Джозеф Файндер - Директор
– Кэсси!
Ответа не последовало. Ник прошел на кухню.
– Кэсси, это я, Ник! Где ты?
В доме царила тишина.
Пройдя в гостиную, Ник убедился в том, что она пуста. Ник начал волноваться. Кэсси казалась ему очень ранимой и хрупкой.
У нее только что погиб отец! Кто знает, что она могла с собой сделать!..
– Кэсси! – громко крикнул Ник, но ему никто не ответил. На первом этаже девушки явно не было.
Встревожившись, Ник пошел на второй этаж. Наверху было еще темнее, чем внизу, а дом казался еще ближе к неминуемому разрушению по причине ветхого состояния. Неудивительно, что Кэсси не пускала его наверх!
Короткий коридор. Две двери по его сторонам и по одной двери в каждом из его концов. Все двери были приоткрыты. Ник начал с самой дальней двери. Это была спальня, в которой помещались только двуспальная кровать и комод. Постель была заправлена. Спальня выглядела и пахла так, словно в ней давно никого не бывало. Ник решил, что это комната Эндрю Стадлера. В другой спальне на противоположном конце коридора он обнаружил разбросанную постель и вывернутые наизнанку джинсы на полу. В комнате пахло знакомым индийским ароматом и сигаретами. Здесь явно спала Кэсси.
– Кэсси! – еще раз позвал Ник и стал искать девушку в соседней комнате. Там сильно пахло красками, и Ник сразу же догадался, что Кэсси использует ее в качестве мастерской. И действительно, на мольберте стояла незаконченная картина – странное изображение женщины, окруженной ярко-красными и оранжевыми мазками. У стены стояло еще несколько картин. Все они изображали ту же темноволосую обнаженную женщину с искривленным в крике ртом. Что-то в этих картинах напоминало знаменитое полотно Эдварда Мунка «Крик».[55] На каждой из них обнаженное женское тело лизали извивающиеся красно-оранжевые языки – то ли лучи заката, то ли пламя. Картины производили тревожное, но сильное впечатление. Хотя Ник и не разбирался в живописи, он сразу почувствовал, что они – творение рук талантливого человека.
Кэсси не было и здесь. Значит, с ней что-то случилось, или за два часа, прошедшие с того момента, как Ник ответил Кэсси по электронной почте, произошло что-то, заставившее девушку изменить свои планы. Может, она просто передумала или ей пришлось куда-то уехать, и она послала ему об этом сообщение по электронной почте, а сообщение не дошло. Такое тоже бывает!
Открыв последнюю дверь, Ник обнаружил ванную комнату. Он с удовольствием воспользовался долгожданной возможностью опорожнить мочевой пузырь, а потом взял полотенце и стал промокать рубашку и брюки. Повесив полотенце обратно на крючок, он собрался было выйти из ванной, но не удержался и стал изучать содержимое висящей на стене аптечки, ругая себя при этом за то, что роется в чужих вещах.
В аптечке он нашел не только обычные женские косметические и гигиенические средства, но и парочку пластмассовых медицинских баночек с этикетками «Литий» и «Зипрекс». Он знал, что «Литий» прописывают лицам, страдающим маниакально-депрессивными психозами, а второе лекарство было ему не знакомо. На этикетках баночек значилось имя Эндрю Стадлера. Выходит, Кэсси тоже не решалась выбросить лекарства отца!
– Это не только его лекарства!
Ник подпрыгнул от звука голоса Кэсси и густо покраснел.
– «Литий», например, мой, – сказала Кэсси. – Терпеть его не могу. У меня от него прыщи, и я толстею. Чувствую себя прыщавым подростком.
У Кэсси в руках была запечатанная пачка сигарет, и Ник сразу догадался, куда она ходила.
– Прости меня, Кэсси, – Ник так смутился, что даже не догадался притвориться, будто ищет таблетку от головной боли. – Я не хотел копаться в твоих вещах. То есть я в них копался, и теперь мне ужасно стыдно. Я ненавижу шпионить…
– Когда с неба течет вода, не трудно понять, что идет дождь. Разве для этого нужно шпионить? Когда перед тобой женщина, окончившая школу с золотой медалью, получившая высшую оценку на государственном экзамене по определению академических способностей, принятая во все колледжи, куда она отправила документы, и валяющая в жизни дурака, вместо того чтобы зарабатывать сотни тысяч долларов в области высоких технологий или изучать белки-переносчики сигнала в Нью-Йоркском медицинском колледже имени Альберта Эйнштейна, есть о чем задуматься.
– Но послушай, Кэсси…
Кэсси покрутила пальцем у виска.
– Нельзя не признать, что у такой женщины не все дома.
– Не надо так!
– А как надо? Ну хочешь, я надену белый халат и прочитаю тебе лекцию об уровне катехоламинов в медиальном прозэнцефалоне подбугровой области мозга? Тебе это больше понравится?
– Мне не кажется, что у тебя не все дома.
– Сумасшедших определяют по делам, а не по словам, – сказала Кэсси.
– Ну хватит уже!
– Тогда пошли вниз.
Усевшись на шершавый диван в гостиной, Кэсси продолжала рассказывать:
– Я получила полную стипендию для учебы в Университете Карнеги–Меллон,[56] но хотела учиться в Массачусетском технологическом институте.[57] Мой отчим не желал тратить на меня ни цента, поэтому мне пришлось нелегко в Массачусетсе. Первый курс оказался кромешным адом. Нет, учиться мне было легко и интересно, но вот другие студенты… Потом общежитие, где я жила, сгорело. В огне погибла половина студенток, и я унесла оттуда ноги. Вернулась домой и больше никуда не поступала. Так и сидела дома.
– У тебя был шок.
– Потом я пристрастилась к кокаину и «Валиуму».[58] Я вообще становилась зависимой от всех лекарств, которыми пыталась себя лечить. Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять, что у меня «биполярные тенденции». Тогда я загремела на полгода в больницу с глубокой депрессией. Впрочем, лекарства, которые мне прописали, действовали неплохо.
– Выходит, и химия на что-то годится.
– Ну да. Но к тому времени я уже сбилась с Пути.
– С Пути? Это что-то религиозное?
– Путь, Ник, – это Путь. Вот ты, например, учился в Университете штата Мичиган, изучал там бизнес, получил работу на крупнейшем предприятии по производству офисной мебели, и все у тебя шло хорошо, пока ты трудился не покладая рук, никуда не совал свой нос и никому не действовал на нервы…
– Ну я понял. А ты?
– А я сбилась с Пути. Считай, что я заблудилась. Возможно, я шла по лесу, и тут поднялся страшный ветер и закидал Путь сухими листьями, и я пошла совсем в другую сторону. А может, проклятые птицы склевали хлебные крошки, отмечавшие Путь. Я не говорю, что моя жизнь лишена смысла. Возможно, она должна служить примером, предостережением тем, кто может совершить мои ошибки.
– Вряд ли мир так жесток, – сказал Ник.
– Люди вроде тебя думают именно так.
– Но ведь еще не поздно…
Кэсси шагнула к Нику, обняла его и прижалась к его груди.
– Как приятно так думать! – прошептала она.
7
Сержант Нойс вызвал Одри к себе в кабинет и усадил на стул.
– Мне звонил начальник службы безопасности «Стрэттона», – сообщил он ей.
– Он, наверное, волнуется.
– Он вне себя от ярости, Одри. Из-за ваших обысков у него и у Коновера.
– Не знаю, как Рой и его бригада, а мои люди вели себя очень сдержанно и аккуратно.
– Боюсь, что Рой разгромил квартиру Ринальди.
– Меня это не удивляет. Я проводила обыск с согласия Коновера, а у Роя был ордер на обыск.
– Рой – это Рой… Послушай-ка! – Нойс наклонился вперед и оперся руками о письменный стол. – Ринальди сказал мне одну вещь. Это очень серьезно.
– Он что, собирается подать на нас в суд? – усмехнулась Одри.
– Он знает о Леоне.
– О Леоне?
– Честно говоря, я удивлен тому, что он не заговорил о нем сразу. Наверное, он ничего о нем не знал, а потом изучил твою подноготную, и всплыло имя Леона.
– Вы знали, что Леона уволили со «Стрэттона». Я сразу вам об этом сообщила.
– Да, конечно, но, к сожалению, я придал этому мало значения. Я как-то все это не связал.
– Но ведь в этом городе со «Стрэттона» кого-то уволили практически в каждой семье!
– Это точно.
– Если отстранить от этого дела всех, кто имеет какое-то отношение к уволенным со «Стрэттона», работать будет некому. Кстати, наши эксперты и техники в этом отношении не исключение.
– И тем не менее мы должны действовать аккуратнее.
– Мне же совершенно случайно поручили это расследование. Я не напрашивалась!
– Я знаю.
– Кроме того, вначале оно вообще не имело никакого отношения к «Стрэттону».
– Согласен, но…
– Дайте мне договорить! Леон тут совершенно ни при чем! Я просто изучаю улики, и мои симпатии и антипатии тут совершенно не играют никакой роли. И вы это прекрасно знаете.
– Я-то это знаю. Но если дело дойдет до суда, тебе будет трудно доказать свою беспристрастность. Если об этом узнает прокурор, он немедленно потребует отстранить тебя от этого расследования, чтобы правоохранительные органы не в чем было упрекнуть. И он будет совершенно прав. На месте окружного прокурора я бы тоже любой ценой добился того, чтобы расследование не походило на личную месть.
