
— Да нет. Не боюсь.
— Значит, поехали? — улыбнулся мальчик.
Домой мы пришли часов в десять, не раньше. Накатались так, что, наверное, больше никогда не захочется. Я буквально свалился в постель, даже раздеться не успел, как вырубился…
…Я шел на кладбище — не ради какой-то цели, а просто так. Меня тянуло туда, как будто кто-то диктовал мне, что нужно идти. И я шел, пока не наткнулся на серый надгробный камень за кованой оградкой. На камне выгравировали мою фотографию: у меня почему-то были короткие волосы, и улыбался я, как дурак.
"Кот Март Андреевич. 1991 — 2004" — прочитал я и подошел к камню. Я погладил его рукой, а потом, развернувшись, увидел Пальму с Юлькой. Они шли ко мне и несли букеты каких-то странных цветов.
— Нет, — прошептал я. — Не надо! Не надо!
Я кричал и плакал. Я бил камень кулаками, крича, чтобы он исчез, чтобы все прекратилось, чтобы не было ничего этого. Я размазывал по лицу слезы, и они высыхали, оставляя на щеках грязные подтеки.
— Не надо!
— Март, проснись! Март! Проснись, не кричи!
Я распахнул глаза. За плечо меня трясла Юлька.
— Март, ты что? Тебе сон плохой приснился? Ты так кричал…
— Я кричал? Я кричал во сне, — испугался я. — Я кричал на самом деле?
— Еще как, — закивала девочка. — Ты всех соседей перебудил, наверное.
— Правда? Извините…
— Да что ты. Что тебе снилось?
— Кладбище, — сказал я. — А на кладбище — я…
Подошел Пальма со стаканом воды.
— Вот, выпей, — он протянул мне таблетку. — Это от нервов, не бойся.
— Да я нормально себя чувствую…
— Да выпей, хуже не будет. Кошмар, ты так орал.
— А долго? — спросил я и резко запрокинул голову, стараясь проглотить таблетку.
— Да нет. Минуту где-то. Мы тебя будили, а ты не просыпаешься.
— Извините, — прошептал я.
