Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
— Гадость, — признался я, через силу допивая то, что было в кружке. — Налей ещё, что ли?
Вторую я усадил, как компот, и она на вкус показалась мне куда приятней, хотя у меня начала плавно кружиться голова (тоже, кстати, не сказать, что неприятно). Лаури совершенно без эмоций разлил по третьей… и вдруг спросил:
— Ты кем хотел стать, Олег?
— Я? Военным, — немного удивлённо ответил я. Лаури поднял бровь:
— А, ну да, у вас же все мечтают стать военными…
— Ну, вообще-то это немного не так, — возразил я, отхлебывая из кружки. Чёрт, а штука-то приятная… — Но я всегда мечтал стать военным. Не ради славы, нет… понимаешь, я думал, что кто-то должен защищать свою родину. Понимаешь?
— Кажется, да, — Лаури покивал. — Знаешь, а я мечтал стать историком. Только, наверное, не стал.
— Почему? — искренне удивился я. Лаури покривился и печально вздохнул:
— Неперспективная профессия.
— История?! — поразился я. — Знаешь, история мне тоже нравится… Как это — неперспективная?
— А вот так. Родители хотели, чтобы я стал менеджером по информационным технологиям — это профессия с будущим…
— Тебе не кажется, что это глупо? — осведомился я. — Хотел стать историком, а стал этим… менеджером, потому что историком не перспективно. И что за жизнь у тебя будет?
— Да я понимаю, — Лаури отпил из кружки. — Мне иногда кажется, — он посмотрел в неё, — что тут, в этом мире, я чувствую себя лучше, чем там. Только не говори, что я пьян. Это правда. По крайней мере, тут можно решать самому, а там за тебя решает мир, в котором ты живёшь. Не такой уж хороший мир. У вас тоже так? В Союзе?
— Не знаю, — вопрос застал меня врасплох. — Я как-то не думал об этом никогда… Знаешь, — вдруг признался я, — у меня не получилось бы стать военным. У нас не берут в училища ребят с неправильным прикусом, а у меня ещё и картавость.
— Ничего себе правила у вас! — удивился Лаури. — Правильно, наверное, у нас всех вашей армией пугают… Но из тебя, мне кажется, получился бы хороший военный.
— А из тебя? — я допил и налил себе сам.
— Да… — он задумался, потягивая вино, потом признался: — Знаешь, это, наверное, сидит в каждом мужчине… Ты умеешь петь?
Хороший вопрос. Мы говорили вроде бы связно, но я серьёзно задумался над сказанным, пока ответ не оформился в слова:
— Умею, но так себе. А что?
Вместо ответа Лаури вдруг дёрнул по-английски — и очень даже мелодичным голосом:
— Старичина Зевс обзавёлся тёлкой.Гера ни на грош в ней не видит толка!— Знаю я, зачем муженьку телица!Не хочу ни с кем первенством делиться!За здоровье Зевса, за любовь к животным!Как ни клялся шалопут:Все, мол, в фермеры идут, —Был супругою он вздут —Урок наглядный вот вам!
Я засмеялся, отхлёбывая из кружки. Лаури подмигнул мне:
— Юный Адонис славился немало:Всё же кой-чего парню не хватало;Афродита зря бёдрами вертела —Не расшевелить импотента тело!Спи спокойно, малый — заслужил ты вышку!Вепря подстрелить не смог —И клыки вонзились в бок…Эх, какую ж ты, пенёк,Проморгал малышку!Полюбил кентавр даму-лапифянку:Заманить хотел на тихую полянку.Шлюшка же ему (охай или ахай)
Фыркнула в ответ: — А пошлее ты на х…й! Ну, дальше там уже полный мат, — оборвал он себя. — Давай ещё выпьем.
Мы выпили ещё и опять разлили… Лаури откинулся на массивную спинку стула, а я попросил:
— Слушай, спой опять, а?
— Ладно, — он не стал ломаться. Несколько мгновений смотрел в стол, потом поднял на меня потемневшие внимательные глаза:
— Пусть в кубках пенится вино,забудьте о былом.Пусть будет то, что суждено нам на пути земном.
Забудьте кров, забудьте дом и тот зелёный холм,где навсегда уже вдвоём уснули мать с отцом.
Забудьте мир, забудьте сон без страха и тревог.Забудьте колокольный звон и из трубы дымок…
* * *Танюшка проснулась от того, что кто-то шуршал занавесью у входа и время от времени страшным голосом взрёвывал по-немецки:
— Русланд! Дойчланд! — дикий хрип: —
Унд зиганд!
Русланд! Дойчланд!
Ди коммен цверден
Йе эррбанд! — или что-то вроде этого. Танюшка вскочила, схватив из перевязи охотничий кинжал. Чиркнула одной рукой "зажигалку", выбивая искру на фитиль — лампа загорелась.
Олега не было. Точнее — не совсем не было. Его не было в постели. Зато у входа он очень даже был.
Олег сражался с занавеской, пытаясь её наконец-то обойти, но путался в ней, как в лабиринте. Куда бы он не совался, в руках у него обязательно оказывался не тот, так другой край. Впрочем, Олега это, кажется, ничуть не смущало — он не выглядел рассерженным, а вполне энергично орал что-то на псевдонемецком, снова и снова повторяясь. Кроме того, он то и дело за эту занавеску цеплялся, как за последнюю надежду и вроде бы падал.
— Олег, ты чего? — сердито и удивлённо спросила Танюшка, бросая кинжал в ножны. — Рехнулся, что ли?
Олег осекся и, завозившись интенсивней, выпал в комнату — но не упал, вцепившись в кровать и пытаясь увидеть Татьяну, однако явно её не различая.
— Да ты же… — Танюшка вгляделась и обалдело ахнула: — Да ты же совсем пьяный!
— Ни-ка-да, — убеждённо сказал Олег и, потянувшись в пространство, рухнул на кровать ничком. Больше он ни одного движения не сделал — остался лежать, разбросав руки и ноги и громко дыша в меховое одеяло открытым ртом.
— Напился, — растерянно повторила Танюшка. Ей внезапно стало смешно — по-настоящему, не от нервов. — Ёлки-палки, да как напился! В сиську напился…
Хихикая, она обошла кровать и, перевалив Олега на спину, придержала его мотнувшуюся руку — чтобы не ударилась о край кровати.
— Вот алкашонок малолетний, — она задумалась. — Что же мне с тобой делать-то? Это ведь классический сюжет: пьяный муж приходит заполночь, его встречает верная и чуточку разгневанная жена…
Она засмеялась. Глаза Олега открылись:
— Плохо мне, а ты смеёшься, — неожиданно внятно сказал он и тут же вновь закрыл глаза.
Лицо у него было несчастным и обиженным, нижняя губа отвисла.
— Алкоголик ты алкоголик, — с нежностью шепнула Танюшка, присаживаясь рядом. — Ладно, давай раздеваться…
…Сказать, что у меня утром болела голова — значит, не сказать ничего. Когда я опрометчиво попытался встать (голова болела с момента пробуждения, но я сперва не придал этому значения), желудок вдруг прыгнул к горлу, пол поднялся дыбом, и я, опережая свою блевотину, грохнулся в него лицом. Кто-то рухнул мне на плечи и в радостном барабанном ритме начал загонять в затылок вибрирующий лом. Я не открывал глаз — боялся увидеть свои глазные яблоки лежащими на полу метрах в пяти от меня (показалось, что у меня лопнул череп). Во рту был вкус рвоты, но одновременно — сухо, как в пустыне.
— Плохо тебе?
— Та-а-ань… — застонал я, внутренне содрогаясь, — не шу-ми-и… Я, кажется, умираю… Что со мной?..
— Ты напился, как сапожник, — пояснила она, помогая мне подняться на ноги. — Иди сюда, умоемся… Вот так…
Ледяная вода вызвала у меня нервные сотрясения. Пока я с трудом возил полотенцем по ставшей неожиданно очень чувствительной коже, Танюшка что-то налила в кружку (я слышал звук) и сунула мне:
— Пей.
— Тань, меня стошнит, — пробормотал я, с опаской косясь на дымящуюся кружку.
— Пей, — голос Танюшки был непререкаемым.
В кружке оказался невероятно крепкий и несладкий кофе.
— Лаури принёс. Извинялся, — пояснила Танюшка, садясь на постель. Я сел рядом с ней и, аккуратно пристроив голову у неё на плече, закрыл глаза. — Олег, — тихо позвала она.
— Да? — я не открывал глаз, с наслаждением ощущая, как откатывает головная боль.
— Олег, ночью ты был такой…
— Что, страшный, что ли? — уточнил я.
— Нет, Олег… понимаешь… жалкий такой… беспомощный, совсем как будто не ты… Я хочу тебя попросить, Олег… Никогда больше не пей, хорошо? Если ты меня любишь.
— Обещаю, Тань — больше никогда, — негромко и серьёзно сказал я.
Игорь БасаргинЭта подлая жизнь не раз и не дваОкунала меня в кровищу лицом.Потому-то я больше не верю в слова,А тем более — в сказки со счастливым концом.
Надо ладить с людьми! Проживёшь до ста лет,Не сражаясь за некий "свет впереди"!Четверть столько протянет сказавший: "Нет!"Уж его-то судьба вряд ли станет щадить…
Если выжил герой всему вопрекиИ с победой пришёл в родительский дом —Это просто чтоб мы не подохли с тоски.Это добрая сказка со счастливым концом…
Если прочь отступил победивший враг,Или честно сражается грудь на грудь —Не смешите меня! Не бывает так,Чтобы враг отказался финку в спину воткнуть!
Если новый рассвет над шпилями крышИ любовь обручальным сплелась кольцом —Это просто чтоб ты не плакал, малыш.Это добрая сказка со счастливым концом…
Если в жарком бою закричал: "Держись!"И собою прикрыл подоспевший друг —Это тоже всё бред. Ибо нас учит жизнь:Не примчатся друзья, им всегда недосуг…
…Но зачем этот бред не даёт прожить,От несчастий чужих отвернув лицо?!Да затем, чтоб кому-то помочь сложитьЭту добрую сказку.Со счастливым концом.
* * * * * *В Скале англо-норвежско-испанский с редкими вкраплениями других наций контингент разместился не хуже, чем наши знакомые карпатские чехи. В природных доках со стороны моря стояли два драккара, а сами жилые помещения располагались в глубине скалы. Я даже удивился, до чего основательно они тут устроились. Нам без слов предоставили небольшую (так теплее в холодные зимние ветра), но даже обставленную комнату. и все, кажется, были искренне рады — даже незнакомые ребята и девчонки. Я бы, наверное, хотел тут остаться. Но… не хотел. А Танюшка просто молча согласилась с решением плыть на Азорские острова.
