Иван Царевич и серый морг - Янина Олеговна Корбут
В детстве я любил расспрашивать о родителях, иногда доставал деда вопросами о том, почему он ушёл со службы, но старик не был любителем вдаваться в подробности. С возрастом я стал понимать, что воспоминания вгоняют его в тоску, оттого не настаивал.
– Соседка говорила: девчонок водишь домой? – спросил дед, разжигая огонь под чайником.
Скалли хлебала молоко и казалась вполне довольной жизнью.
– Какая соседка? Тётя Инна, у которой умный сын, что нашёл ошибки в календаре? – пошутил я. Мы всегда с дедом смеялись, вспоминая эту фразу. Тем более сын тёти Инны теперь работал грузчиком и давно перестал штудировать календари. – Никого я не вожу. Так, друзья иногда заходят.
– Гляди, сессию завалишь – отчислят. Ты же так хотел в медицинском учиться, не профукай учёбу. Не пусти жизнь под откос из-за гулянок. Не успеешь опомниться… Я же тебе квартиру доверил как серьёзному молодому человеку. Ты уж деда не подводи.
– Всё под контролем, дед. Чего так смотришь?
Дед хитро прищурился и отложил книгу в сторону:
– Когда человек врёт, основное усилие он тратит на то, чтобы поверить в собственную ложь.
– Думаешь, я вру?
– Есть один афоризм, кажется, Николая Векшина: «Первый раз обманешь – поверю, второй – снова поверю, третий – вновь поверю. И так до тех пор, пока не перестанешь врать».
Чтобы не отвечать, я распахнул окно и по пояс вылез наружу, делая вид, что по-хозяйски осматриваю дедов огород. Закатал рукава и потянулся:
– Ну что, дед, пойдём дровишек наколем? Ночью обещают мороз.
Слишком близкие друзья
Уже через пару недель я забыл все данные деду обещания не водить девчонок домой и налегать на учёбу. Декабрь порадовал первым мокрым снежком, что растекался скользкими ручьями по тротуарам.
За окном были утренние сумерки, потому легко было представить, что сейчас вечер. Я полулежал в кресле с полотенцем на бёдрах и допивал минералку, постукивая пластиковую бутылку по донышку. После вчерашней вечеринки меня мучила жажда, а топать на кухню и ставить чайник было лень.
– Поль, а Поль… – позвал я.
– Ну чего тебе?
– Приготовь завтрак.
– Пусть тебе жена готовит, – буркнула Поля.
Она лежала, прикрывшись простынёй, и сладко потягивалась. Вот она упёрлась подбородком в свою ладонь, волосы рассыпались по подушке. Всё это было чертовски красиво. Будь я художником, непременно захотел бы написать её портрет. И хотя я наблюдал за ней с интересом, ничего не чувствовал. Наверное, надо завязывать с алкогольными вечеринками.
Полина была самой красивой девушкой в нашем универе, и встречаться с ней хотели многие. А ещё она была дочкой главврача центральной городской больницы Павла Сергеевича Сафронова – моего благодетеля и старого друга родителей. Это он договаривался насчёт работы в морге, помогал подготовиться к поступлению и обещал место у себя в больнице, когда я отучусь. И если бы он узнал, что его драгоценная дочурка сейчас ночует не у лучшей подруги, занимаясь курсовой, а в моей холостяцкой берлоге, его бы хватил удар. С Полькой мы дружили с детства, сколько себя помню. Она, конечно, поступила в медицинский с первого раза, поэтому сейчас была на втором курсе.
Если быть до конца честным, она сама проявила инициативу. Дело было так. Я позвал её на одну из вечеринок, которые с отъездом деда поначалу были чересчур частыми, и там узнал, что давно ей нравлюсь. Конечно, она делала вид, что снизошла до меня и что наши с ней отношения – это чистая физиология. Я не разубеждал её, хотя заметил, что приезжать ко мне она стала очень часто. Нет, я, конечно, не был против, но, во-первых, если её отец узнает – мне кирдык. А во-вторых, серьёзные отношения я заводить не собирался, у меня было много знакомых девчонок, с которыми меня связывал необременительный пьяный флирт. С тех пор как я стал работать в морге, почему-то автоматически становился душой любой компании. Я-то думал, что девчонки, узнав, чем я занимаюсь, будут от меня шарахаться. А вышло наоборот: им нравились мои байки из склепа. Суслик даже обижался, что на его бицепсы, добытые в неравном бою с тренажёрами в подвале, и то не так реагируют, как на мои истории о трупаках.
Хрипловатый после сна голос Полины окончательно разрушил очарование:
– Иван Царевич, будь другом – сделай кофе.
Я хмыкнул, потому что активно протестовал против прозвища, которым меня наградила она, а пользовались теперь почти все друзья.
– Тоже мне, Василиса Премудрая нашлась. Полька, отец тебя избаловал. Ремешка тебе надо…
Я всё-таки пересилил себя и отправился на кухню. Скалли снова сделала лужу в коридоре. В ответ на мой грозный окрик собака зажмурила глаза, притворяясь раскаявшейся. Хотя я был уверен на сто процентов: в душе она считала себя абсолютно вправе гадить где угодно. При таком-то безалаберном хозяине. Для острастки я разок встряхнул её за загривок.
– А ты знаешь, что про тебя Волков спрашивал? – крикнула Поля. Судя по голосу, она встала и уже одевалась. Прыгала на одной ноге, натягивая свои узкие джинсы.
– Не-а.
– Я слышала, как он своей лаборантке говорил, что не сдавших зачёт будет отчислять. А ты даже лабораторные не сдавал. Тебя и к зачёту не допустят. Ты бы завязывал со своим моргом, а то ведь вылетишь. Зачем только мы с тобой тогда поспорили? Я же не думала, что ты всерьёз. Ещё в армию заберут…
– Ты же меня дождёшься? – пошутил я, машинально размешивая растворимый кофе в чашке. Хотя мне было совсем не смешно.
Анатолий Васильевич Волков преподавал у нас психологию и был правильным преподом. Ещё не старый мужчина, который при встрече в коридоре казался суровым, но стоило ему заговорить о своём предмете – он дивным образом преображался. Умный, доброжелательный и эрудированный – он улыбался, и становилось очевидно, что он друг студентов и вообще всего человечества. Но это не мешало ему считаться одним из самых строгих преподавателей на факультете, на экзамене у Волкова погорел не один легкомысленный первокурсник. Авторитет его был велик, но основан не на страхе, а на уважении.
Правда, его занятия я посетил всего раза четыре, из-за того, что Севка стал встречаться с какой-то девчонкой, продавщицей из цветочного. У неё
