Вы меня не знаете - Имран Махмуд
Клуб, который нам нужен, находится прямо по маршруту автобуса, и мы проезжаем практически мимо главного входа.
Пятничная толпа собирается. Уже выстроилась небольшая очередь. Все эти люди, видимо, живут жизнью, где нет ни перестрелок, ни банд, ни учащенного сердцебиения. Странно даже находиться вне дома и видеть людей, у которых обычная жизнь. Автобус останавливается совсем рядом с клубом, но мы не двигаемся. Через пару секунд он отваливает, увозя нас, и клуб остается позади. Я смотрю в заднее окно и мельком вижу Ки. Она стоит рядом с мужиком размером с гору и кажется крохотной. Любой вышибала впустил бы ее, даже не зная, думаю я. Пока клуб исчезает из виду, я успеваю заметить вспышку ее улыбки, которая предназначена не мне и которую я не видел уже несколько недель. Затем она поворачивается спиной и проскальзывает в двойные двери, а вышибалы смотрят ей вслед.
Через пять остановок мы с Куртом выходим. Клуб в полумиле от нас, но мы точно там, где и должны сейчас находиться. Мою щеку все еще покалывает от поцелуя, и, наверное, он должен казаться мне талисманом, но почему-то не кажется. Кажется, правда, вроде как реликвией. Я уже собираюсь дотронуться до него, но в последний момент передумываю. Не хочу, чтобы пропало его сияние. Сейчас звучит тупо, но я хотел, чтобы он меня защитил. Я до сих пор не знаю, почему она попросила прощения, но тогда я отложил эту мысль на потом.
На главной улице полно людей, как всегда в это время в пятницу. Люди пришли, чтобы развлечься после рабочей недели или просто отметить ее окончание. На пару часов забыть об обычной жизни. Мы смешиваемся с ними. Мы даже могли бы быть как они. Просто обычные люди, которые живут обычной жизнью и делают что-то обычное.
Мы приближаемся к первой боковой улочке на нашем пути, и Курт подталкивает меня локтем. Мы сворачиваем туда, я открываю сумку и, пока Курт снимает белое худи, достаю оттуда черное и протягиваю ему. Он его надевает. Потом переодеваюсь я. Оба белых худи отправляются в сумку. Дальше – кроссовки. Мы переобуваемся в черные, которые достаем из сумки, а белые кладем на их место. Мы проделываем это так быстро, что почти не теряем времени. Доходим до конца улочки и сворачиваем налево, так что теперь идем параллельно главной улице. Сердце у меня снова начинает биться чаще. Ладони потеют, но с этим ничего не поделаешь. Я вытираю их о худи, но Курту ничего не говорю. Он шагает так, будто выбросил из головы все остальное. Судя по его лицу, так он и планирует относиться к нашей операции. Сначала один этап, потом другой.
Минут через двадцать показывается задняя сторона клуба. Мы накидываем капюшоны и подходим. Сбоку стоит мусорный бак, полный строительного мусора. Убедившись, что вокруг никого, я надеваю перчатки, приседаю за ним, вытаскиваю пистолет из сумки и засовываю за пояс.
Я снова лезу в сумку и достаю другую, поменьше – белую полиэтиленовую, для покупок. В ней лежат еще одно худи, треники и кроссовки. Сумку с нашей белой одеждой я прячу в баке под какими-то досками – быстро, на ходу, чтобы, даже если нас увидят, никто ничего не заметил. Когда бак остается позади, в руках у меня только белая сумка для покупок. Спортивная, с белой одеждой и кроссовками, остается в баке, и мне кажется, что вместе с ней остается и часть моей жизни.
Дальше мы идем к клубу, одетые в черное. Я смотрю на Курта. Чернота одежды, темнота ночи, оттенок его кожи – все сливается вместе. Он молчит, но натягивает капюшон худи прямо на глаза. Я тоже. Мы знаем, что на этой улице камеры, но, если закрыть лицо, это не проблема. Любой, кто посмотрит записи, скажет, что мы – те ребята в белом, которые ехали в автобусе. А не в черном. А камеры… Не важно, с какой стороны мы подойдем к клубу, мы все равно на них попадем. В Лондоне камеры повсюду. Пробраться мимо всех не получится, так что придется сделать так, чтобы они сыграли в нашу пользу. Пусть они расскажут другую версию. Обеспечат нам алиби.
Еще через две минуты мы оказываемся у заднего входа. Мы шли пешком, но я начинаю дышать тяжело. Почему-то сейчас сложнее, чем было в нашем псевдопритоне, – кажется, вечность назад, хотя прошла всего пара недель. Я пытаюсь выровнять дыхание и киваю Курту. Я готов.
Мы на месте. Курт налегает всем весом на дверь, и она открывается, как и обещала Ки. Мы переглядываемся, тихо проскальзываем внутрь и закрываем за собой дверь. Ки была права: здесь темно. Если когда-нибудь здесь и были лампочки, то все перегорели. Я вытаскиваю телефон, включаю и свечу им, как фонариком. Тогда я не понял, что даже просто включенный телефон посылает на вышку сигнал, благодаря которому обвинение через несколько месяцев узнает, где я находился в ту минуту.
Телефон дает как раз столько света, чтобы прямо рядом с лестницей, слева, разглядеть дверь, о которой говорила Ки. Мы толкаем ее. Она подается. Мы с Куртом пробираемся внутрь, и нас окружает сплошная чернота. Я нашариваю на стене выключатель. Комнату заливает свет. Я вижу лицо Курта, который сощуривает глаза от резкого белого света и чуть улыбается. Мы вошли.
Мы усаживаемся на пол спинами к двери, так что, если ее толкнут, мы узнаем, что снаружи кто-то есть, прежде чем они поймут, что внутри мы. Я ставлю сумку рядом с собой, и мы с Куртом вытаскиваем рации и включаем на низкой громкости, они шипят, и мы начинаем ждать. Лицо у Курта как маска. Понять, о чем он думает, невозможно. Наверное, если бы в тот момент нас кто-нибудь сфотал, даже он сам не смог бы сказать, о чем тогда думал. А я гадал, думает ли он хоть о чем-нибудь. Разве что о плане. Только о нем.
Обеденный перерыв: 13:01
36
14:05
По плану Ки должна высматривать Фейса. Если она его увидит, то свяжется с нами по рации. Если она увидит что-то другое, то свяжется с нами по рации. Если она увидит помеху, то свяжется с нами по рации, и мы уйдем. Мы не можем рисковать еще сильнее. Когда мы узнаем,
