Башня из слоновой кости - Паола Барбато

– Она все еще там, ни на что не реагирует. Ее держат под легкими седативами. Но она ест и, говорят, подружилась с кем-то из ребят в клинике. Не знаю, что они имеют в виду под «дружбой», – рассказал он в последний раз.

Марианна опустила взгляд.

– В клинике есть растения? Огород?

– Они следят за этим, – коротко ответил Лука.

На прощание они обнимались. Луку мучила совесть – ничего не заметил, не уберег дочь.

– Я должен был что-то почувствовать.

Он признавал, что Марианна спасла ей жизнь, пусть опасность и была ее же творением.

Эти встречи были печальными. Зато визиты Ананда приносили радость. Сильвия на «Панде» сломала ему ключицу и три ребра, но, поскольку он попал в газеты как герой, начальник дал ему лишний месяц отпуска. Теперь, доставляя посылки, Ананд сталкивался с восторгом клиентов, видевших в нем рыцаря в сияющих доспехах, – к эмигрантам так относятся нечасто.

– Газету принес, – сказал он, едва она закрыла за ним дверь.

– Посмотришь сам? У меня булочки в духовке.

С тех пор как она выписалась из больницы, Ананд стал ее единственным доверенным лицом. После многих лет одиночества десять дней рядом с бывшими сокамерницами, среди чужаков, и встречи с родными пробудили в ней потребность в человеческом общении – и Ананд идеально подошел на эту роль. Ему Марианна рассказала все – о тех ужасных днях и о том, что было до, даже о шифре в газете. Она считала себя в вечном долгу перед Анандом за то, что он пошел на похороны Фьяммы. Только ему и разрешили проводить ее в последний путь – с рукой в гипсе, в сопровождении всей семьи. Мойра в те дни еще была в реанимации, Мария Грация – под стражей после признания в убийстве Сабадини в доме Джузеппе Кастаньи, а Беатриче никуда не пускали перепуганные ее исчезновением родственники. И Ананд отправился туда, в Сансеполькро, с матерью, вполне живой бабушкой, сестрами и немногочисленными родственниками-мужчинами, в лучших нарядах. На красный гроб, присланный похоронным бюро Беатриче, он возложил четыре розы разных цветов – по одной за каждую из них. Теперь он листал объявления в газете, в надежде найти послание.

– Есть! – торжествующе крикнул он.

– Отлично! От кого?

– Роберта. Это кто?

– Мария Грация, – ответила Мара, выходя из кухни.

Вместе они прочли:

«Ищу дом, где смогу наконец посвятить себя на свободе игре на барабане. По пустякам просьба не беспокоить. Роберта».

– Дом, наконец, себя, свобода. Я наконец дома, – прочитал он, выделяя нужные слова.

– Ее приговорили к домашнему аресту. Это хорошо, – кивнула Мара.

Мария Грация призналась в убийстве Джованни Сабадини, и, несмотря на подчеркнутую обвинением судимость и намеки на превышение самообороны, ее признали виновной в непредумышленном убийстве с учетом угрозы ее жизни.

Мойру, Беатриче и Марианну допросили за закрытыми дверями, не позволив им связаться друг с другом, и их версии совпали. Их назвали «тройкой сумасшедших», но семья Беатриче сумела скрыть ее имя, а все остальное, вопреки ожиданиям, сыграло в пользу Марии Грации.

Марианна и Ананд сели за стол на кухне.

– Давно не слышно синьору Мойру? – спросил он.

– Пару недель. Но я не волнуюсь. Думаю, она злится. Ей не нравится ее «новый статус».

– Какой статус?

– В последнем сообщении она написала: «На пенсию пусть идут они». Похоже, так она намекает, что ей сменили имя и дом, но не нашли новую работу. Больше не рискуют.

– А разве ей не пора на пенсию? По возрасту?

– Ей никогда не будет пора на пенсию по возрасту, – ответила Марианна, ставя перед ним булочку и вскинув руки. – Ну, пробуй, я старалась. Булочки замороженные, разогрела в духовке, какие уж вышли. А вот чай – заказала, заплатила бешеные деньги, но это масала-чай!

– Синьора Паладини! То есть синьора Петрелла! – ахнул Ананд. – Да что вы, не стоило!

– Еще как стоило. Булочки, может, так себе, но чай – из твоей родной земли. И, кстати… – пробормотала она, – можешь звать меня Марианна. После всего, через что мы прошли. Помог бы мне привыкнуть.

Ананд растроганно ахнул.

– Обещаю, попробую. – Он посмотрел на скромно накрытый стол. – Не знаю, заслужил ли я все это.

– После того как спас мне жизнь и вообще? Радуйся, что я не строю тебе золотой дворец.

Ананд улыбнулся, и Марианна вдруг впервые без колебаний заговорила с ним серьезно:

– Знаешь, когда я встретила Мойру, а потом Фьямму, Беатриче, Марию Грацию… я никому из них не сказала, что ты помог мне сбежать. Сначала я не понимала почему, убеждала себя, что это неважно, просто мелочь. Но потом поняла – я ждала. Хотела посмотреть, предашь ли ты меня.

Увидев его озадаченное лицо, она подняла руку:

– Я знаю, что ты бы этого не сделал, теперь знаю. Тогда – боялась. Я никогда не верила, что заслуживаю чьего-то доверия. И в глубине души не выносила мысли, что это произойдет и с тобой. Потому что ты – один из лучших людей, с которыми меня сводила жизнь, Ананд.

– Не говорите так, синьора… Марианна.

– И… я тебя люблю. Не знаю, как это вышло, я ведь так осторожна. Но привязалась к тебе, сама того не заметив – посылка за посылкой. Когда ты звонил и я видела тебя в окно с улыбкой до ушей, день сразу становился светлее. Я покупала гораздо больше картриджей для принтера, чем нужно, только чтобы видеть эту улыбку. Наверное, поэтому я и не рассказывала о тебе подругам. Боялась признать – ты мне дорог. Очень.

Он коснулся ее руки, глаза увлажнились.

– Спасибо, Марианна. Ты мне тоже очень дорога́.

Она довольно улыбнулась, взяла чайник и принялась разливать чай.

– Ну, давай попробуем этот масала-чай.

– Пахнет божественно, – сказал Ананд и потянулся за чашкой.

Но она остановила его:

– Подожди. Я знаю, его пьют сладким.

И она бросила в темную жидкость кусочек сахара.

Эудженио Пироцци

(2 августа 1963 – 18 октября 2024)

День выдался отличный. Он опасался, что на собрании будет напряженная атмосфера, ведь в прошлый раз ему намекнули, что он слишком высовывается и некоторые его дружеские связи с политиками вызывают недовольство. Но он дал ясно понять: его не запугать, и на их сомнения и завуалированные угрозы ему наплевать. Если кто и мог угрожать, так это он. Он знал все их маленькие секреты – сам заботился о том, чтобы они исчезли. В этом мире больше ничего нельзя было спрятать навсегда – теперь все всплывало, даже спустя века. Тело – да,