Стюарт Коэн - Семнадцать каменных ангелов
– Как вы могли сделать такое! Как могли!
Фортунато не останавливал ее, не обращая внимания ни на ее удары, ни на испуганные лица посетителей кафе.
– Вы хотите ее смерти?
– Нам нужны ее показания!
– Для кого? Для кого? Для федералов? Не смейтесь надо мной! Для ФБР? ФБР контролируется вашим государственным департаментом, а кто контролирует ваш государственный департамент, как вы думаете? Уж не ваша подруга Кармен Амадо!
Пораженная Афина уставилась на него:
– Откуда вы знаете о Кармен Амадо?
Фортунато было все равно. Он устал лгать:
– Конечно, я знаю, что вы ходили в Институт по расследованию полицейских репрессий! А как же! Думаете, полиция будет держать руки на затылке, пока вы копаетесь в ее карманах?
– Вы все время шпионили за мной?
– А вы шпионили за мной! С этим институтом, с Беренски! Не прикидывайтесь невинной овечкой!
– Все это было только фарсом! Все! Ваша работа заключалась только в том, чтобы подглядывать за мной, чтобы не давать мне узнать правду, потому что это сделала полиция, разве не так? Вот почему вы отправили ее во Францию! Чтобы прикрыть ваших друзей!
– Я отправил ее назад, чтобы спасти ей жизнь! Только для этого!
– В таком случае откуда у вас тридцать тысяч долларов? Откуда?
Фортунато показалось, что у него сейчас лопнет голова.
– Я брал деньги! – с внутренней силой, но негромко прокричал он. – Брал деньги! Брал! Вы понимаете? Вы знаете, что это такое? Вы, всегда такая чистенькая! Вы, которой не приходилось рисковать! Я делал трудные вещи, на которые не решались другие! В столице сорок пять тысяч полицейских, и лишь один из ста делается комиссаром, а я сумел! Думаете, вам это удалось бы?
– Есть трудные вещи, которые не стоят того, чтобы их делать.
– Да. Совершенно по букве закона! Я этого ждал от вас. Но я поймал человека, который убивал детей! Он уже убил трех! Я поймал его! Этого не стоило делать? Другой изнасиловал трех женщин! Еще один похитил подростка! Я спас ее жизнь! Так же, как я сейчас спас жизнь француженке, которую вы готовы были выбросить на помойку, чтобы у вас получше выглядел отчет!
– Нечего тащить меня в свою клоаку! Это не имеет никакого отношения к моему отчету! Думаете, вам удастся оправдать взяточничество, вымогательства и убийства, которые полиция совершала во время диктатуры? Вы…
– Я никого не убивал! – Страстность отрицания настолько увлекла Фортунато, что в этот момент он верил в то, что только что сказал. Это Васкес убил кого-то. Это Доминго убил. – Как вы можете обвинять меня в этом?
– Если вы прикрываете убийц, вы соучастник убийства! – Она схватила свой кошелек и пошла к дверям, потом быстро повернулась к нему. – Как же вы объясняли все это своей жене, Мигель? Что вы говорили ей, когда приходили домой с вашими взятками?
– Что вы знаете о моей жене! Она не притрагивалась к деньгам! – Афина подошла к выходу, и Фортунато вдруг почувствовал, что не хочет, чтобы она оставляла его. – Вы сами видели, как мы жили! Даже когда у нее нашли рак, она не согласилась на поездку в Соединенные Штаты! Вот какой женщиной она была! – Афина остановилась, изумленная его исповедью. Он начал запинаться: – Потому что она думала, что лучше умереть, чем принять… – У него не хватило слов, он растерялся, открыто признавшись в том, в чем никогда не позволял себе признаваться, – что Марсела знала, какой он и что он делает, что своей смертью она пыталась искупить и наказать его преступление и что единственным для нее путем примирить любовь к нему с осуждением было смежить веки, как у прекрасной фигуры с повязкой на глазах, которая стоит над входом в «Семнадцать каменных ангелов».
Афина задержалась у выхода, остановленная выражением усталого удивления на его лице. Он говорил негромко, будто изумляясь своим собственным словам:
– Я провел всю свою жизнь, складывая деньги в гардероб и пряча их от жены, притворяясь, что я хороший. И она все время знала об этом. Невероятно, а? – Он забыл про всякую осторожность, поддавшись неизъяснимому влечению заполнить пустоту молчания, пока Афина смотрела на него широко открытыми глазами. – Я никогда не думал о деньгах.
– Почему, Мигель? Почему?
Он покачал головой. Самому себе он всегда отвечал на этот вопрос тем, что по аргентинскому закону, совершая небольшое зло, он получал возможность творить что-то доброе. Теперь это оправдание отпало, обнажив нечто более простое.
– Чтобы видеть, способный ли я. И чтобы мои коллеги хорошо думали обо мне.
Теперь наконец он все ей объяснил. Это пустота Джозефа Карвера, и того самого Пабло Мойи, и тех кабальеро в костюмах, которые создали законы, доведшие Аргентину до краха. Они – порождение их дебильных мечтаний о величии, по сути своей мало чем отличавшихся от мечтаний этого стоявшего перед ней потрепанного жизнью человека, с той только разницей, что их богатство купило им хор единомышленников, готовый узаконить их подвиги, в то время как Мигель Фортунато сумел всего лишь задержать убийцу детей, предотвратить похищение человека и получить пожелтевшую грамоту от мэра.
Фортунато грузно опустился в свое кресло и посмотрел в окно. Она села напротив. Несмотря на все, что она теперь знала, она не могла заставить себя бросить его одного.
– И что теперь? – через несколько минут задала она вопрос.
Он ответил, медленно выговаривая слова:
– Вы можете отправиться в Институт по расследованию полицейских репрессий и пустить меня ко дну. Позвоните ребятам из «Пахины-двенадцать» и расскажите им. Они уничтожат меня к концу недели. Мне теперь все равно. В этом случае я спокойно отправлюсь домой и пущу себе пулю в лоб. Какое это имеет значение?
– Но чего вы хотите, Мигель? В самом деле.
Последовало долгое молчание, потом он пожал плечами:
– Возможно, на этом позднем этапе моей жизни у меня пробудился интерес к правосудию. – Он понемногу взял себя в руки, и перед ней снова сидел прежний комиссар Фортунато. Он вынул сигарету, закурил. – Мне еще нужно кое-что выяснить. Но думаю, завтра все будет яснее.
– Мигель, я должна быть честной. Это может создать вам проблемы.
Он улыбнулся с характерной для портеньо ухмылкой, но она получилась невеселой и отдавала глубокой меланхолией.
– Проблема уже есть, дочка. Уже есть. У Фортунато не будет счастливого финала.
Он высадил ее за несколько кварталов до «Шератона» и посмотрел на часы. Одиннадцать. Звякнул его сотовый телефон. В трубке голос Качо:
– У нас есть для вас пакет, комисо.
Глава тридцатая
Это было то похищение «под ключ», в котором бывший партизан организовывал все необходимое с начала до завершения дела. Он нашел женщину на самой дальней окраине города и доставил ее в клуб «Циклон» с Хуго, который покажет ей в толпе Васкеса. Музыка надрывалась так, что невозможно было просто разговаривать, нужно было кричать, но женщина сумела привлечь его внимание. Через час они кое-как дотащились до выхода; Васкес радовался силе своих чар и доходу, который получит за кокаин. Они зашли за угол и двинулись по темной стороне улицы.
– Я живу вон там, – сказала женщина, и можно было подумать, что она испугалась не меньше Васкеса, когда их быстро и неожиданно обступили трое.
– Кристиан, qué tal?[101] – произнес Качо, протягивая руку. – Как дела в «Матадеросе»?
Сзади подошел Хуго, и Васкес, почувствовав, что тут что-то не так, попробовал сообразить, что бы это такое могло быть. В первые секунды он еще надеялся избавиться от Качо и уйти со своей новой подругой, но увидел, что не получится, и понадеялся на успокаивающую улыбку Качо. Хуго загнал патрон в патронник пистолета, Чиспа направил оружие в пах:
– Tranquilo, Кристиан. Нам не нужен несчастный случай.
– Dios mío! – выдохнула девица и бросилась прочь, неуклюже застучав каблуками по мостовой.
– Вас послали прикончить меня, да?
– Не так страшно, Кристиан, – сказал Качо, вынимая тридцать второй калибр из-за пояса Васкеса. – Так, нужно немного поговорить, задать несколько вопросов. А потом можешь снова пуститься за золотом.
Они надели на него наручники и, в секунды затолкав в машину, понеслись по улицам, окна в машине были закрыты, в магнитофон вставлена кассета «Роллинг Стоунз». Великий Мик Джаггер пел «Gimme Shelter», по насупленному лицу Васкеса блуждали гитарные аккорды.
Это напомнило Качо, как они захватили генерала Лопеса. В тот раз пришлось перебить охрану, сами потеряли человека в перестрелке. Кажется, его звали Винсенте – это был студент-биохимик из университета. Была отличная команда, но к 1975 году никого не осталось в живых, бедняги. Победа или смерть для Аргентины. Не просто несколько десятков тысяч и услуга полицейскому. Каждую команду называли именем павшего товарища. Его первая была командой Антонио Фернандеса, затем – команда героев Трелева, команда Хосе Луиса Бакстера. А потом все эти годы – безвестные команды из уголовников, которым не было дела до лучшего мира или справедливого общества. А эта? Команда Рикардо Беренски? Нет. Ну уж нет. Пришло время, когда единственным оставшимся достоинством осталось не лгать самому себе.
