Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Видела, конечно, что на нас пялились, в том числе Эмилевы дружки, но мне было плевать.
— Да так себе. — Эмиль вяло ковырял пластиковой вилкой кусок пиццы с салями. — Отец его из больницы забрал.
— Из больницы? — У меня внутри все сжалось. Как чувствовала, что все кончится плохо.
— С почками что-то вроде. Из-за переохлаждения. Не помню, как это называется. — Парень вздохнул и исподлобья осторожно взглянул на меня. — Врачи хотели дольше в больнице подержать, но папа настоял, что дома Дэвиду будет лучше.
«Ага, — сразу подумала я. — В подвале. Или цокольном этаже, как его с гордостью называет мамаша Монстрика».
— И что, стало? — Я с вызовом посмотрела прямо в темные глаза Эмиля.
Он непонимающе захлопал ресницами, длинными, как у брата.
— Дэвиду лучше стало? — спросила я так, чтобы он понял.
— Вроде. — Он ткнул вилкой в несчастную пиццу и оставил в ней пластиковый зубец. — Вот черт! — Вилка полетела в мусорное ведро, ударилась о край и упала на пол.
Сидевшие за соседним столиком девчонки обернулись на вскрик, но при виде лица Эмиля тут же изобразили повышенный интерес к собственным ланч-боксам. Парень яростно потер рукой лоб, отвернулся, уставился в окно. Его пальцы сжимали края бумажной тарелки так, будто он хотел порвать ее пополам. Я никогда не видела Эмиля таким. Разве что когда он набрасывался на Д. Но теперь брата не было рядом, и эмоции кипели внутри, не находя выхода.
— Все так плохо? — тихо спросила я.
На миг мне стало жалко Эмиля. Я вспомнила, как он в одиночестве бродил по лесу. Тогда в нем впервые промелькнуло что-то человеческое, достойное сочувствия. И вот теперь…
— Не знаю. — Он устало пожал плечами, перевел взгляд на свои руки и несколько мгновений рассматривал их, будто не узнавая. — Отец просто не в себе. В больнице вроде был какой-то конфликт. Теперь говорит, что у Дэва с головой не в порядке. Какой-то синдром… Типа это характерно для аутистов. Ну, когда уходят из дома. Хочет, чтобы ему выписали лекарства. А брату один раз давали их, давно. И после этой дряни он вообще… — Эмиль покачал головой, все еще глядя в стол.
Я не знала, что сказать. Просто не узнавала вечного гонителя Монстрика. Неужели побег Д. так изменил Эмиля? Может, отсутствие брата заставило его понять, что тот ему дорог? Может, Эмиль искренне переживал? Чувствовал себя виноватым в случившемся? Хотя он и был виноват. Наверное.
— Как думаешь, можно будет Дэвида навестить? — Честно говоря, я не надеялась, что Эмиль придет в восторг от этой идеи, но не спросить не могла. Увидеть Д. стало необходимостью. Я хотела сама убедиться, что с ним все в относительном порядке, и предложить ему помощь.
Может, брат и сочувствует Монстрику теперь, но я понимала, что вряд ли он сделает что-то наперекор папаше Бульдогу. А вот я бы не колебалась.
— Не знаю. — Эмиль окинул меня оценивающим взглядом. — Но я могу спросить. Скажу, одноклассники за него переживают, хотят поддержать.
— Спроси обязательно!
Жар прилил к груди, ладони внезапно вспотели. «Неужели я попаду в замок ведьмы? — подумала я. — Снова войду в дом Винтермарков, только теперь одна, без папы. И что такого? Можно подумать, они сварят меня живьем, а из косточек сделают музыку ветра. В конце концов, написанное в желтой тетради — всего лишь сказка и поварешки по кухне у Винтермарков не летают».
Ане и Кэт мне пришлось объяснить внезапный интерес к Эмилю нашим проектом по физике. Срок сдачи близился, и без помощи Д. нам грозил грандиозный провал. Я сказала, что хотела узнать у брата Гольфиста, сможет ли тот написать хоть что-то. Перспективы вырисовывались мрачные, так что мы договорились собраться у Катрины после уроков, чтобы поработать втроем. В общем, мы и поработали, хотя толку от меня было мало. Все мысли занимал Монстрик. Немного отвлекли меня только кролики Кэт.
11 декабря
Эмиль сказал, что к Д. пока нельзя. Что-то такое с ослабленным иммунитетом, типа я его могу заразить каким-нибудь пустячным вирусом, а его потом снова в больницу увезут. Мы пообщались на перемене, и я видела, что Эмилю это нужно — нужно поговорить с кем-то о брате. Но выходило так, что, кроме меня, ему не с кем было поговорить. После всего это выглядело бы как слабость с его стороны, а он, наверное, больше всего боялся показать слабость. Поэтому, наверное, и гнобил Монстрика с самого начала — не хотел, чтобы из-за брата стали сторониться его самого, опасался потерять статус «царя горы» и скатиться вниз. Из меня, конечно, никудышный психолог, но такой вывод сам напрашивался. А теперь все зашло настолько далеко, что Эмиль, даже если бы он и хотел, так просто ничего изменить не мог. Думаю, он ужасно запутался. И его это мучило. Может, не так, как меня мучила невозможность увидеть Д. и понять, что с ним, но все же…
Я все это пишу, чтобы объяснить тебе, дневник, почему согласилась встретиться с Эмилем после школы. Еще неделю назад я бы просто послала его подальше, если бы он предложил такое. Но теперь… Слишком многое произошло за последние дни. Мне тоже нужно было поговорить. Хотя бы с кем-нибудь. И выходило, что только Эмиль знал о моем интересе к Д. И он же единственный не стал бы кричать об этом на каждом углу. Я просто чувствовала, что он не будет этого делать. Ведь это тоже оказалось бы слабостью — признать, что девчонка, к которой ты неудачно подкатывал, выбрала не тебя, а последнее ничтожество, того, о которого все ноги вытирают. Даже если сам ты в душе брата таким не считаешь.
Хотя что там у Эмиля в душе, я могла только догадываться. Ведь оставалась еще желтая тетрадь. И принц Робар, омерзительное подобие своей маменьки. И все же я решила рискнуть. Это ведь просто разговор, ничего больше.
12 декабря
Только сегодня нашла в себе силы написать об этом. Зачем?! Ну зачем я поперлась с Эмилем в этот фургон?! Как я могла быть такой дурой… Хуже — тупой идиоткой!
Раньше я и не подозревала о существовании этого места. Недалеко от дома Еппе есть пустырь. Блин, я даже не знала, что Еппе живет в таком клоповнике, мне Эмиль сказал. Ладно, это не важно.
Так вот, там типа такая поляна, окруженная высокими деревьями и кустами. Мимо проходишь, даже не поймешь, что за ними что-то есть. В
