Страшная тайна - Алекс Марвуд
– Я думал, у тебя нет денег, – говорит Джо.
– О, заткнись, Хоакин! – кричит Роберт. – Просто заткнись! Неужели ты не понимаешь, когда нужно держать свой огромный рот на замке?
Джо затихает; большие глаза выражают обиду. Роберт оборачивается к Джимми, который уже стоит у входной двери, держась за ручку.
– Слушай. Здесь есть где расположиться. Здесь гораздо уютнее, чем в любом другом месте, которое ты сумеешь найти. И здесь твои друзья.
Джимми поворачивается и смеется ему в лицо.
– Друзья? Не смеши меня. Вы не друзья. Вы все просто тюремные охранники, приглядывающие друг за другом.
Глава 32
2004. Воскресенье. Шон
Все они теснятся в дверях флигеля. Мужчины молчат – наконец-то они молчат, – а женщины что-то верещат. Имя Джимми называют снова и снова, Линда и Имоджен выкрикивают его с истерическим отчаянием. «О боже, – думает Шон, – неужели он все-таки переборщил? Я думал, что он замариновался всем тем, что он употребляет, такой низкопробный Кит Ричардс, которому, как таракану, суждено пережить весь мир. Но что он делает в том крыле? Когда мы уходили, он крепко спал на диване и храпел».
Он пробегает последние несколько шагов.
– Что происходит? Что случилось?
Они поворачиваются, чтобы посмотреть на него: Мария, Линда, Имоджен, Чарли, – и каждое из их лиц постарело на миллион лет. Он видит четыре мертвые души, смотрящие на него из глубины ада.
Земля останавливается и уходит у него из-под ног.
– Что такое? – спрашивает он, и ему кажется, что он оглох: настолько тих и далек его голос.
Никто не отвечает. Шон протискивается между ними, и его мир рушится.
Джимми и Роберт, внезапно протрезвевшие, стоят на коленях у матраса, где лежат его дочери. Симона по очереди прощупывает пульс на запястье каждого ребенка в комнате. Руби лежит на боку, не реагируя на шум, ее волосы слегка влажные, как будто она принимала душ ночью. Никто не обращает на нее внимания, потому что мужчины склонились над Коко. Роберт надавливает на ее грудную клетку ладонью одной руки; Джимми откидывает ее голову назад, периодически накрывает ее рот своим и выдыхает, выдыхает, выдыхает в нее воздух.
Шон опирается рукой на дверной косяк, чтобы удержаться на ногах, потому что силы покинули его. Линда, всхлипывая, пытается положить руку ему на плечо, но его охватывает внезапное отвращение, и он сбрасывает ее руку.
– Что случилось?
Никто не отвечает. Им и не нужно. Они все знают.
Спотыкаясь, он идет вперед, опускается на колени рядом со своим старейшим другом.
– Коко, – слышит он свой голос. – Коко?
Ее глаза закрыты, как будто она все еще спит. Ее тело подпрыгивает при каждом движении руки Роберта.
Раз… два… три… четыре… пять… вдох… И каждый раз, когда Джимми выдыхает, Шон подсознательно вдыхает, желая, чтобы маленькая грудь расширилась и медленно-медленно опустилась.
– Джимми, сделай что-нибудь! – кричит Линда.
Заткнись, заткнись, заткнись. Ее голос звучит в его ушах резко, лишенный всякого смысла и оттенков, словно какая-то бездумная морская птица кричит, пикируя вниз за добычей.
– Я уже делаю, тупая ты сука! – огрызается Джимми. – Иди и принеси мою сумку. Иди. Иди!
Линда, плача, уходит в прекрасный рассвет. Из полумрака комнаты он видит, что солнце уже взошло, кровавый румянец на высоких легких облаках уступает место лазурной дымке, а недавно застеленный газон зеленеет изумрудом там, где свет коснулся его и опалил росу. Шон смотрит вниз на свою вторую дочь, зажимает ее запястье пальцами. Ее дыхание неглубокое, и она реагирует на его присутствие не больше, чем на присутствие других, но пульс сильный и ровный.
Коко белая, как воск, под легким загаром, который она приобрела, несмотря на то что Клэр все лето фанатично мазала близняшек защитным кремом. Ее рот открыт, скорее всего, из-за усилий Джимми, и бледно-розовый язык выглядит сухим, как замша. На клеточном уровне Шон понимает, что Коко больше нет. «Теперь там никого нет», – думает он. Все хихиканья, истерики, объятия, нарушенный сон, разбитые коленки, слезы и улыбки – пустота. Какая глупая, бессмысленная потеря. Он роняет руку Руби обратно на матрас, испытывая отвращение к тому, что она жива. Коко всегда была сильной. Зачем забирать хорошую дочь и оставлять дефектную?
Возвращается Линда, держа сумку Джимми горизонтально на вытянутых руках, будто поднос дворецкого. Джимми бросает сумку на пол, и Шон видит внутри множество рекреационных наркотиков: маленькие пластиковые пакетики, гору блистеров, рецептурные бланки, тканевый контейнер с белым крестом и надписью «ПЕРВАЯ ПОМОЩЬ» на крышке. «Какого черта, – думает Шон, когда Джимми вынимает из сумки контейнер. – Нам сейчас не нужны пластыри, бинты и цинковая мазь. Коко умирает. Моя маленькая девочка умирает».
Внутри контейнера – шприцы, ампулы с какой-то прозрачной жидкостью, иглы размером с карандаш.
– О боже, – говорит Имоджен. – О боже, о боже, о боже. – Ее тон и громкость повышаются с каждым словом.
– Твою мать, кто-нибудь, заткните ее, – бешено огрызается Джимми, и Мария, все еще спокойная, как всегда, но совершенно белая, кладет руку на предплечье Имоджен – твердо, но доброжелательно.
Имоджен зажимает рот руками. Симона, которая проверяла брата последним из всех, выпрямляется и смотрит на них. «Такая спокойная, – думает он, – как ее мачеха. Ее ничто не выбьет из колеи, даже в таком хрупком возрасте».
Джимми готовит шприц.
– Вам лучше отвернуться, – говорит он. – Я попытаюсь запустить ее сердце, но зрелище будет не из приятных.
Шон кивает, но не сводит глаз с рук врача. Имоджен издает легкий стон из-под пальцев, и Джимми свирепо смотрит в ее сторону.
– Я серьезно. Если она не может молчать, вам придется вывести ее отсюда.
Он наполняет шприц из флакона, не спеша щелкает по нему пальцем, чтобы пузырьки поднимались. «Давай, давай, давай», – думает Шон, хотя знает, что запущенное сердце остановится навсегда, если Джимми не сделает все правильно. Но кажется, что это тянется вечность. Секунды тикают в его голове. Ну же. Он ждет, едва дыша, пока Джимми продвигает поршень вверх, пока адреналин не вырывается из конца иглы. «Такое ничтожное количество, – думает он. – Крошечное количество для крошечного тела. О боже».
Джимми переворачивает его дочь на спину, поднимает кулак и погружает иглу в грудную клетку. Все сдерживают дыхание в ожидании сцены, которую тысячу раз видели в кино: труп оживает, выпрямляется и задыхается, глаза выпучены, рот широко открыт.
Ничего.
Коко снова подпрыгивает от силы удара, и ее глаза распахиваются. На секунду его сердце замирает, когда кажется, что это сработало. Но нет. Девочка лежит на спине и смотрит
