Монс Каллентофт - Осенний призрак
Как я могла?»
Малин взмокла от пота, словно была под дождем. По стеклам маленьких окошек у самого потолка стекают струи воды.
Недавно ядовито-зеленые обои на стенах сменили на розовые в цветочек. Еще менее подходящий вариант для этого места. «Здесь же спортзал, — думает Малин, — а не девичья светлица».
Она снова ложится на скамейку. Еще десять отжиманий. Малин чувствует, как работают ее мускулы, как улетучиваются мысли об алкоголе. «Реабилитационный центр, — вспоминает она. — К черту! Мне это не нужно».
Малин кажется, что с каждым рывком она становится сильнее и ближе к чему-то самому важному в расследовании.
Она глядит в пыльный белый потолок невидящими от напряжения глазами. В теле пульсирует молочная кислота.
Малин поднимается, размахивая руками, чтобы удержать равновесие, и чувствуя, как онемевшие от напряжения мышцы наливаются силой.
«Я… что-то упустила… но… что?» — бормочет она в такт дыханию.
В сауне после контрастного душа Малин читает последнюю статью Даниэля Хёгфельдта об убийстве, листая газетные страницы размякшими теплыми пальцами.
Даниэль пишет, что, по сведениям его информаторов в полицейском участке, следователи чувствуют связь между убийством Петерссона и Фогельшё, однако не могут понять, в чем именно она состоит.
В отдельной статье, демонстрируя хорошую осведомленность, Даниэль подробно рассказывает о неудачных аферах Фредрика Фогельшё, вынудивших в конце концов его семью продать замок.
«Вероятно, не без оснований главными подозреваемыми на сегодняшний день полиция считает членов семьи Фогельшё; кажется, что они готовы на все, когда речь идет о возвращении Скугсо в их собственность», — так заканчивает Даниэль Хёгфельдт свою статью.
Он ничего не пишет о датском наследстве. Однако материалы проиллюстрированы свежими снимками нового дома Акселя Фогельшё. Стервятники не оставили старика в покое.
А вот фотография Линнеи Шёстедт возле ее домика на повороте. Даниэль приводит ее комментарий: «Конечно, они могли отомстить Фредрику за растраченное состояние. Такие из-за денег убьют кого угодно».
Здесь как минимум девяносто градусов. Через десять минут мышцы начинают пульсировать и кожа покрывается капельками пота. Но Малин нравится это напряжение в теле.
Даниэль не упоминает ни о Сикстене Эрикссоне, ни об автокатастрофе в новогоднюю ночь. «Это хорошо, — думает Малин. — Значит, эти сведения пока не вышли за пределы полицейского участка». Все-таки и Даниэль не забывает о правилах приличия в своей работе: он никогда не пытался выведать у Малин нужную ему информацию, даже когда та была пьяна.
Форс выходит в раздевалку и замечает, что на мобильный поступило голосовое сообщение. Номер Даниэля Хёгфельдта. Какое совпадение! Наверное, соскучился и хочет встретиться. Она нажимает кнопку.
«Это Даниэль. Я получил анонимное сообщение, касающееся вашего расследования. Можешь перезвонить мне?»
Раньше он не предоставлял им никакой информации, а ведь сейчас жадные до денег люди чаще звонят в газеты, чем в полицию.
Что же случилось?
Малин набирает его номер.
— Даниэль.
— Это Малин. Я слышала твое сообщение.
— Да, я хотел сказать тебе, что получил анонимный звонок насчет Фогельшё. Будто бы Фредрика убили Катарина и Аксель.
— Мы прорабатываем и эту версию.
— Знаю, Малин. Но этот человек, как мне показалось, особенно заинтересован в том, чтобы во всем обвинили Фогельшё. Ему прямо-таки полегчало, когда я сказал, что думаю написать о связи между убийствами.
— Какой-нибудь псих?
— Не похоже. Хотя, сдается мне, что-то здесь не так…
— Ты не узнал, кто он? Номер отобразился?
— Нет, на дисплее не было ни номера, ни имени, что тоже странно.
«Он просто нашел предлог связаться со мной, — думает Малин. — Анонимы звонят часто, из-за этого Даниэль не стал бы меня беспокоить».
Хотя… все возможно.
— Я знаю, что ты думаешь, Малин, но ты ошибаешься. Его настойчивость испугала меня.
— Больше он ничего не сказал?
— Нет.
— О’кей, — отвечает Малин. — Приезжай ко мне сегодня часов в девять, посмотрим, что тебе на самом деле нужно.
Даниэль молчит.
Малин подходит к зеркалу. Любуется натренированным телом, стараясь не видеть своего опухшего лица.
— Ты не перестаешь меня удивлять, Форс, — наконец раздается в трубке голос Даниэля. — Я хотел хоть немножко помочь тебе в работе.
— Ну а все-таки?
— В смысле? Ты хочешь спросить, звонил ли это мужчина или женщина?
— Нет, приедешь ли ты?
Даниэль обрывает разговор.
Он приедет.
Почему он не сказал, что приедет? Хоть на полчасика, этого хватило бы.
Малин лежит на постели в халате; она ждет Даниэля, хочет, чтобы он пришел.
Девять часов.
Половина десятого.
Десять. Она собирается звонить ему, но понимает, что это ни к чему. Он хотел всего лишь помочь ей. На этот раз какой-то дурацкой анонимной информацией.
«Кто-то хочет направить наше внимание в сторону Фогельшё, — думает Малин. — Значит, нам следует обратить его на кого-то другого».
Возвращаясь из спортзала, она позвонила отцу. Похоже, он не замечает полицейских, охраняющих их с мамой. Но с другой стороны, когда его фотографировали, он тоже ничего не видел.
Папа сказал, что на Рождество они с мамой собираются приехать в Швецию. Малин ответила, что Туве очень обрадуется, добавив при этом, что отношения в их семье сейчас довольно напряженные, чтобы в случае чего он не удивлялся.
— У тебя сейчас трудный период, дочка? — спросил отец.
«Здесь все борются за выживание, папа», — мысленно ответила ему Малин, а вслух сказала:
— Нет, как всегда. Просто осень очень дождливая.
Ты борешься за выживание, Малин?
Я думаю, тем же самым занимается и мой отец, Аксель Фогельшё.
Сейчас я вижу и тебя, и его. Ты уснула в своей постели. Выдержав очередной раунд борьбы с пагубной привычкой, ты заслужила этот сон без сновидений.
Аксель сидит на кухне в своей квартире. В руках у него любимое ружье, которое он достал из сейфа.
Я знаю, ему нравится запах оружия. Аксель внимательно осматривает ружье, а потом снова убирает его в сейф.
Я сам не знаю, как так получилось, Малин. Я ничего не помню. Со мной все было не совсем обычно, я понял это, когда поговорил здесь с другими такими же, как я.
Но сейчас это не имеет никакого значения, потому что у меня есть ты, Малин.
И ты расскажешь мне все о моей жизни и смерти.
Что ты там говоришь о жизни, Фредрик Фогельшё, ты, явившийся на свет с золотой ложкой во рту?
Что ты о ней знаешь?
Жизнь — это цепь событий, каждое из которых не более чем результат чьего-то намеренного действия.
В том, что я оказался в замковом рву, виноват я, и никто другой.
Если разобраться, то это я виновник собственной гибели.
Ты воображаешь, что можешь восстановить какую-то справедливость, Малин, или воздать мне должное?
Мне это не нужно.
Со мной все уже кончено.
В воскресенье дождь перешел в настоящий ливень.
Малин стоит у окна и смотрит на башни церкви Святого Лаврентия. Даже вороны, похоже, страдают от непогоды.
На сегодня комиссар освободил Форс от работы, и она хочет услышать голос Туве, увидеться с ней. Они могли бы провести весь день вместе.
Но Малин не звонит дочери, держится от нее подальше, как хочет Янне. Или ей только кажется, что он этого хочет?
Форс отводит взгляд от своего отражения в зеркале. Будь ей четырнадцать, она наверняка перерезала бы себе вены. Вместо этого она надевает спортивный костюм и совершает пробежку по улицам Линчёпинга.
Малин чувствует, как по спине стекает пот. Она ничего не видит вокруг и слышит только биение собственного сердца. Оно еще достаточно сильное.
Вернувшись домой, Малин звонит в участок. Вальдемар Экенберг сообщает ей, что в расследовании не появилось ничего нового.
Она открывает дело Марии Мюрваль. Ей надо подготовиться к выступлению перед школьниками.
Малин садится за кухонный стол. За окнами совсем стемнело.
«У меня же ничего не осталось в жизни, — думает она. — Даже Туве. Вернется ли она ко мне когда-нибудь?»
61
3 ноября, понедельник
«Двести человек как минимум, — думает про себя Малин, оглядывая аудиторию. — И все смотрят на меня. Надеюсь, моя бежевая блузка действительно подходит к голубой шерстяной кофте».
Актовый зал школы в Стюрефорсе набит до отказа. Мобильные телефоны отключены.
