Монс Каллентофт - Зимняя жертва
— Давай, Малин.
Она поднимает гантели, отжимается.
— Давай же, черт.
Но сил больше нет.
Она роняет их на пол.
Раздается глухой стук.
— Я немного побегаю, — говорит Малин Юхану.
Пот стекает у нее со лба. Последствий вчерашнего ужина как не бывало. Она делает шаг за шагом по беговой дорожке.
Малин смотрит в зеркало на себя, бегущую. Видит, какая она бледная, как струится по лицу пот и как раскраснелись щеки от напряжения.
Лицо тридцатитрехлетней женщины. И губы как будто полнее, чем обычно.
Кажется, за последние несколько лет ее лицо обрело наконец свою форму и кожа легла на скулах так, как надо. Все девчоночье, что было в ней раньше, пропало навсегда, исчезло без остатка за несколько последних напряженных недель. Она смотрит на часы на стене. 09.24.
Юхан только ушел.
Пора и ей под душ, а потом ехать к Вивеке Крафурд.
Звонит внутренний телефон.
Малин бегом пересекает комнату и берет трубку.
Это Зак. Он взволнован.
— Звонили из отделения скорой помощи в больнице. Некто Юнни Аксельссон приехал с женщиной, которую нашел на равнине голой и искалеченной.
— Я сейчас буду.
— Она в тяжелом состоянии и, по словам врача, с которым я говорил, как будто шептала твое имя.
— Что ты сказал?
— Малин, женщина шептала твое имя.
69
Вивека Крафурд подождет.
Все подождут.
Кроме троих.
Бенгта Андерссона.
Марии Мюрвалль.
И теперь еще этой женщины, которую нашли примерно в таком же виде.
Жертва бежала из черных лесов в белые поля.
Так где же источник насилия?
Скорость — семьдесят километров в час, на сорок больше допустимой. Магнитофон молчит, слышится только нервное, раздражающее гудение мотора. Они едут окружным путем: на дороге ведутся работы, кажется, лопнула труба. Улица Юргордсгатан. Деревья на территории садоводческого товарищества ощетинились серыми ветками и искрятся на солнце. Ласареттсгатан и розовые многоэтажки постройки восьмидесятых.
Постмодернизм.
Малин читала серию статей об архитектуре города в «Корреспондентен». Это слово показалось ей смешным, но она поняла, что автор имел в виду.
Они сворачивают к зданию больницы. Желтые панели фасада административного корпуса выгорели на солнце, но деньги, выделяемые ландстингом,[55] нужны на другое.
Автомобиль сворачивает на островок безопасности. Малин и Зак знают, что так нельзя, что его следовало бы обогнуть, но именно сейчас на это нет времени.
И вот они у подъезда корпуса скорой помощи. Тормозят, поворачивая на кольцо. Паркуются и бегут в приемный покой.
Их встречает медсестра — низенькая, коренастая женщина с близко посаженными глазами и острым носом.
— Доктор хочет встретиться с вами, — говорит она, ведя их по коридору мимо пустых больничных палат.
— Что за доктор? — спрашивает Зак.
— Доктор Стенвинкель, хирург, который будет ее оперировать.
«Хассе», — думает Малин.
Первое, что она чувствует, — нежелание встречаться с отцом Маркуса на службе. Но потом понимает, что теперь это не важно.
— Я знаю его, — шепчет она Заку, следуя вместе с ним за медсестрой.
— Кого?
— Врача. Так что будь готов. Это отец приятеля Туве.
— Все в порядке.
Медсестра останавливается перед закрытой дверью.
— Вы можете войти. Стучаться не надо.
Сегодня Ханс Стенвинкель совсем не похож на себя вчерашнего. Куда подевались его легкость и общительность? Он сидит перед ними, одетый во все зеленое, строгий, серьезный и собранный. Он весь — профессионализм и компетентность.
Сухо здоровается с Малин, хотя и называет ее по имени. «Да, мы друг друга знаем, но нам предстоит важная работа» — таков подтекст его приветствия.
Зак ерзает на стуле. Очевидно, вид этого помещения производит на него впечатление. Какое достоинство придает человек в зеленом этим стенам с белыми ткаными обоями, книжным полкам из дубовой фанеры, простому письменному столу с потертой поверхностью.
«Вот так оно было раньше, — думает Малин, — когда люди испытывали к врачу особое уважение. А потом Интернет сделал всех экспертами по всем недугам».
— Она только что поступила, — говорит Хассе. — В сознании, но ей надо скорее дать наркоз, тогда мы сможем посмотреть ее раны. Потребуется пересадка кожи. Здесь такое возможно. Мы лучшее ожоговое отделение в стране.
— А обморожения? — спрашивает Зак.
— Да, и обморожения. Но с медицинской точки зрения это почти одно и то же. Она не могла попасть в лучшие руки, чем наши, поверьте.
— Кто она?
— Этого мы не знаем. Но она говорит, что хочет видеть вас, Малин, значит, вы, наверное, знаете, кто она.
Малин кивает.
— Тогда мне лучше с ней увидеться. Если можно. Мы должны узнать, кто это.
— Я думаю, она выдержит короткий разговор.
— У нее сильные повреждения?
— Да, — отвечает Ханс. — Совершенно точно, она не могла изувечить себя так сама. Она потеряла много крови. Мы сделаем переливание. У нее адреналиновый шок. Ожоги, обморожения, колотые, резаные раны, насколько я успел разглядеть, дробления, сильные повреждения во влагалище. Это чудо, что она не потеряла сознание и кто-то вовремя ее нашел. Остается вопрос, что за монстр разгуливает по равнине?
— Как долго она находилась на морозе?
— Как минимум всю ночь. Обморожения тяжелые. Но думаю, нам удастся спасти большую часть пальцев на руках и ногах.
— Повреждения задокументированы?
— Да, все так, как вам нужно.
По голосу Ханса чувствуется, что он делал это и раньше. С Марией Мюрвалль?
— Хорошо, — говорит Зак.
— А что за мужчина ее привез?
— Он оставил свой телефон. Работает в «ИКЕА». Мы хотели задержать его, но он сказал: «Дух Ингвара не любит, когда опаздывают». Мы не могли помешать ему уйти.
Ханс смотрит Малин в глаза.
— Предупреждаю вас: она выглядит, будто прошла через чистилище. Это страшно. Надо иметь невероятную силу воли, чтобы пережить то, что пережила она.
— В человеке просыпается нечеловеческая воля, когда ему нужно выжить, — говорит Зак.
— Не всегда, не всегда, — возражает Ханс, голос его звучит задумчиво и печально.
Малин кивает, как бы в подтверждение: она знает, что он имеет в виду. «Но знаю ли я?» — спрашивает она себя.
«Кто она?» Малин открывает дверь в палату, Зак остается ждать снаружи.
Единственная кровать у стены. Слабый свет, пробивающийся сквозь жалюзи, тонкими полосками ложится на серо-коричневый пол. Осциллограф мигает беззвучно и ритмично. На его дисплее два маленьких огонька, словно барсучьи глаза, глядящие из темноты. Капельницы с кровью и физраствором, трубка катетера. И фигура под тонким желтым покрывалом. Голова покоится на подушке.
Кто это?
Щека скрыта под слоем бинтов.
Но кто она?
Малин осторожно приближается, и фигура на постели издает стон, поворачивая к ней голову. Малин кажется, что в просвете между бинтами мелькает улыбка.
Руки, завернутые в марлю.
Глаза.
Она узнает их.
Но кто?
Улыбка исчезает. Малин смотрит на ее нос, глаза, волосы и вдруг вспоминает.
Ребекка Стенлунд.
Сестра Бенгта Андерссона.
Она поднимает забинтованную руку, делает жест в сторону Малин.
И этим жестом, полным невероятного напряжения, она говорит все. К нему больше нечего добавить, словно это последнее, что она хочет сказать.
— Ты должна позаботиться о моем мальчике, если я не выберусь. Проследи, чтобы с ним все было хорошо.
— Ты выберешься.
— Я постараюсь, уж поверь мне.
— Что случилось? Ты можешь рассказать, как все было?
— Автомобиль.
— Автомобиль?
— Он забрал меня.
Ребекка Стенлунд крутит головой, пытаясь поудобнее расположить свою забинтованную щеку на подушке.
— Потом землянка. В лесу. И столб.
— Землянка? Где?
— В темноте.
— Где в темноте?
Ребекка закрывает глаза, как бы пытаясь сказать этим: «Я не знаю».
— Потом?
— Сани и автомобиль. Снова.
— Кто?
Ребекка Стенлунд чуть заметно качает головой.
— Ты не видела?
То же движение.
— Меня хотели повесить, как Бенгта.
— Их было несколько?
Ребекка снова качает головой.
— Не знаю, я не уверена.
— А тот, кто привез тебя сюда?
— Он помог мне.
— То есть ты ничего не видела…
— Я ударила черного, я ударила черного, я…
Ребекка закрывает глаза, продолжая бормотать:
— Мама, мама, можно нам побегать среди яблонь?
Малин склоняется ухом к самому ее рту.
— Что ты сказала?
— Останься, мама, останься, ты не больна…
