Лоран Ботти - Проклятый город. Однажды случится ужасное...
— …и с тех пор уже ничто не будет так, как прежде», — закончила Одри.
Николя резко повернулся к Одри и в упор на нее посмотрел.
— Откуда ты знаешь?
Одри тоже взглянула ему в глаза, и ей показалось, что она прочла в них… ужас. И смятение.
— Я недавно увидела эту фразу, — неуверенно произнесла она. — Совершенно случайно. Один из моих учеников написал ее у себя в анкете.
Она увидела, что Николя побледнел. Внезапно его волнение передалось ей, и она торопливо проговорила:
— Да, это странно, потому что… как раз из-за этого ученика я стала подозревать Антуана в разных махинациях… О, ты ведь тоже его знаешь! Тот самый мальчик, который закричал во время твоей конференции…
Он горько усмехнулся и снова провел рукой по ее волосам. В этот момент Одри решила сказать все до конца.
— Николя, я думаю, что Антуан нас видел сегодня вечером. Он был на парковке и следил за моими окнами.
Глава 46
— Ты не хотел со мной разговаривать, Бастиан, не так ли?
— но знаю. а почему я должен?
— Потому что я твой брат…
— ну и что?
— Маме сейчас плохо.
— я знаю
— Ты знаешь, что ей плохо, но не знаешь, почему.
— потому что ты умер. это серьезная причина, тебе не кажется?
— Я не совсем умер. Ты же со мной говоришь. Дети никогда не умирают полностью. Особенно дети из Лавилля-Сен-Жур.
— ты разве из лавилля?
— В каком-то смысле да.
— я не понимаю. но у меня вопрос: если ты и правда мой брат, почему бы тебе не появиться? здесь и сейчас?
— Я Жюль, но не только он. Я ВСЕ дети, которые умерли в Лавилле не своей смертью. Мы можем быть только у себя, больше нигде.
— где у себя?
— Это далеко… и близко. В тумане.
— Ты… то есть вы… белые тени?
— А… вижу, твой визит в Chowder Society оказался полезным.
— я бы так не сказал.
— А как бы ты сказал?
— ужасным, там были не только белые тени… но и один тип, который назвался вильбуа.
— Вильбуа с тобой говорил?
— а… так ты не все знаешь? это радует!
— Нет, конечно, откуда же мне все знать? Я только ребенок на границе двух миров… я не Господь Бог. И не дьявол.
— да, вильбуа со мной говорил… то есть нет, он просто назвав свое имя. или кто-то другой его назвал. больше ничего он не сказал, потому что не смог.
— Как это?
— другие ему помешали
— Интересно… Значит, у тебя тоже есть сила.
— что это значит? и почему тоже? у кого еще?
— Лавилль не такое место, как все остальные.
— да, я уже заметил
— Это место, которое… способно пробудить силу в том, кто ею обладает. Магическую силу. Я уже говорил, что ты принадлежишь Лавиллю-Сен-Жур, и я не ошибся… Ты еще здесь, Бастиан?
— да.
— Что ты собираешься сделать для мамы? Ей нужно помочь.
— да…
— Думаешь, у тебя получится?
— не знаю… я не знаю, что делать.
— Ты виден ее новые картины?
— нет
— А я видел. Мне кажется, ты тоже должен их увидеть.
— какие они?
— Красивые… и странные. Необычные. Мне кажется, в них и заключается способ…
— способ сделать что?
— Помочь ей. Когда ты их увидишь, то, даже если не все поймешь, позволь им тебя вести… Смотри. Слушай. Это само придет к тебе.
— что — это?
— Истина. Отпусти себя. Позволь тем, кто сможет тебя направлять, прийти к тебе. В лицее, например …
— в сент-экз?
— Да… в «Сент-Экзюпери». Там есть люди, которые разбираются в таких вещах.
— жюль, скажи мне одну вещь.
— Да?
— ты говорил со мной обо всем — о маме, о доме, ошколе… почему ты не спросил о папе?
* * *Он проснулся от собственного крика: «Папа!» Или, может быть, ему приснился сам этот крик — во сне он снова разговаривал с «Жюлем Моро».
Бастиан уже приподнялся и протянул руку, чтобы включить свет, но передумал и снова откинулся на подушки. Неужели это никогда не кончится? Каждый раз, когда даже самый крохотный лучик света пробивался сквозь окружающий его туман, тут же наваливалась непроглядная ночь. Сначала признания Патоша по поводу его матери… Потом Опаль, которая была в Сети, но не ответила ему… И наконец, «Жюль Моро». Жюль, который все знал… почти все. С которым он как будто вступил в некий страшный заговор…
Жюль, который прервал разговор, как только Бастиан спросил об отце. Почему?
Вопросы, вопросы… Целое море вопросов, в которых он тонул. Они захлестывали его с головой, погружая в пучину безумия.
Бастиан понял, что уже не сможет заснуть. Не сейчас, во всяком случае. Превозмогая страх, который с появлением кошмаров стал его постоянным спутником, он поднялся, чтобы пойти на кухню попить. По дороге он зажег весь свет, хотя и сомневался, что свет может отпугнуть… призраков — да, в конце концов, надо все назвать своими именами.
На кухне он налил себе стакан молока и начал пить, стараясь не смотреть в окно: ему не хотелось видеть туман. И уж совсем не хотелось разглядеть среди тумана голову ребенка, наполовину расплющенную колесами автомобиля, медленно плывущую по воздуху, увидеть его глаза, в которых светится какая-то древняя, нечеловеческая мудрость, а потом — маленькую ручонку с согнутыми пальчиками, которой он машет в знак приветствия…
Вдруг взгляд Бастиана упал на небольшую узкую дощечку с крючками, прикрепленную к стене. На крючках висели всевозможные предметы, как полезные в хозяйстве, так и декоративные: карманный фонарик, какая-то штуковина вроде веера из перьев, штопор, ключи…
Ключи!
Целая связка ключей. От дома и… от мастерской матери.
Он мог увидеть картины. Прямо сейчас. Сейчас или никогда.
Бастиан повернулся к окну. Придется пройти через весь сад. Среди ночи. В тумане. Но у него не было выбора: он должен увидеть эти картины. Ради своей матери — и, как он начинал понимать, ради самого себя.
Стараясь ни о чем не думать, он вернулся в комнату, надел свитер и сунул ноги в мохнатые шлепанцы. В кухне он снял с крючка связку ключей, подошел к входной двери, постоял возле нее несколько секунд. Наконец вдохнул как можно глубже, резко распахнул дверь и замер на пороге.
Такого густого тумана Бастиан никогда раньше не видел — особенно внизу, у самой земли. Казалось, сад наполовину погружен в белый мутный океан, слабо фосфоресцирующий, как будто впитавший в себя весь остальной свет. Бастиан испытал нерешительность — неужели ему придется войти… в это?
В глубине сада он с трудом разглядел мастерскую. Не так уж до нее и далеко… и потом, все равно ничего другого не остается…
Когда он наконец осмелился сделать шаг вперед, нечто вроде щупальца отделилось от основной массы тумана и коснулось его ног. Он попятился, ощутив чуть ли не физическое отвращение. Затем попытался оттолкнуть щупальце ногой; это был абсолютно бессмысленный жест, но он не смог удержаться. Щупальце медленно скользнуло назад, постепенно растворяясь в туманном воздухе.
Бастиан спустился по четырем ступенькам, и белая непрозрачная масса тумана тотчас же окутала его ноги, так что он уже не видел своих шлепанцев. Пытаясь отогнать ненужные мысли — там, внизу, могло быть что угодно… абсолютно что угодно! — он пошел через сад, едва удерживаясь от того, чтобы не побежать, не глядя ни на качели, ни на отдельные пряди тумана, поднимающиеся от земли и постоянно меняющие очертания. По мере того как он продвигался все дальше, им завладевали уже ставшие привычными воспоминания, которые в эти несколько последних дней приходили всякий раз, когда он оставался один: квадратики с буквами, взмывающие в воздух, складывающиеся в слова, кричащие… да, это были настоящие крики! Вопли ужаса, ярости, призывы к мести…
белые тени…
всяяякие вееещи…
Лавилль-Сен-Жур хочет тебя…
Бастиан подошел к двери мастерской, дыша так тяжело, словно пробежал сто метров. Затем стал подбирать нужный ключ, ругая себя за то, что не разобрался с этим еще дома. Пытаясь попасть очередным ключом в замочную скважину, он чувствовал, что туман как будто дышит у него за спиной. Ему даже казалось, что туман шепчет: Бас-ссстиан… Бас-ссстиан… Этот тихий нежный шепот звучал в его мозгу, убаюкивая, словно колыбельная.
Внезапно его охватила паника: он вспомнил девочку на качелях. Она там, у него за спиной! Идет сюда… все ближе и ближе…
Нельзя смотреть! Нельзя оборачиваться… Не…
