Дон Уинслоу - Жить и сгореть в Калифорнии
Она глядит на него полными слез глазами.
— Один из них погиб, — говорит она.
— Тебе это как, ничего?
— Большого удовольствия не испытывала, — говорит Летти. — Но и угрызаться особо, наверно, не стоит.
— Они опознаны?
— Нет.
Но Джек замечает странное выражение ее лица.
— Что? — спрашивает он.
Она рассказывает ему то, что узнала от паренька-вьетнамца: о Тране и До и о доме Вэйлов.
— Они погибли, — говорит Джек.
— Откуда ты можешь знать?
— Я не знаю, но я так думаю, — говорит Джек. — Ники вывез подлинный антиквариат. Заменил вещи дешевыми подделками. Парень, который изготовил их, мертв. Парни, которые закинули в дом подделки, а подлинную мебель вывезли, тоже мертвы.
— И Пам.
— И Пам.
— Джек, я могу теперь возобновить…
Ее голос стал тусклым, казалось, еще немного — и она уплывет в какую-то неведомую даль.
— Ладно, — говорит Джек.
— Тебе лучше в это не встревать.
— Ладно.
— Обещаешь? — спрашивает она. — Ведь это очень опасные люди.
— Обещаю.
— Это хорошо. — Она закрывает глаза. Бормочет: — Знаешь, смешная вещь, Джек, я вот-вот сознание потеряю, а мне слышится тот, другой, парень. Водитель, что ли? В «кадиллаке»? Он назвал меня «сука». Ну не смешно ли? А ведь я и верно — сука. Самая распоследняя.
И она теряет сознание.
Джек жмет ей руку и исчезает.
Он так зол, что, кажется, каждый дюйм его тела пылает.
Пышет гневом.
104
Джек останавливается напротив обветшалой хижины в тупичке Моджеска-Каньона. Дом некогда был белым, сейчас же он цвета грязновато-серого с бурыми вкраплениями там, где краска облупилась.
Покрасить бы его, думает Джек. Но он понимает, что хозяевам, видно, не до этого: шаткое крыльцо замусорено, а среди мусора восседают еще и четыре парня мусорного вида, похожие на байкеров. Задрав ноги на перила, они пьют пиво.
Изнутри дома рвутся мерзкие звуки — стереопроигрыватель изрыгает из себя хеви-метал, или рок-н-ролл в представлении некоторых кретинов.
Джо поднимается по ступенькам и спрашивает:
— Тедди Кул здесь?
— Это его дом, — отвечает один из байкеров.
— Это я знаю, — говорит Джек. — Я спросил, здесь он или нет?
— Он дома.
— Скажи ему, что к нему пришли.
— Нет.
— Почему это?
— Он занят.
Слова эти вызывают взрыв веселья у трех других.
Джек не прочь разыграть простачка.
— Чем? Что он делает?
— Трахается.
Компания гогочет. Чистые жеребцы.
— Скажите ему, чтоб сделал перерыв. Скажите, что к нему пришли для разговора.
— Мать твою так.
— Понятно. Мать мою так.
Джек сходит с крыльца. На подъездной дорожке он замечает стоящий там черный «харлей». Выглянув опять на улицу, он видит там еще три «харлея». Значит, этот «харлей» принадлежит Тедди.
Злобный конь злобного Тедди.
Джек пинает его, и тот падает.
Он пинает ногой фару мотоцикла, бьет по ручному тормозу, пока тот не отваливается.
Что вызывает у парней на крыльце своего рода смятение. И не проходит и пяти секунд, как из двери выскакивает Тедди.
Двенадцать прошедших лет его не пощадили. Линия волос отступила от лба, подобно французской армии, отступающей от неприятеля; он лишился пары-другой зубов, зато приобрел брюшко, подпрыгивающее от усилий Тедди застегнуть ширинку и одновременно надеть башмаки.
Еще стоя в одном башмаке, он орет:
— Чего ты, сволочь полоумная, с байком моим делаешь, а?
— Так это ж я, — с улыбкой говорит Джек.
— А-а, ищейка шерифская! — скалится Тедди.
— Бывшая ищейка, — поправляет его Джек.
— Стало быть, ты в полном дерьме, бывшая ищейка, — говорит Тедди. Он надевает башмак, делает знак товарищам оставаться на месте и вразвалку спускается на подъездную дорожку. — За мной должок, ты, сволочь поганая.
Джек трясется всем телом наподобие отряхивающейся собаки.
— О-ох, напугал, напугал! Уж не тот ли это Тедди Кул, которого я валял однажды по полу, как последнюю девку, а он только корчился подо мной и постанывал?
От таких слов Тедди, конечно, теряет голову.
Одно из любимых изречений Джека — это что кретин, он и есть кретин и всегда им останется. И в данном случае Тедди его не разочаровывает, подтверждая правильность этого изречения; потому что самое глупое, что мог он сделать в данный момент, — это потянуться в задний карман джинсов за стволом.
В то время как левой рукой Тедди все еще шарит у себя за спиной, Джек левой же рукой берет его в кольцо, придавливая его руку и одновременно сильно смазывая его по крылу носа. Слышно, как хрустит хрящ. Звук этот заглушает даже рок-н-ролл.
Рука Тедди, извернувшись, все же поднимает ствол, но глаза его слезятся, и Джек, рванув его руку, сильно бьет его в нос рукояткой пистолета.
Отчего Тедди летит, как бильярдный шар от удара кием.
Он даже не чувствует, как Джек выхватывает у него пистолет, ему очень больно, но новый удар по носу, от которого кость ломается вторично, он все-таки ощущает.
Тедди стоит на подъездной дорожке на коленях, и его дружки собираются было прийти к нему на помощь, но застывают, когда Джек, наставив на них пистолет, с угрозой в голосе говорит:
— Да?
Они любят Тедди, но не настолько, чтобы принять за него пулю, а с этого полоумного станется расстрелять их всех. Поэтому, похоже, Тедди остается в одиночестве.
Довольно грустном одиночестве, потому что подъездная дорожка залита кровью, у него выбита парочка зубов, а кровь из носа все льется и льется.
Что взять с кретина, думает Джек, ведь только полный кретин, собираясь кого-то застрелить, подходит к нему на такое близкое расстояние. Чтобы застрелить кого-то, надо стрелять с того места, где он тебя не может достать. Иначе зачем носить оружие? Ну да ладно…
Он волочит Тедди по подъездной дорожке, время от времени пиная его ногой под ребра и в такт ударам говоря:
— Дам тебе на будущее совет, Тедди. Не стоит — удар — вредить — удар — дорогим мне людям! — Удар. — Усвоил — удар — это?
Он волочит его, пока голова Тедди не оказывается в гараже, тогда он нажимает кнопку, и дверца гаража опускается, придавливая шею Тедди так, что последующий разговор он ведет, обращаясь в основном непосредственно к голове Тедди.
Испытывающей сильную нехватку кислорода.
Джек думает, что в прошлый раз, когда он взял Тедди в оборот, он сожалел об этом целых двенадцать лет.
Что ж, думает он, может, и теперь мне предстоит двенадцать лет об этом сожалеть.
105
— Совсем как когда-то, помнишь, Тедди? — говорит Джек.
— Пошел ты!
— Ты был на задании сегодня утром, — говорит Джек.
— Нет.
Джек давит на дверь гаража. Сильно давит. Кажется, голова Тедди вот-вот отделится от туловища.
— Ладно, был! — выкрикивает Тедди. — Но это неофициальное признание. Меня подрядили.
Джек слегка отпускает дверь.
— Кто тебя послал?
Тедди плотно сжимает челюсти.
Джек надавливает. Повторяет вопрос:
— Кто тебя послал?
— Двое русских.
— Ты же прихвостень Кэззи. А он армянин, — говорит Джек. — При чем тут русские?
— Они его купили. Подмяли под себя.
— Ники Вэйл, — говорит Джек.
— Что «Ники Вэйл»?
— Ты знаешь его.
— Слыхом не слыхивал ни о каком Ники Вэйле.
Джек опять надавливает на дверь.
— Ники Вэйл?
— Имя я слышал, — говорит Тедди. — И разговоры о нем. Большой человек он вроде. Над всеми хозяин. Capo de tutti Capi.[30] Крестный отец, мать его. Кэззи говорил, что он был в отъезде, а теперь вернулся.
— Это ты его дом поджег?
— Нет.
Но Тедди усмехается. Насколько это возможно с шеей, придавленной двухсотфунтовой гаражной дверью.
— Что тебя так веселит, Тедди Кул?
Тедди теперь уже смеется в открытую:
— Мы уделали тебя, дубина, твоя «Жизнь и пожар в Калифорнии» нам теперь подметки лижет!
— Ты рылся в моих бумагах, — говорит Джек. — Кто провел тебя в компанию?
— Да откуда мне знать?
— Сандра Хансен? ОСР?
— ОСР… Микки Маус… Откуда мне знать-то?
— Том Кейси?
— Не знаю.
Джек давит на дверь.
— Не знаю я! — хрипит Тедди. — Хоть выдави мне все мозги, разбросай их по гаражу так, чтоб потом санитарной инспекции мыть гараж пришлось, — все равно не знаю! Кто-то да провел, потому что уе…ли мы тебя, ищейка шерифская. Армяне, русские, да кто угодно, уе…ли тебя, Джек!
— А Сколлинса ты поджег? — спрашивает Джек.
— Может, и я, — говорит Тедди. — Да тебе-то что до этого? Ты угодишь в тюрьму еще до меня.
— Узнаю старика Тедди Кула, — говорит Джек. — Подбросить намоченные в керосине тряпки и зажженную спичку. Ты все такой же, Тедди, никак не вырастешь, не повзрослеешь. И мы с тобой все в той же позиции — ты хнычешь, а я тебя колошмачу!
