Во тьме безмолвной под холмом - Дэниел Чёрч
Вазончик сунул ей половину багета с беконом, и Элли бродила по лагерю, хрустя им. Хлеб оказался черствым, бекон и близко не был таким хрустящим, как она любила, но сейчас это – пища богов. Не говоря уже о том, что это, возможно, последний сэндвич с беконом, который она съест: остались только консервы и сушеные продукты. Впрочем, не факт, что хоть кому-то суждено прожить достаточно долго, чтобы снова проголодаться.
Почувствовав у ног какую-то возню, она глянула вниз и увидела Рубена, который смотрел на нее с одухотворенным видом раннехристианского аскета, уморившего себя голодом за веру. Он изрядно подпортил впечатление, пару раз облизнувшись.
– Ты небось уже на половину своего веса налопался, мелкий засранец, – проворчала Элли, но оторвала ему кусок багета. Рубен, виляя хвостом, рысью побежал за ней.
– Элли?
Это была Джесс Харпер, с ребенком в слинге. Она тут же попятилась, словно ожидая, что ее прогонят.
– Да, милая?
«Милая». Лицо Джесс сразу просветлело.
– Привет, – сказала она. – Вы в порядке?
– Бывало и хуже, – ответила Элли.
Джесс кивнула. Помолчав немного, она заговорила:
– Викарий проснулась.
– Да?
– Доктор Эммануэль… то есть Милли… просила вам передать. Она проснулась и в сознании.
– В сознании?
– Да. В сознании. Хочет с вами поговорить.
– Милли?
– Викарий. Говорит, это очень важно.
Элли хотелось закурить, и она вспомнила о сигаретах в кармане. Что ж, с этим придется подождать… Она вздохнула.
– Ладно. Веди, Макдуф[19].
Джесс нахмурилась, не поняв шутки, но пожала плечами и направилась к палатке Мэдлин. Потирая глаза, Элли последовала за ней.
53
Джесс расстегнула молнию на пологе палатки и вошла внутрь, почти не пригибаясь. Элли, пригнувшись, последовала за ней. Внутри ее встретил теплый воздух и неприятный запах. Много лет назад, когда она навещала в больнице умирающую бабушку, у старушки на соседней кровати открылись пролежни, и ей приходилось регулярно менять повязки. Вонь при этом была очень похожа на ту, что Элли ощущала сейчас – запах инфекции и разложения, притаившейся рядом смерти, – но тут была какая-то особая, чужеродная горечь.
Малыш Джесс захныкал.
– Секундочку, – сказала та и вышла из палатки.
Милли усадила Мэдлин, прислонив к горе подушек и старых диванных валиков; лицо викария было цвета прокисшего молока, но на щеках проступил румянец и она больше не потела. Она смогла даже улыбнуться.
– Привет, подружка.
– Утречка.
– Есть закурить?
– Эй, – возмутилась Милли.
– Да ладно, док. Хуже уже не будет.
Милли потупилась. Мэдлин закатила глаза и пробурчала:
– Душнила чертова. – Она снова повернулась к Элли. – Ладно, нафиг. Пока я еще соображаю, нам нужно поговорить.
– Хорошо.
– Рубен?
– Он в порядке. Только что выцыганил у меня половину багета с беконом.
Мэдлин с усмешкой заметила:
– Он мастер изображать голодного сиротинушку.
В палатку вернулась Джесс.
– Тара посидит с Джоэлем.
– Отлично, – сказала Мэдлин. – Итак, что я там несла?
– В каком смысле?
– Милли говорит, что я немного загуляла с феями. Всякими-разными.
– Да.
– Я помню обрывочно, – сказала Мэдлин. – Наверное, все происходило во сне. Я была под холмом. С ними. Видела, где они живут. Где они спят и… всякое такое.
Элли поежилась. Ей стало не по себе.
– Как ты и говоришь, тебе приснился сон.
– Да. Но возможно, это был не просто сон. Во всяком случае, мне он показался чертовски реальным.
– Что? – неожиданно разозлилась Элли. – У тебя уже и видения? До этого дошло?
– Элли, – нахмурилась Милли. – Просто послушай. Вреда от этого не будет, верно?
Элли знала, что скажет подруга: что Господь, возможно, пытается спасти их, посылая видения Своему представителю на земле, чтобы указать им путь. Откровенно говоря, это ее бесило. Что дальше? Приносить в жертву цыплят и гадать по внутренностям? Разбрасывать кости животных и искать смысл в узорах? Но Милли и Мэд – ее подруги. И раньше к ним стоило прислушиваться. Что она теряет, если прислушается еще раз?
– Хорошо, – сказала она. – Продолжай.
– Там были туннели, – сказала Мэдлин. – Пещеры. Все затянуто паутиной. Много маленьких ниш. Именно там они спали и ждали. А далеко-далеко внизу была большая пещера. Огромная. Там и проходила Пляска. А когда она закончилась, Спящие проснулись.
– Ну и какие они?
– Боги и монстры, – сказала Мэдлин. – Описать бы поточнее, но… знаешь, как бывает, когда не можешь что-то вспомнить, потому что это был ужас-ужас, который разум отказывается принять? У меня сохранились какие-то обрывки. Впечатления. – На мгновение ее взор опять затуманился. – Фу. Ладно. Итак, что я говорила, пока была в отключке?
– Ты разговаривала на языках, – сказала Милли.
– На языках?
– Не на языках. – Во всяком случае, Элли так не показалось. – На латыни.
– На латыни?
– Это то, что распознал Ноэль.
– А где сейчас Ноэль?
– Спит, – сказала Милли. – Могу разбудить, если…
– Оставь беднягу, пусть спит, – перебила Элли. – Я сама могу вспомнить. Были две фразы на латыни.
– А именно?
– “De profundis, Domine”, – проговорила Элли. Без хорошей памяти копу не обойтись. – “De profundis, Domine” и “Fiat lux”.
Мэдлин слабо засмеялась:
– Ну конечно!
– Не поделишься шуткой?
– Сто тридцатый псалом. “De profundis clamavi ad te, Domine”: «Из глубины взываю к Тебе, Господи». – Мэдлин мрачно улыбнулась. – Это обращение к Богу с просьбой о милости и прощении. В иудаизме его традиционно произносят во время «общинных бедствий».
– Ну, у нас ситуация подходит.
– “De profundis” означает «из бездны». И что там было еще?
– “Fiat lux”, – сказала Элли. – На минутку я решила, что ты грезишь о новой тачке.
– Ха. – Мэдлин закатила глаза; Элли испугалась, что викарий снова впадает в отключку, потом поняла, что это от раздражения. – “Fiat lux”. Ну, это тоже просто. Это из Бытия. «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». И далее, стих третий: «И сказал Бог: да будет свет». Вот что означает “Fiat lux”: «Да будет свет». «Из бездны» и «Да будет свет». А остальное?
– Я разобрала урывками, – сказала Элли. – Что-то о старых богах. И о древней ночи, предвечной ночи… Ты все твердила про «предвечный мрак». И что-то о Бездне. Бездна. Какой-то Хаос.
– Ты говорила, что солнце умрет, – вставила Милли. – Наступит ночь, которая будет длиться вечно. Вода и твердь тоже погибнут.
– Стихотворение, – сказала Джесс. – Из семейной Библии. Помните? – Она продекламировала:
И, бесконечна и темна,
Отныне будет ночь одна,
И все,
