Замерзшее мгновение - Камилла Седер
— Моя девушка? — усомнился Себастиан; голос все еще не до конца повиновался ему.
— Да! Она… — девушка искала подходящее слово, — внушает уважение.
Себастиан понял, что это Каролин ждала разрешения войти в закрытое отделение. У него появился комок в горле. Он вдруг опять подумал, что ничего не знает о Каролин. Она всегда давала о себе короткие, часто противоречивые сведения; у нее словно не было истории. Не было очертаний. Когда он пытался представить себе ее лицо, получалась размытая картинка — персонаж из сна, о котором уже начал забывать. В такие моменты он сомневался, что она вообще существует. Может, это лишь плод их с матерью фантазии?
Как-то он смотрел фильм с Брюсом Уиллисом, и когда появлялось привидение, становилось холодно. Себастиан улавливал присутствие Каролин по холодку, пробегавшему по затылку, прежде чем она появлялась. Он пытался убедить себя, что это просто смешно, однако предпочитал не оставаться дома наедине с ней.
Она постоянно меняла внешность, и делала это не как обычные люди — новая прическа, новый стиль в одежде. Нет, самой странной в Каролин была ее способность сбрасывать кожу и принимать совершенно иной облик. Каждое утро он встречал на кухне нового человека: другой голос, диалект, форма лица. Она могла быть нежной, как заботливая мать, какой никогда не была Сульвейг. Могла стать бледной, со светлыми волосами, сгорбленной, жалеющей себя — по контрасту со своим обычным превосходством. Но Себастиан не обманывался на этот счет: он никогда не сомневался, что она может убить его одним только взглядом.
Сульвейг, казалось, не обращала внимания на эти превращения или вообще не замечала их. Теперь она все больше отдалялась от него, сильнее и сильнее запутываясь в сетях этой женщины. Пойманная в сети, она словно потеряла способность видеть, и он был уверен — ей не уйти живой от Каролин. Он жалел Сульвейг, жалел о своем одиночестве. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя столь одиноким.
Без согласия пациента посещения не разрешались, но он все равно не решился бы отказать ей хоть в чем-то.
— Хорошо, — сказал он и неопределенно махнул рукой в сторону двери, делая вид, что ему все равно. Он вообще не понимал, почему лежит в кровати — как будто застиранные и заглаженные казенные простыни могли смягчить остроту приведших его сюда обстоятельств.
После того как порезал себе вены, он помнил только грязь, въевшуюся между плитками. Желтые отложения, скопившиеся в полу ванной за много лет, прямо перед глазами, в углу, где он лежал и вспоминал выражение «жизнь вытекла из него».
Такое чувство бывает перед погружением в сон: тело становится и тяжелее, и легче одновременно. Его затянуло в водоворот ярких красок, кружившихся все быстрее, пока он не потерял ощущение времени и пространства, и все вокруг сперва стало захватывающим и торжественным, а потом вдруг почернело, и он успел подумать: «Я умираю».
По словам врача, его ассоциация со сном была верной: вероятно, он действительно просто заснул там, лежа на полу. Поскольку кровь на порезах свернулась, угрозы для его жизни не было.
Ему не хотелось, чтобы Каролин и Сульвейг узнали, что и здесь ему ничего не удалось. Но он очнулся в машине «скорой помощи» с завывающей сиреной, и с одной стороны от него сидел медбрат, а с другой — Сульвейг.
Странно, но он не помнил, действительно ли хотел умереть, поэтому не чувствовал ни облегчения, ни разочарования, только полное безразличие. Избегая каких-либо контактов, он продолжал лежать с закрытыми глазами, позволяя холодной влажной материнской руке держать его руку.
Прежде чем дверь со скрипом отворилась, из коридора донесся какой-то звук.
— Привет…
Он неосознанно сфокусировал взгляд на приоткрытой двери, когда медсестра сказала ему, что пришел посетитель, поэтому его удивил не звук голоса. И не внешний вид Каролин, хотя за последние несколько дней она изменилась.
Его поразил ее взгляд. Она смотрела абсолютно по-новому. Он отметил, что у нее сильно накрашены глаза, синие и зеленые тени, блеск. Помада пахла жиром и сладостями.
— Тебя не узнать, — сказал он и показал на ее длинные тугие локоны шоколадного цвета. — Это парик?
— Нет…
Она улыбнулась и наклонила голову, чтобы показать маленькие пластмассовые заколочки, которыми множество накладных прядей крепилось к ее собственным коротким волосам.
— Чуть более красивая подделка.
Улыбка словно приклеилась к ее лицу. Это его смутило. Каролин была союзницей его матери. Хотя она уже давно была естественной, но не самой приятной частью его повседневной жизни, он не чувствовал ничего общего между ними. Наоборот, явно стоял вне той общности, в центре которой находилась его умершая сестра. Причину этого никто не называл, хотя она и находилась в их доме.
Сульвейг не сомневалась, что он мог предотвратить смерть Мю. Она не обвиняла его вслух только потому, что не видела в этом необходимости. Он и так винил себя.
Он не ответил на улыбку Каролин, руководствуясь подростковыми правилами поведения. Недовольство, за редким исключением, было универсальным выражением чувств.
Она пугала его, он все равно не мог унять кипевший в нем гнев.
— У тебя духи Мю.
Он уставился на нее, хотя ее взгляд заставил комнату поплыть перед глазами. Вместо ответа она положила руки на одеяло с легким, но безошибочным нажатием, от которого у него задрожали бедра. Дыхание перехватило, но он не отвел взгляда.
Медленно, делая ударение на каждом слоге, она произнесла его имя.
— Знаешь, на другой стороне земного шара в полной изоляции живет одно очень религиозное племя. Юноши этого племени проходят через специальный ритуал, чтобы стать мужчинами: режут себе ноги и руки и мажутся кровью. Это как-то связано с признанием своих грехов подобно мученикам в христианстве. Потом юноша лежит в особой пещере, которую готовят пожилые женщины, они жгут там какой-то особый кустарник — не помню, как он называется, что-то вроде нашего можжевельника, с сильным и пряным запахом. Юноша лежит на постели из листьев три дня и три ночи. Случается, что он режет свое тело слишком глубоко и истекает кровью: тогда боги видят его мужество и немедленно призывают к себе, — но чаще юноша выживает и через три дня возвращается в деревню, а его раны становятся шрамами: длинными темными змеями, обвивающими тело. Чем больше узор из шрамов, тем выше статус мужчины. Они доказательство его храбрости. И того, что он приобрел знание о чем-то важном. Он понял и взял на себя груз вины, и готов посвятить остаток своей жизни ее искуплению.
Она
