Маша из дикого леса - Дмитрий Александрович Видинеев
Мотя присвистнул.
– Ого! Хорошо сказал.
– Это Кастанеда.
– Да насрать. Главное, хорошо… Слушай, ты лучше всё же ещё подумай. Не хочу, чтобы ты сваливал. Это сегодня, сейчас муторно, а завтра… А завтра морозец ударит и этой чёртовой слякоти больше не будет. А мороз точно ударит. Кости ломит – примета верная. Завтра всё будет выглядеть иначе. И, надеюсь, ты передумаешь.
Взгляд Серёжи заторможено скользил по снежной жиже вдоль тротуара. Мотя щелчком пальца запустил окурком в фонарь, встряхнулся.
– Ух! И что это мы сопли развели, а? Уныние, как я слышал, грех смертный. А грехов у нас и так – мама не горюй! У меня уж точно, – он толкнул Серёжу плечом и запел, добавив голосу хрипотцы: – Эх, Серёга, нам ли быть в печали! Возьми гармонь, играй на все лады-ы-ы! Да поднажми, чтоб горы заплясали-и! Чтоб зашумели зелёные сады-ы!..
Серёжа как-то по-детски заулыбался, принялся хлопать ладонями по коленям и подпевать:
– Ла-ла-ла-ла!..
Мотя приподнял бровь и посмотрел на него искоса.
– Знаешь, дружище, чем ты мне нравишься? С тобой никогда не бывает скучно.
Они посидели ещё минут десять и отправились в свои квартиры.
* * *
Серёжа очень боялся, что сегодня ночью ему приснится тот страшный глаз с узким зрачком. Или та чёрная машина. Или тупое лицо Юдина со слюнявым подбородком. Ещё не хватало всё это и во сне увидеть. А кошмары наверняка привидятся, если только…
Не принять лекарство!
Разумеется. Лекарство от плохих снов. Оно всегда помогало, поможет и сейчас.
Серёжа вынул из тумбочки круглую жестяную коробочку из-под конфет монпасье, открыл крышку. Вот оно, лекарство! После этих грибков грезились просто чудесные сны. В прошлый раз, к примеру, он видел в стране Морфея разноцветную крылатую лошадь. А ещё катался на велосипеде среди огромных улыбчивых кактусов. Те махали ему вслед колючими лапами и кричали приветливо: «Э-ге-гей! Мы рады тебя видеть, Серёжа!» Хороший был сон. И сегодня ночью тоже будет хороший. Обязательно!
Он положил в рот кусочек гриба, разжевал. На вкус не очень, но это ничего. Хорошие лекарства, как правило, всегда не вкусные. Серёже вспомнилась его бабушка. Та постоянно в детстве давала ему травяные отвары, чтобы он не болел. Горькие были напитки, с трудом их пил. Но и не простужался ведь зимой, как другие дети.
Оставив коробочку на тумбочке, он улёгся в кровать. Загадал, чтобы ему приснился праздник, с большим тортом и салютом. Нет ничего лучше весёлого праздника! Особенно, после всего увиденного в том подвале.
Но приснились ему грозовые тучи, молнии и огромный глаз с узким зрачком. Обливаясь холодным потом, Серёжа ворочался во сне, комкая простыни и одеяло. Он скулил как потерянный щенок, не в силах вырваться из кошмара. Посреди ночи, не открывая глаз, сел на кровати, взял с тумбочки коробку и принялся пихать в рот ломтики грибов. Он жевал их, проглатывал, продолжая видеть сон, в котором бесновалась гроза. Коробка опустела, и Серёжа выронил её на пол. Из-под его подрагивающих век потекли слёзы.
* * *
Мотя оказался прав, к утру действительно сильно похолодало. Снежная жижа заледенела, на окнах заискрились морозные узоры. Прав он оказался и в том, что «…какая-нибудь хрень случится».
Случилась.
Труп Серёжи обнаружили около полудня – пальцы скрючены, губы и борода в серой пене, на лице плаксивое выражение. Местный врач был хорошо осведомлён об ненормальных пристрастиях Серёжи, а потому, после короткого осмотра, он лишь развёл руками:
– По-моему, тут всё ясно. Передозировка.
Грыжа отреагировал со злостью:
– Вот же говнюк! Я на него рассчитывала, а он… Тупой, тупой говнюк!
Мотя долго смотрел на труп, думая, что ни вскрытия не будет, ни приличных похорон. Закопают где-нибудь по-быстрому, пока недруги Церкви не прознали, что тут кто-то помер от передозировки. Куннар сделает всё, чтобы скандала избежать. А Грыжа, разумеется, ему поможет.
Он тяжело вздохнул.
– А ты ведь всё-таки сбежал отсюда, братишка. Как и собирался… Эх, Серёга, нам ли быть в печали…
Мотя стиснул зубы и вышел из комнаты.
После обеда он взял все свои деньги, коих скопилось немало, и отправился в город. Зашёл к барыге, выкупил у него ту самую икону, которую они с Грыжей несколько месяцев назад украли у больной деревенской старухи. То, что барыга до сих пор никому не перепродал эту икону, он посчитал едва ли не чудом, обычно краденые вещи у того надолго не задерживались.
Вызвав такси, Мотя поехал в деревню и вернул икону старушке. Молча вернул, без извинений и слов раскаяния – просто сунул в руки законной владелице и ушёл прочь быстрым шагом.
Мотя и сам толком не понимал, зачем всё это сделал. Просто захотелось. Невыносимо захотелось.
Глава девятнадцатая
Зима.
Маша и не подозревала, что это время года может приносить радость. Раньше снег и лёд у неё вызывали тоску, а зимняя стужа казалась подлой злодейкой, у которой одна задача: ухудшать и без того нелёгкую жизнь. Там, в проклятой деревне, всё виделось иначе, как сквозь грязное стекло. И чувствовалось всё по-другому. Тогда зима была олицетворением безнадёги. А теперь Маша не желала, чтобы зима заканчивалась. Ей нравилось, как искрится снег под ярким солнцем, нравилось гулять по зимнему лесу. А ещё были лыжи, коньки, санки, а недавно они с Даной и Ильёй построили во дворе из снега дворец Снежной Королевы – совсем как на картинке в книжке. Построили, а потом напали на него с радостным смехом, разрушили до основания.
Зимой хорошо было просто сидеть у окна, пить чай с земляничным вареньем и смотреть на падающие снежинки. Невероятное ощущение уюта. А если в это время Дана ей вслух книжку какую-нибудь читала, то это ощущение усиливалось в разы. Маша и сама уже неплохо читала, но ей больше слушать нравилось.
Сказочные книжные истории, чай с вареньем, снежинки за окном – что может быть лучше? А ещё поездки в город, просмотры кинофильмов, подарки, обновки. Как-то с Ильёй ходили на зимнюю рыбалку. Взяли большущий термос с чаем и бутерброды. Два часа просидели на морозе возле лунки и поймали только одного колючего ерша. Ну и ничего, что улов невелик, зато хорошо было. Илья постоянно рассказывал смешные истории, с ним всегда весело. Маша смеялась, даже когда он просто садился
