Джон Тренейл - Шпионы «Маджонга»
— Давай побыстрее, — пробормотал он, отвернувшись. — Мы должны поужинать, будто ничего не случилось. Будьте поестественнее. Джинни, пища и вода готовы?
— Да. Я откладывала понемногу каждый день, как ты и говорил.
— Кайхуэй знает?
— Она догадывается. Но она не спрашивала меня ни о чем!
— Хорошо.
Внизу уже накрыли стол для ужина. Кайхуэй внесла жареную свинину с капустой. Это было ее коронное блюдо, но особенно она гордилась, что удалось достать мясо. За едой почти не разговаривали. После дня работы в поле большинство людей не только слишком устают, чтобы разговаривать, но почти не замечают, что происходит вокруг них. Это нам только на руку, подумал Саймон, потому что наблюдательный человек вряд ли не обратил бы внимание на напряженность, явно заметную в поведении его детей.
Когда ужин закончился, Саймон помог Диане убрать со стола.
— Иди, — пробормотал он. — Пора.
Она нерешительно посмотрела на него, но взгляд его был твердым. Ей захотелось поцеловать на прощанье своего отца, но она поняла, что не может сделать это: стальное выражение его лица запретило ей. Поэтому она удовольствовалась тем, что спросила его:
— Ты не видел мальчика?
— Нет. Но обычно в это время он играет на улице. Цинцин скоро пойдет за ним, так что поторопись.
Слава Богу, маленький Тинчень сидел на корточках у крыльца. Когда Диана и Саймон вышли наружу, он взглянул на них с нескрываемым удивлением. Девушка улыбнулась и спросила по-китайски:
— Как дела, Тинчень?
Мальчик продолжал молча смотреть на них, пока неожиданно не прозвучал другой голос:
— Почему же ты не отвечаешь, Тинчень?
Диана подняла глаза и увидела, что с крыльца спустилась Цинцин. Она подошла к сыну. Улыбнувшись соседям, она вновь обратилась к своему сыну:
— Когда кто-то заговаривает с тобой, ты должен отвечать.
— Здравствуй.
Тинчень сказал это по-английски. Цинцин гордо посмотрела на сына и обратилась теперь к Саймону, зная, что Диана практически не говорит по-китайски:
— Это его первое английское слово. Ваша дочь научила его. — Она помолчала. — Диана очень добра к нему.
— Они любят друг друга.
— Правда, правда. — Цинцин безмятежно смотрела, как Диана поднимает маленького важного мальчика на руки и обнимает его.
— Тинчень, хочешь полюбоваться светлячками?
Когда Саймон перевел матери слова Дианы на китайский, женщина нахмурилась:
— Уже поздно.
— Ну, не так уж и поздно. Он уже спал сегодня?
— Да.
— Я думаю, он довольно бодр. Светлячки такие красивые. Вы знаете пруд в конце улицы? Деревенские дети любят играть там по вечерам. Диана присмотрит за ним.
— Ну…
Саймон повернулся к дочери.
— Не спускай с него глаз, — сказал он ей и тут же перевел свои слова на китайский к удовольствию Цинцин.
— Не спущу. Я обещаю!
Цинцин улыбнулась:
— Хорошо. Но только на четверть часа.
— Ясно, — ответила Диана по-китайски, гордая тем, что сама поняла слова мамаши.
Двое взрослых смотрели, как Диана ведет Тинченя вдоль улицы. Цинцин сказала:
— В самом деле, товарищ Юнг, ваша дочь очень добра к нему. Мальчик очень ее любит. Вы знаете, как-то вечером я нашла его спящим вместе с ней.
— Да, она читала ему вслух, и оба заснули. Надеюсь, вы не забеспокоились?
— Вовсе нет. Я знала, что он с Дианой. Если я когда-либо не могу его найти, это значит, что он с ней.
Уже почти растворившись в сгущавшихся сумерках, Диана обернулась, помахала рукой и улыбнулась. Саймон поднял руку в ответ, и жест его мог означать прощание или благословение. Диана не могла решить, что именно. Она сделала еще несколько шагов вперед, и силуэт ее исчез из вида.
— Лучше ли теперь вашему мужу? — вежливо поинтересовался Саймон.
— Немного лучше. Я должна идти назад; взгляну, не нуждается ли он в чем-нибудь. Пожалуйста, посмотрите, чтобы Диана с Тинченем не оставалась на улице слишком долго.
— Хорошо.
Входя в дом, Цинцин столкнулась с Минчао, выходившим на улицу. Он, улыбнувшись, уступил дорогу, но, оказавшись на улице, сразу же дернул Саймона за рукав.
— Хэй, ты собирался пойти со мной к Вэйдуну?
Саймон улыбнулся. Вэйдун устроил в передней комнате своего дома маленький кабачок для мужчин деревни. В продаже у него всегда была жгучая водка маотай по договорным ценам.
— Нет, Минчао, спасибо. Я думаю, что сегодня лягу спать пораньше. Но все равно спасибо за приглашение.
— Ну, тогда я пойду один. — Он застенчиво посмотрел на Саймона. — Завтра у меня свадьба, так что будет уже не до пивнушек.
— Чжаоди была бы рада слышать это.
Минчао осторожно осмотрелся вокруг.
— Шурин Саймон, — тихо сказал он, — давай пройдем немного вперед вместе со мной.
Уже почти стемнело. У Минчао был с собой фонарь, но он не стал зажигать его. Вместо этого он прошел несколько шагов по дорожке, а затем, вернувшись, увлек Саймона в дверной проем.
— Вот, — сказал он, расстегивая карман на рубашке. — Это карта района. Но, как я и говорил тебе, она очень старая — начала этого века.
— Это не имеет значения, раз на ней показаны дороги и основные населенные пункты.
— О да, это на ней есть. Я думаю, последнюю тысячу лет все это оставалось таким же.
— Где ты ее достал, Минчао?
— Я взял ее у старосты.
— Он подозревает что-нибудь?
— Да, еще как! — Лицо его омрачилось. — Шурин Саймон, я беспокоюсь за тебя.
— Не стоит. Я же говорил тебе, Минчао — не важно, что подозревают люди.
— Ты уверен?
— Конечно.
— Так ты хочешь, чтобы они знали, что у тебя есть эта карта?
Саймон улыбнулся.
— Я хочу, чтобы они знали это. И я хочу, чтобы они думали, будто я не хочу, чтобы они знали об этом.
Минчао вздохнул и покачал головой.
— Ты очень сложный человек, шурин Саймон.
— Возможно.
— Староста спросил меня… Ты уходишь?
— Спросил, собираешься ли ты…?
— Нет-нет! Прости, прости меня. Староста спросил: «Означает ли это, что Юнг собирается бежать?»
— И что ты ответил ему?
— Я сказал, что я не знаю.
— Хорошо. Так и продолжай говорить, если кто-нибудь спросит тебя об этом.
— Но ты уходишь?
Саймон поднес к губам палец.
— Не спрашивай.
— Хорошо. — Минчао пожал плечами. Похоже, он собирался о чем-то заговорить, но передумал. А затем передумал еще раз, и все-таки решился. — Мне будет жаль, если ты уйдешь, — сказал он. — Я думаю, это плохая мысль.
— Почему?
— Отсюда невозможно бежать. Ты не сможешь выдавать себя за китайца. Здесь негде спрятаться. От деревни до ближайшей границы много верст.
— Семьсот пятьдесят миль до Гонконга. Я думаю, именно столько.
— Ну вот видишь! Это же невозможно!
— На свете нет ничего невозможного, Минчао. Все это вопрос смелости.
Минчао долго раздумывал над словами Саймона, ничего не говоря. Наконец он сказал:
— Желаю тебе удачи. Спокойной ночи, шурин Саймон. Может быть, прощай?
— Спокойной ночи, Минчао.
— Я увижу тебя завтра на своей свадьбе?
Когда англичанин промолчал в ответ, Минчао снова пожал плечами, достал из кармана спички и зажег фонарь. В свете потрескивавшего фитиля он пристально всмотрелся в глаза Саймона, безуспешно пытаясь что-либо понять. Наконец он сдался и направился прочь, поминутно останавливаясь и оборачиваясь. Он все махал рукой. Саймон следил, как Минчао осторожно движется по темной улице, пока свет его фонаря не исчез из виду. Затем он вернулся в дом и расстелил карту на столе в кухне. Она была именно такой, как описал ее Минчао: очень старая. Но она вполне подходила. Саймон порылся в выдвижном ящике кухонного стола Кайхуэй и нашел там огрызок карандаша. Он провел жирную линию, соединяющую Чаян и Тунлунь, — ближайший город. Потом продолжил линию на юго-восток, примерно в направлении Гонконга. Ловушка была простенькой, но, если Цю обнаружит карту, ему будет несложно решить, в какую сторону подались беглецы. Саймон сложил карту и засунул ее за буфет так, чтобы самый уголок высовывался наружу. Вроде и не бросается в глаза, но всякий, кто проведет тщательный обыск в доме, обязательно ее обнаружит. Он уже собрался погасить свечу, когда услышал шум и увидел, как в кухню вошел Мэт.
— Готов?
— Да. Ди провела все как надо?
— Конечно. Ты подготовил постель?
— Да, постарался. Если смотреть от двери, то это выглядит так, будто Ди и Тинчень спят рядом. Все нормально, только если не подходить ближе.
— Я проверю. Ты знаешь дорогу?
— Конечно. Ты достаточно часто повторял нам все это.
— Надеюсь, что так. Страшно?
— He-а. Это же приключение! Все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда! Только…
— Только что?
— Ну… малыш. Тинчень.
