Уильям Лэшнер - Меченый
– Хорошо. Я так и думала, что это будете вы, принимая во внимание татуировку и все остальное.
– Ты знаешь Шанталь? – спросила Моника.
– Думаю, да, но называю ее по-другому.
– А как ты ее зовешь? – спросил я.
– Мама.
– О, дорогая! – сказала Моника, шагнув к ней. – Посмотри на себя. Посмотри, какая ты хорошенькая. Ты знаешь, кто я?
– Нет.
– Мне казалось, твою мать зовут Лена, – заметил я.
– Да. Или звали. Или еще как-нибудь, я не знаю. Это ведь Лос-Анджелес, да?
– А что насчет отца? Кто твой отец, Брайс?
– Он живет в Техасе. Его фамилия Скотт.
– Скотт, хм? Ты часто с ним видишься?
– На каникулах и так, от случая к случаю.
В это время позади Брайс появилась ее мать. В этой женщине не осталось и следа от компетентной, уверенной в себе секретарши киномагната. На ней были джинсы и белая блуза свободного покроя. Светлые волосы убраны в пучок, руки нервно сомкнуты.
Моника сделала шаг ей навстречу.
– Вы Шанталь?
Женщина кивнула.
– О Господи, Господи, Господи! Привет. Я твоя сестра. Моника. Как ты? О Боже мой! Не могу поверить, что я наконец-то тебя нашла.
Моника расплакалась и бросилась с объятиями к обретенной сестре. Измученная неутихающей болью от потери родного человека, одержимая идеей найти Шанталь с раннего возраста, она не заметила, как посторонилась Брайс, не заметила, как Сесил, фыркая, вернулся к шезлонгу у бассейна, как на лице Лены проступило выражение тревоги и страха. Она ничего не заметила, потому что на мгновение пустота в ее жизни наполнилась чем-то богатым и ярким, чем-то любящим и теплым, чем-то похожим на счастье.
Глава 56
Буду называть ее Лена, потому что так к ней обращался Теодор Перселл.
Лена, плотно сжав губы, сцепив руки на коленях, напряженно сидела на краю дивана. Много лет назад она снялась в нескольких картинах. Теодор помог ей получить роль, когда она еще училась в школе. Эпизодическая роль в боевике, героиня второго плана в фильме ужасов, который принес большие сборы… Лена была не склонна превозносить свой успех до небес. Пожав плечами, она сказала, что в Голливуде снимались тысячи таких же хорошеньких девочек, не обладавших ни талантом, ни яростной решимостью сделать карьеру в кино.
– Мам, ты не знаешь, где та блузка? – позвала Брайс.
– Какая блузка?
– Та, со штучками, ну ты знаешь…
– Висит в ванной, на душе.
– Спасибо.
Мы расположились в гостиной. Диванная обшивка выцвела, сиденья стульев залоснились от старости, однако обои на стенах были новые, картины яркие, а к широкоэкранному жидкокристаллическому телевизору были подключены всякого рода электронные устройства. Лена с Брайс хорошо жили, если сравнивать их квартиру с моим филадельфийским разгромленным логовом.
Лена сказала, что была замужем. Мужа звали Скотт. Он был ковбоем, который сменил лошадь на лимузин. Однажды он подвез Теодора и Лену на великосветскую премьеру. Скотту Лена понравилась, он ей тоже, и они стали встречаться. Скотт был старше Лены, крайне хорош собой, очень эмоционален, что одновременно пугало и привлекало ее. В то время ей было всего девятнадцать, и она отчаянно хотела вырваться из дома. Теодор держал ее в строгости, следил за тем, как она проводит время. Никакого спиртного, никаких поздних свиданий или дискотек. Она считала, что достаточно молода, чтобы наслаждаться жизнью, и определенно была слишком молода, чтобы мыслить разумно, поэтому убежала со Скоттом. Некоторое время они жили в Техасе, после рождения ребенка вернулись в Лос-Анджелес. Скотт полагал, что пора попросить у Теодора немного денег и какую-нибудь работу. Но Теодор, отличавшийся злопамятством, велел ему убираться с глаз долой. Когда накопились долги и забота о ребенке потребовала слишком много сил, Скотт наконец убрался – с ее глаз. Ей на помощь опять пришел Теодор. Он буквально спас ее.
– Ма.
– Что, милая?
– Подойди, пожалуйста, на минутку.
На лице Лены появилось выражение ласкового недовольства.
– В чем дело, Брайс?
– Мне что-то нужно, а что – не знаю.
– Вы не возражаете? – Лена встала.
– Конечно, – сказала Моника, – иди.
Лена ушла. Я взглянул на Монику. Она одернула кофточку и промокнула платком глаза.
– Дочь взяла мою бижутерию, – сказала Лена, вернувшись. – У нее много безделушек, Теодор щедр к ней, но мои вещи ей больше нравятся. Она чувствует себя в них взрослой. Не знаю… Не помню себя такой молодой.
– А я себя помню, – сказала Моника. – Это было отвратительно.
– О, я уверена, что у такой красивой девушки, как ты, не могло быть особых проблем, – улыбнулась Лена.
– Я округлилась немного позже, – сказала Моника, – а подростком была очень нескладной.
– Каким образом Теодор спас вас? – спросил я.
– Он дал мне работу, решил мои финансовые проблемы, заставил закончить школу. Он сделал меня личностью. Именно благодаря ему я стала тем, кем стала. И кем стала Брайс – тоже. Он с самого начала взял на себя заботу о девочке. Когда Скотт сбежал, Теодор заменил ей отца.
– Когда придет машина? – крикнула из комнаты Брайс.
Лена посмотрела на часы.
– С минуты на минуту.
– Вот дьявол. Где твоя заколка?
– Лежит на комоде. И не нужно слишком много косметики. Ты же знаешь, дядя Теодор не любит много косметики.
– Знаю, знаю. Но немножко нужно.
– Куда она собирается? – спросил я. – На свидание?
– Слава Богу, нет. Брайс только четырнадцать. Она идет на первый просмотр фильма. В доме. Теодор устраивает по этому поводу грандиозную вечеринку.
– А ты не пойдешь? – спросила Моника.
Лена посмотрела на Монику и улыбнулась:
– Лучше я познакомлюсь поближе со своей сестрой.
Моника зарделась от такой любезности и снова промокнула глаза.
Лена сказала, что сейчас работает у Теодора. В компании она числится исполнительным продюсером нескольких фильмов, но в действительности всего лишь отвечает на телефонные звонки, руководит работой офиса, улаживает проблемы на съемочных площадках. Эмоционально это тяжело, работа у Теодора – всегда стресс, зато платят достаточно, чтобы содержать квартиру и растить Брайс. Последние пару лет она встречается с мужчинами, имеет несколько постоянных поклонников, но обычно проводит время в офисе, в доме Теодора или с Брайс. Конечно, она мечтала не о такой жизни, но все же это хорошая жизнь. Во всех ошибках она винила только себя, а все хорошее, кроме Брайс, пришло от Теодора.
– Он очень добр ко мне, – сказала Лена. – У него золотое сердце, хотя, глядя на него, не скажешь.
– Вы правы, – согласился я. – Глядя на него, я бы этого не сказал.
Лена обиженно посмотрела на меня, и тут раздался сигнал домофона. Она поднялась. В комнату вбежала Брайс. Плотно прилегающие джинсы, шелковая ковбойская рубашка, тщательно расчесанные прямые светлые волосы, яркий макияж. Сейчас ей нельзя было дать четырнадцати лет, она выглядела неестественно взрослой, старше своей матери.
– Уже иду, – сказала Брайс в домофон, прежде чем подойти и обнять мать.
Она попрощалась с Моникой, потом повернулась ко мне, загадочно посмотрела и сказала:
– Думаю, мы еще увидимся.
– Безусловно, – ответил я.
– Я долго не задержусь, – пообещала она матери и выскочила за дверь.
– Чудесный ребенок, – заметил я.
– Она моя любовь, – сказала Лена. – Моя жизнь. Я сделаю для нее что угодно. Все случившееся когда-то стоит того, потому что у меня появилась Брайс. – Она секунду помолчала, снова сжала руки. – Наверное, у вас есть вопросы.
– Да, конечно, есть, – сказала Моника. – Но ничего страшного. Если хочешь, можем поговорить потом.
– Я даже не думала ни о чем все эти годы. Похоже на смутные воспоминания о фильме, который видела давным-давно и сейчас не можешь припомнить, кто играл главную роль.
– Тогда поговорим позже, – предложила Моника, – когда будешь к этому готова.
– Ты довольна своей жизнью, Моника?
– Наверное, да.
– Чем ты занимаешься?
– Работаю в офисе. У меня есть друг.
– Я рада, – сказала Лена. – Рада, что у тебя все складывается. Как мама с папой?
– Хорошо. Они несчастливы. Так и не смирились с твоим исчезновением.
– Если бы я осталась, становилось бы все хуже и хуже. Мне было жаль покидать их, но я должна была это сделать. Как объяснил Теодор, у меня отсутствовал выбор. Это был единственный способ.
– Единственный способ для чего? – спросил я.
– Спасти всех, – сказала Лена. – Спасти семью.
Подробности тех дней ускользнули из памяти Лены, воспоминания были нечеткими и отрывистыми. Она сохранила смутный образ матери. Отец, насколько она помнит, был крупным мужчиной, огромным. А она любила танцевать. Особенно любила концерты, сольные концерты. И свои красные туфельки. Она помнит, как была взволнована и вместе с тем испугана, когда пришла на телевизионное шоу. У нее сохранились некоторые воспоминания о радостных минутах детства, но отчетливее всего ей запомнился страх.
