Уильям Лэшнер - Меченый
– Это все, чего вы хотите?
– Ты правильно понял. Нужно заключить сделку, отправить его куда подальше. Может быть, в Белиз. Ты когда-нибудь был в Белизе?
– Вообще-то да.
– Я слышал, прекрасное место, чтобы прожить остаток дней.
– Не совсем так, – сказал я. – Но почему у меня такое чувство, Теодор, что, как только вы найдете моего клиента, он умрет так же быстро, как Ральф и Хьюго?
– Не будь глупцом. Они были моими друзьями. С какой стати я стал бы убивать своих друзей?
– Из-за Шанталь.
Он откинулся назад, уставя на меня большие голубые глаза.
– Ты не находишь, что несколько легкомысленно выкалывать на груди имя девочки, которую ты никогда не видел?
– Безусловно.
– Это восхитительно, черт возьми! У тебя наверняка есть задатки продюсера. Но ответь мне, малыш, зачем?
– Наверное, чтобы я не забыл. – Я поднял бокал. – Чтобы меня не прельстила ни роскошь, ни развлечения. – Я выпил вино и поставил бокал на стол.
– Ты ее ангел мщения, не так ли?
– Возможно.
Он засмеялся.
– Почти романтично, малыш, за исключением того, что ты имеешь худшее представление обо всем случившемся.
– Вы сказали, что Шанталь была лучшей частью вашей истории. Что вы имели в виду? – спросила Моника.
– Только то, что сказал. Если думаешь, что я строил свою новую жизнь только на преступлениях, то ошибаешься. Было и кое-что героическое. Я не обижал твою сестру, я спас ее. Дал ей жизнь, о которой она мечтала.
– Мы должны в это поверить? – поинтересовался я.
– Лу, – позвал Перселл, – подавай десерт. У меня сегодня вечером свидание. Ей двадцать четыре. Челюсть боксера, зато двадцать четыре года. И она хочет сниматься в кино. Можешь себе это представить?
– Вы ведь на самом деле не думаете, что от нас можно отделаться голословными утверждениями? – спросил я.
– Если бы я так думал, вас здесь не было бы, малыш.
– Тогда расскажите, что случилось с Шанталь.
– Зачем спрашивать меня? Почему бы не спросить у нее?
– У Шанталь? – переспросила Моника.
– Конечно, детка. Как насчет завтра? Днем вас устроит? Я обо всем договорюсь. Пора встретиться с сестричкой, как по-твоему?
Глава 55
– Кажется, меня тошнит, – сказала Моника Эдер.
– По сценарию это мои слова, – ответил я.
– Нет, правда. Останови машину. Мне нужно выйти. Пожалуйста.
– Мы на автостраде, Моника. Если мы остановимся посреди дороги, нас кто-нибудь пристрелит.
– О Господи, Господи, Господи!
– Успокойся.
– Не могу успокоиться. У меня будет сердечный приступ прямо здесь, в этой паршивой машине.
– Но я взял лучшую модель. Эта машина обходится мне в лишние семьдесят пять баксов в день.
– У меня какие-то вспышки в глазах.
– Это блики солнца на бампере. У тебя разыгрались нервы, Моника. Все будет хорошо.
– Откуда ты знаешь? Ты что, доктор?
– Если бы я был доктором, то отлично играл бы в гольф. Дело даже вовсе не в глупой игре, а в прикиде и прочих прибамбасах. Безрукавки, белые перчатки, брюки в клеточку.
– Заткнись, Виктор.
– Тебе не нравятся брюки в клеточку?
– Нужно принять закон, запрещающий клетчатые брюки.
– А в Коннектикуте это парадные брюки.
– Почему мы говорим о брюках в клетку?
– Потому что у тебя стресс, а кричащая мужская одежда – лучшее лекарство от стресса.
– Поэтому ты носишь такой галстук?
– Да, он понижает порог тревожности.
– Порок? Ты считаешь меня порочной?
– Нет, конечно.
– Просто мне кажется, что наступает самый важный момент в моей жизни.
– А может быть, и нет.
– Я встречусь с Шанталь. Наконец-то, после стольких лет разлуки, встречусь со своей сестрой.
– А может быть, и нет.
– Нет, встречусь. Я это чувствую. Все это время она общалась со мной. Через твою татуировку, пропавшую картину, через все эти беды в Филадельфии она притягивала меня к себе.
– А ей не проще было бы позвонить?
– Не прикидывайся дурачком, Виктор. Святые так не поступают. Они не звонят по телефону и не пользуются электронной почтой. Они посылают таинственные сообщения, ставят препоны на твоем пути, вынуждают слепо двигаться к ним.
– А разве твоя сестра святая?
– Почему бы и нет?
– Если ты настолько веришь, зачем так нервничать?
– А если я недостойна? Что, если она отвергнет меня? Виктор, не говори ей, чем я занимаюсь. Обещай, что не скажешь.
– Обещаю.
– Я работаю в адвокатском бюро. Встречаюсь с приличным молодым человеком. У меня есть собака.
– Но у тебя на самом деле есть собака.
– Виктор.
– Моника, можешь говорить ей все, что захочешь. Это между вами. Я тут только зритель.
– Ты до сих пор не веришь в то, что она жива.
– Помнишь, что я рассказывал тебе о Тедди Правитце?
– Но возможно, он говорит правду.
– А еще говорят, что рыбы летают, а птицы плавают.
– Но ведь иногда так оно и есть, правда? Это вопрос веры, Виктор. Ты веришь хоть во что-нибудь?
– В страдания и деньги. Все остальное у меня вызывает сомнение.
– Печально. На самом деле. Нет, правда. Тебе нужно изменить взгляд на жизнь. Может быть, для начала загореть.
– А во что веришь ты, Моника?
– В Шанталь.
– Тебе хочется узнать что-то необычное? Мне тоже, но у меня на это свои причины.
В бумажке, которую дал мне Перселл, значилось: западный Голливуд, к северу от Голливудского бульвара. Это оказался жилой комплекс. Прочитав фамилии жильцов на табличке, я с трудом поверил, что они живут не в собственных особняках, а в этом здании. Двухуровневые квартиры, маленький бассейн с подогреваемой водой, молодой, покрытый татуировками управляющий, поржавевшие кованые перила лестницы и старая бледная женщина из двадцать второй квартиры, которая, запахивая домашний халат и открывая дверь посыльному, доставившему выпивку, рассказывает, что когда-то она снималась в кино с самой Джин Харлоу, да-да, с Джин Харлоу, настоящей звездой – не то что сегодняшние тощие, никуда не годные актриски. Жилой комплекс назывался «Прощай, оружие», однако ближайшее поле для гольфа находилось всего в двенадцати кварталах к югу.
На подземной стоянке места для посетителей были заняты, поэтому мы припарковались как смогли – если точнее, на двадцать второй площадке. Думаю, что никому не помешали, поскольку машину старухи из двадцать второй квартиры, наверное, давным-давно изъяли за неуплату кредита. У главного входа в здание Моника немного потопталась и нажала кнопку семнадцатой квартиры.
Она собиралась уже нажать еще раз, когда из домофона раздался голос:
– Кто там?
Женский, удивительно знакомый голос.
Моника застыла, не в состоянии ответить, ее рука повисла в нескольких сантиметрах от кнопки, как пальцы Адама Микеланджело – от длани седобородого парня.
– Нас прислал мистер Перселл, – сказал я в микрофон. – Мы приехали, чтобы встретиться с Шанталь.
– Вас только двое?
– Да.
– Тогда входите. – Раздался зуммер. – Не бойтесь Сесил. Если будете держать руки в карманах, он их не откусит.
Сесил – белый тупоносый пес, с одним черным, другим белым ухом – лежал в шезлонге у бассейна. При виде нас он спрыгнул на пол и рысцой затрусил в нашу сторону. Он был некрупный, мне по колено, но с первого взгляда стало ясно, что эта торпедообразная зверюга способна разодрать меня на кусочки неторопливым щелчком пасти и одним рывком головы. Я сунул руки в карманы. Сесил понял это как угрозу и затрусил быстрее.
Я попятился, Моника присела. Пес подбежал к нам. Моника протянула руку ладонью вверх. Сесил обнюхал ее пальцы, наклонил голову, словно сбитый с толку, и вдруг потерся мордой о протянутую руку.
– Вот хороший мальчик, добрый мальчик, – сказала Моника. – Он похож на моего Люка и хочет только, чтобы его погладили.
– Сесил, ко мне, – послышался голос неподалеку от нас.
Пес быстро лизнул руку Моники, подбежал к открытой двери и потерся носом о ногу высокой молодой девушки в джинсах и футболке.
Брайс.
Почему-то я не удивился.
– Обычно ему не нравятся чужие, – сказала Брайс, уперев в меня холодный беззастенчивый взгляд.
– Это твой? – спросила Моника, поднимаясь.
– Его хозяин – управляющий домом. Но я за ним ухаживаю.
– Как дела, Брайс? – спросил я.
– Хорошо. Я так и думала, что это будете вы, принимая во внимание татуировку и все остальное.
– Ты знаешь Шанталь? – спросила Моника.
– Думаю, да, но называю ее по-другому.
– А как ты ее зовешь? – спросил я.
– Мама.
– О, дорогая! – сказала Моника, шагнув к ней. – Посмотри на себя. Посмотри, какая ты хорошенькая. Ты знаешь, кто я?
– Нет.
– Мне казалось, твою мать зовут Лена, – заметил я.
