Иван Царевич и серый морг - Янина Олеговна Корбут
– Наверное, почти так же, как и рождаться, – лениво растягивая слова, ответила она. – Ничего не успела понять, а тебя уже куда-то волокут и упаковывают.
Постепенно я понял, точнее, вычислил опытным путём, что слышал их только в первые сутки после смерти. Потом они замолкали, и тогда наступала долгожданная передышка. Между собой они не общались. Хотя, может, и общались, но я этого не слышал, к счастью. А ещё после каждой такой беседы у меня начинала раскалываться голова, меня подташнивало, и я долго восстанавливался. Причём каждый раз боль была разной интенсивности. Наверное, зависела от энергетической силы умершего.
Суслик, зная о положении дел, пытался внушить мне, что я избранник божий и у того на меня большие виды. Я очень хотел бы знать, какие именно, а пока предпочитал внушать себе, что всё это – происки моей разбушевавшейся фантазии, богатого воображения и самовнушения. В конце концов, проверить слова покойников я не мог, потому позволял себе думать так, как мне спокойнее. А ещё в ноябре в морг привезли вторую задушенную проститутку. Правда, у этой травмы были намного тяжелее, чем у первой. Я впервые ясно осознал, что хочу помочь, но не знаю, что сказать или сделать. Но очень скоро судьба подсунет мне шанс, правда, сделает это очень неожиданно, с наскоку, так что я не сразу успею понять, чего от меня хотят. Но это чуть позже… А пока я просто остро сопереживал и думал, что работать в морге таким жалостливым совершенно нельзя. И что медицина, скорее всего, совсем не моё.
Если соврёшь…
В конце ноября на выходных мы со Скалли – так я назвал питбулиху – поехали к деду в деревню. Оставить её дома я не рискнул: снова начала бы выть. Да и кормить щенков нужно чаще одного раза в день, а ещё неплохо было бы почаще выгуливать.
Автобус отходил от нашего вокзала ровно в половину одиннадцатого. Внутри салона из-за солнца было по-летнему жарко, несмотря на поздний ноябрь. Я уселся в тенёк и прижался лицом к стеклу. Мимо неслись кирпичные стены, дома, фабричные трубы, снова стены, покрытые разномастными граффити.
На выезде из города было место, где собирались девицы лёгкого поведения. Старая остановка, за которой сразу начинался сосновый лес. Я машинально посмотрел в ту сторону и вспомнил, что того душителя так и не нашли. Мне показалось, что на просёлочной дороге, уходящей за остановку, мелькнула серебристая тачка. К ней сразу же ринулась какая-то особо бойкая девица. Я засунул Скалли под куртку и пробормотал:
– Ты ещё маленькая, чтобы смотреть на такой разврат.
Потом пейзаж сменился мелькающими деревьями. Большинство из них даже не успели стрясти с себя листья. Скалли, высунув острую мордочку из-под куртки, с интересом рассматривала муху в углу стекла.
Я любил приезжать в эту деревню, хотя здесь всё напоминало о беззаботном детстве, о бабушке, о родителях. Когда день заканчивался, дед обычно усаживался у печки с очередной книгой под мышкой в кресло-качалку с накинутым на него выстиранным покрывалом, рядом на тумбочке – чашка малинового чая. Я валялся на диване, тоже пил травяной чай и смотрел телевизор. Само присутствие деда действовало на меня успокаивающе, я редко приставал к нему с разговорами: не хотелось портить идиллию тишины.
Вот и в этот раз дед по-быстрому накрыл спартанский стол: хлебушек, шпроты, солёные огурцы и картошка.
– Как учёба? Мне Сафронов звонил, сказал: на работе тобой довольны. А вот на парах, говорит, ты спишь. Ему Полинка всё докладывает.
– Да ладно, дед. Не кипишуй. Сдам я сессию. Сложно, конечно, по ночам дежурить. Но в целом работой я доволен. Узнаю много интересного. День за днём стоять плечом к плечу с высококлассными специалистами – это дорогого стоит.
– Никто тебя на работу не гнал. Выкрутились бы. Но вообще – молодец. Удивил так удивил.
Устроиться на работу самому – это был мой звёздный час. Вообще-то, дед знал меня как облупленного, видел насквозь и обычно легко предсказывал мои поступки даже до того, как мне самому приходило в голову претворить их в жизнь. А тут я проявил инициативу и вдруг стал жутко самостоятельным: мог сам платить за квартиру, даже не надо было стрелять на сигареты.
– Ещё и собаку эту приблудную где-то подобрал, – продолжал беззлобно ворчать дед. – А страшная какая… На кой она тебе? Иди, иди сюда, милая. Я тебе молочка налил.
Скалли завиляла поросячьим хвостиком и мгновенно сделала лужу.
– Ах ты… Что же ты творишь? Вот я тебя сейчас веником отхожу! Ну, чего глядишь глазищами своими глупыми? Иди уже, пей молоко.
С тех пор как я всё-таки поступил в медицинский со второго раза, дед наконец перебрался к себе в деревню. Вообще-то они с бабкой там и жили. Дед в молодости работал в милиции и каждый день ездил на работу на автобусе. Потом у него что-то там не задалось, и он стал помощником главы фермерского хозяйства в деревне.
Когда родители погибли в аварии, мне было восемь. Бабушка умерла годом раньше, а дед перебрался в город – смотреть за мной. Братья – Василий и Димка – почти сразу же уехали в Москву. Первый поступил на юридический, второй, через год, – на журналистику. Димка с Васькой были погодками, росли вместе; когда случилась трагедия, им уже было семнадцать и восемнадцать, это я был поздним ребёнком. Наверное, мама всё-таки хотела девочку, но родился я. Третий сын. Иван-дурак.
Короче, в Ярославле мы с дедом остались одни. И в глубине души я так и не смог простить братьям их отъезд. Тогда мне показалось, что меня предал весь мир. И только дед остался со мной. Он заменил мне и мать, и отца: водил в школу, учил постоять за себя, по выходным мы ездили к нему в деревню (тогда для меня это была просто дача), ходили на рыбалку, по грибы.
Мне кажется, у меня было умеренно счастливое детство. На лето меня иногда забирали родители отца. Они жили в Подмосковье. Отец мой был из очень обеспеченной семьи врачей, поздний ребёнок, которого жутко любили и опекали. И когда он решил жениться на моей маме из деревни, вся семья была против. Это мне дед рассказывал. Оттого особенно тёплых отношений у нас не сложилось, но со мной всегда обращались приветливо. Дед с бабкой ушли почти одновременно: бабка пережила его буквально на полгода. Квартиру они оставили нам с братьями.
