Мариша Пессл - Ночное кино
После паузы она сухо, бесстрастно и лаконично изложила нашу историю.
– И обратная тень хулиганит, – прибавила она.
Умолкла и стала слушать, серьезно насупившись.
Спустя минут десять прикрыла трубку рукой.
– В шкафу, – шепнула она. – Поищите книгу, называется «Символы черной алхимии звериной и минеральной». Должна быть на верхней полке. – Она еще послушала. – Зеленая обложка.
Я побежал к стеллажам. Книга вскоре нашлась – толстенный том некоего К. Т. Джейбёрда Феллоуза. Я сдернул ее с полки и отнес на стол.
– Она не может помочь, пока мы не опознаем животное, – тихо пояснила Клео.
Я полистал книгу, глазами скользя по заплесневелым страницам, по выцветшим изображениям зверей, поблекшему архаичному шрифту.
Дракон. Сердце. Печень. Олень.
– Я понимаю. – Клео сощурилась на статуэтку. – Плавники, на кончике хвоста маленькая присоска. Такой гибрид змеи и рыбы.
Свинья. Козел. Тигр. Червь.
– Проверьте «левиафан», – с жаром зашептала Клео.
Сова. Колонна. Сосна. Левиафан.
Левиафан на цветной иллюстрации был почти точной копией статуэтки. Та же похотливая ухмылка, тот же расширенный язык.
– Вот это что такое, – объявила в телефон довольная Клео, придвинув к себе том. – Вслух? – Она откашлялась. – «Левиафан – первобытный морской змей, один из Князей Ада, – прочла она. – У Данте олицетворяет воплощение абсолютного зла. Святой Фома Аквинский описывал левиафана как один из Семи Смертных Грехов, зависть – неодолимую жажду того, чего не имеешь. На Ближнем Востоке олицетворяет хаос. В сатанизме – инфернальный демон, которого может укротить ведьма или ведун и наслать на мир с разрушительными целями».
Она еще послушала.
– Дайте я спрошу. – Она глянула на меня. – Скольких детей вы видели с этим предметом?
– Двоих.
– Их что-нибудь связывало? Одна школа, одно хобби, дальнее кровное родство? Что-нибудь такое?
Я не ответил – голова пошла кругом. Потому что я вдруг вспомнил Моргана Деволля и его дочь, которая кралась за мной по дороге в этой своей ночнушке с вишенками. Она что-то сжимала в кулаке, что-то маленькое и черное. Вот эту статуэтку.
– Нет, – сказал я. – Троих. Трое детей.
– Что у них общего?
Я потер глаза, постарался успокоиться, подумать головой.
– От четырех до шести лет. Сталкивались с одной и той же женщиной. Той, которая наложила смертное проклятие на нашу обувь. Александрой.
Дочь Деволля и глухой мальчик с нею, конечно, сталкивались. Но вывод неизбежен: значит, с Сандрой встречалась и Сэм.
Да быть такого не может.
Синтия никогда не разрешала Сэм разговаривать с незнакомцами. И однако Сандра ведь отыскала меня у водохранилища. Могла отыскать и моего ребенка.
– Как они себя вели? – спросила Клео. – Странные поступки? Перешептывания? Тики, судороги? Транс? Разговоры о смерти и насилии?
У меня словно пропал голос. Меня обуревал ужас, на меня надвигались стены. Что я натворил?
Я привел Кордов прямиком к Сэм.
«Ленточный червь, пожирает собственный хвост. У него нет конца. Обернется вокруг сердца, выжмет всю кровь».
– Ау? – сказала Клео.
За каким чертом я не бросил эту затею, когда был шанс?
– Вы, конечно, меня извините, но у нас тут на телефоне настоящая, живая черная ведьма, – прошипела Клео, зажимая трубку рукой. – Мы позвонили, когда она потрошила королевскую змею для заклятия непокоя. И к тому же у нее такой голос, будто она вот прямо сейчас даст дуба. Я бы на вашем месте сосредоточилась. Как вели себя дети?
– У дочери я левиафана не видел. Моя бывшая жена нашла его у нее в пальто. Но дочь вроде была нормальная.
– А остальные?
– Один ребенок глухой. Расстроился, когда уронил статуэтку. Практически истерику закатил, но успокоился, когда я отдал ее обратно.
– Неотменимый импринтинг, – торопливо проговорила Клео в трубку. – А третий?
Дочь Деволля.
– Я ее почти не видел, – сказал я.
– Ничего необычного?
Я припомнил ту ночь – темный двор, усеянный забытыми игрушками, содрогание деревьев, далекий собачий лай, младенческий визг.
– Ее любимая кукла разлагалась в детском бассейне, – выпалил я.
Клео вздрогнула:
– Голыш?
– Потерялась на несколько недель. Они везде искали.
– И?
– Отец выудил куклу, отдал дочери, хотя кукла была адская – глаза выпали, волосы клочьями повылезали.
Клео нетерпеливо замахала рукой:
– И что было, когда он ее отдал?
– Девочка ужасно огорчилась. Заплакала. А потом побежала за мной по дороге, обнимаясь с этой куклой, и попыталась всучить статуэтку мне.
– Явные признаки кукольной магии! – возбужденно крикнула Клео в трубку и пересказала все то, что изложил я. Еще с минуту послушала. – Хорошо. Я попробую.
Вскочила, убежала к стойке, что-то нацарапала на бумажке.
– Я ему передам. Спасибо вам.
И повесила трубку. Ни слова не сказав, сосредоточенно набычилась, присела на корточки и принялась рыться в шкафах, выуживая книги, свечи и мятые газеты. Вернулась с плоскогубцами, красной чашей, черно-белой возвратной свечой и пинцетом.
Все это аккуратно разложила на столе, точно врач перед операцией в полевых условиях.
– Мы имеем дело с кукольной магией, – сухо объявила она, поджигая свечу.
– Это что?
– Чучела. Куклы вуду с булавками. Кукла магически привязана к человеку и им управляет. Довольно распространенная практика. Левиафан симпатической магией был связан с каждым ребенком – поэтому мальчик и не хотел с ним расставаться. И сейчас мы выясним, зачем это все.
Она села, застыла, прикрыла глаза, что-то зашептала. Взяла левиафана, сжала ему голову плоскогубцами. Рукой придержав тело, крутанула плоскогубцы очень резко. Голова не поддалась. Чем сильнее она сжимала змеиную голову, тем громче звенели браслеты и кулоны. Лицо заалело, исказилось, словно от боли, зубы заскрипели.
Внезапно раздался громкий свист и щелчок. Что-то пролетело мимо в стенку и стукнулось об пол.
У меня под ногами лежал черный камешек, обернутый медной проволокой.
– Не трогайте! – гавкнула Клео.
Оглушительно запахло серой. Статуэтка оказалась не цельной, но лишь тонкой оболочкой. Клео пинцетом перекладывала в чашу содержимое – буро-золотую жидкость, пряди темных волос и землю.
И все это предназначалось Сэм. Я еле сглотнул поднявшуюся тошноту. Я самодовольно полагал, будто Сандра приведет меня к Кордове, я отомщу за себя, вновь обрету свою жизнь, – но я забыл, что и у меня имеется неверная стезя. Сэм. Он обратил против меня мой же план наступления. Можно подумать, у этого человека прямой доступ ко мне в голову. Теперь этому не будет конца.
– Моя дочь проклята? – спросил я.
Клео задула свечу.
– Что нам делать? – упорствовал я. – Скажите.
– Ничего, – сухо ответила она.
– Ничего?
– Это защитное заклятие. Оно не вредоносно. Совсем наоборот.
Клео улыбнулась моей растерянности, сходила к шкафу и притащила «Худу – заговор – колдовство – зелья». Села, полистала указатель.
– «Неотразимое масло, – наконец прочла она. – Повелительное масло, аир, обсидиан», – это вулканическое стекло, на полу валяется. – Она сурово глянула на меня. – Расплавленная защитная стена. – Она поболтала чашей. – Левиафана взяли, чтобы отпугивать любое зло, грозящее ребенку. А заклятие защищало носителя. Получив эту игрушку, ребенок будет играть только с ней, пока созревает заклятие. Это где-то сто один день. Любые другие любимые игрушки нужно конфисковать и спрятать, чтобы не подрывать силу заклятия. Идеально – утопить, где-нибудь подальше, с глаз долой. Это первый намек на управление через кукольную магию. Эта женщина – Александра, – видимо, украла куклу, спрятала в бассейне, чтобы не ослабить действия статуэтки. Кукла возвращается к ребенку, девочка воссоединяется с любимой игрушкой и играть с левиафаном больше не может. Защита спадает. – Клео нахмурилась. – Но ведьма сказала кое-что странное.
– А именно?
– В магии лечишь подобное подобным. То есть, используя левиафана, символ зависти – «не желай», – Александра, видимо, считала, что этим детям будут завидовать, их пожелают. Вы знаете почему?
Я лишь потрясенно смотрел ей в лицо.
«Так на так». «Простая передача долга». Сандра знала, что после ее побега из «Брайарвуда» отец и брат кинутся на поиски. Выслеживая Паука и встречая на своем пути детей, она, вероятно, боялась, что Кордова использует их – одной душой подменит другую в последней попытке спасти дочь. «И вот так Александра разругалась с семьей, – сказала Марлоу. – Потому что, когда ей наконец все объяснили, она захотела принять свою судьбу. Но Кордова упрямо искал выход. До последнего дня».
– Моя дочь?.. – хрипло пролепетал я.