Линдси Фэй - Прах и тень
Шерлок Холмс, взгромоздившись на край письменного стола, импровизировал на тему Паганини. Сам оригинал с трудом прослеживался, настолько виртуозной была игра на скрипке. Увидев меня, великий сыщик соскочил со стола, и струны прозвучали победным аккордом, перешедшим в ликующие фанфары.
— Хвала Всевышнему! Мой дорогой, я неописуемо рад, что вы встали с постели!
— Я тоже счастлив вас видеть.
— Необходимо срочно уволить сиделку. Она ужасно раздражает меня последние два дня: бубнит утешительные пошлости и насвистывает в неправильной тональности популярные мелодии.
— Тогда я рад, что не просыпался до этих пор.
— Вам необходимо набраться сил, — строго сказал Холмс. — У вас была контузия и, по словам доктора Эгера, сломано несколько ребер.
— Я того же мнения. Прочитал, что и вы серьезно ранены.
Однако Холмс выглядел вполне здоровым, если не считать кругов под глазами и небольшого пореза на руке.
— Так вы видели статью в газете? Лесли Тависток демонстрирует рабское подобострастие, но правдивость никогда не входила в короткий список его достоинств.
— Верно сказано. Он, в частности, утверждает, что Эдвард Беннетт погиб в результате взрыва.
— Ну, эту ложь ему внушил Лестрейд.
— Вот как? — удивленно пробормотал я.
Шерлок внимательно посмотрел на меня.
— Присядьте, мой дорогой друг. Взрыв, хотя и нанес вам вред, в конечном счете сыграл добрую службу. Коллекция Беннетта сгорела. Я это знаю точно: все обыскал, но не нашел ничего.
— Миссис Беннетт мертва, — задумчиво сказал я. — А ее сын…
— Его уже похоронили, — быстро сказал мой друг. — Он обратился в прах, откуда и возник. Не осталось никаких следов человека, которого мы называли Джеком Потрошителем.
— Даже не верится, что с ним покончено.
— Нужно время, чтобы привыкнуть к этому. Вы пришли в себя всего-то каких-нибудь десять минут назад.
— Похоже, правду об этом деле будут знать только пять человек, если не считать членов правительства Великобритании.
При этом моем замечании веселые огоньки в глазах Холмса померкли.
— Сейчас таких людей четверо.
— Пятеро! Мы с вами, Лестрейд, Данлеви и мисс Монк.
Взгляд моего друга внезапно уперся в потолок. Челюсть Холмса двигалась, но заговорил он не сразу.
— Нас четверо. Боюсь, что мисс Монк не в себе.
— Что вы хотите сказать? — закричал я. — Ведь она осталась жива!
— Успокойтесь, мой дорогой Уотсон.
— В статье ничего не говорится…
— Беннетт опоил ее наркотиками, чтобы увести в дом своей матери. Судя по всему, он встретил ее в пабе, добавил зелье в питье и под предлогом опьянения вывел мисс Монк наружу. Доза опиума, которую она приняла, в сочетании с вредными продуктами горения и нервным стрессом оказали сильное воздействие на ее психику.
— Только не называйте ее…
— Прошу вас Уотсон, не травите себе душу. Мисс Монк не сумасшедшая, но в ее памяти возникли провалы. Она узнаёт многих своих знакомых, хорошо понимает собеседника, но стала очень молчаливой и часто смущается.
Мы с Холмсом сполна натерпелись от Потрошителя. Но эта новость ошеломила меня как ничто в жизни.
— Ужасная несправедливость! — прошептал я дрожащим от волнения голосом. — Где она сейчас?
— Вчера мисс Монк вышла из больницы и сейчас живет в семье мистера Ласка. У них нашлась для нее свободная комната.
— Они собираются распространить на нее свою благотворительность?
— Вовсе нет. Это я все устроил.
— Наверное, вы ощущаете свою ответственность? Впрочем, я не вправе вас ни в чем винить.
До сих пор не возьму в толк, зачем я сказал это. Непростительное замечание. Холмс не ответил, да и что он мог сказать? Мой друг лишь сцепил пальцы и закрыл глаза.
— Ради бога, простите меня. То, что вам удалось совершить, — настоящее чудо. Вы не могли… Холмс, прошу вас, не убивайтесь так.
Мой взгляд случайно упал на приставной столик. Шприц лежал там, куда он выпал из неловких пальцев Холмса, а бутылочка семипроцентного раствора кокаина, обычно закрытая в ящике буфета, стояла пустая на видном месте. Рядом лежал большой конверт. Он имел красивую печать с рельефным гербом — такие ставят в государственных учреждениях.
— Кто прислал вам это письмо, Холмс? — спросил я, чтобы сменить тему, все еще ощущая боль в сердце.
— Ерунда. Причуда моего брата. Ему вдруг взбрело в голову, что я заслуживаю рыцарского звания.
— Но ведь это замечательно! — обрадовался я. — В Англии нет человека более достойного такой чести, чем вы. Мои искренние поздрав…
— Я отказался.
Мой друг поднялся с места, чтобы набить табаком трубку.
Я глядел на него не в силах поверить сказанному.
— Вы отказались от рыцарского звания…
— Не прикидывайтесь тупицей. Я же сказал, что отверг эти почести, впрочем, в весьма вежливой форме, — и хватит об этом.
— Но, боже правый, почему? Вы фактически в одиночку загнали в капкан самого ужасного в современной британской истории преступника, и никто даже не узнает об этом. По меньшей мере, вы заслужили…
— Если бы я, руководствуясь какой-то непонятной мне логикой, счел себя достойным рыцарского звания, я бы, без сомнения, принял его, — сердито сказал детектив. Потом добавил, уже более мягко: — Я сказал Майкрофту, что подобной чести заслуживаете скорее вы, и весьма красноречиво отстаивал свою точку зрения. Но, увы, он меня не услышал.
Холмс достал часы:
— Сейчас четверть первого. В половине третьего мисс Монк будет в двух шагах от нас, у доктора Эгера. Я договорился, что она пройдет у него курс лечения. Эгер считает, что Мэри Энн выздоровеет. Почему бы не сходить повидаться с ней, если вы достаточно окрепли? Уверен, что это доставит ей удовольствие.
— И мне тоже. Вы пойдете со мной?
— Только в том случае, если нужна моя помощь. Увы, мисс Монк не узнаёт меня. — Холмс смахнул шприц и бутылочку в просторный карман халата. — Несомненно, Данлеви тоже придет туда. Он просто одержим ею, настоящий маньяк.
— Большинство людей назвали бы это любовью.
— Ваша теория имеет свои достоинства. Но, мой дорогой Уотсон, вы, наверное, умираете от голода? — Распахнув дверь, он вышел на лестничную площадку. — Миссис Хадсон, будьте так любезны, холодный обед на двоих и бутылку кларета! — Я услышал раздавшееся внизу радостное восклицание и последовавшие за ним уговоры. — Дорогая, не сердитесь, что я давеча отослал обед назад.
Я улыбнулся: голос миссис Хадсон звучал все с большей силой и убежденностью.
Холмс вздохнул.
— Через минуту вернусь, Уотсон. Думаю, это именно тот случай, когда капитуляция — наивысшая доблесть.
Спустя три недели пронырливые газетчики и другие охотники за сенсациями покинули наконец жилище Мэри Келли — последней проститутки, ставшей жертвой Джека Потрошителя. Вечером падал снег. Я неторопливо спустился по лестнице и вышел на улицу. Морозный воздух покалывал щеки и бодрил. Я постучал в дверь дома Эгера, и меня впустили в безупречно чистый вестибюль. Если бы даже я не знал, куда идти, раскаты веселого смеха, доносившиеся из кабинета врача, указали бы мне правильное направление. Толкнув дверь, я увидел мисс Монк, оживленно беседующую с доктором Эгером. Рядом с ней на софе восседал Стивен Данлеви. Мельком добродушно посмотрев на меня, он вновь устремил взор на предмет своей привязанности.
— И вы всерьез утверждаете, что это лечение от истерии? — спросила Мэри Энн, недоверчиво хмуря брови.[38]
— Не в этой клинике, уверяю вас, — со смехом сказал Мур.
— Догадываюсь, что такие методы многим нравятся, но в Уайтчепеле это обходится гораздо дешевле. Доктор Уотсон! — воскликнула юная особа, вскакивая с места и хватая меня за руку. — Вам приходилось лечить женщин от истерии?
— Не от такой, как у вас, — ответил я, а она села на место. — Выглядите теперь намного лучше, чем раньше. Искренне поздравляю, как и вашего доктора, прокладывающего новые пути в медицине.
— Она, по существу, сама делает всю работу, а я лишь наживаю себе добрую репутацию, — улыбнулся доктор Эгер. — Весьма позорное занятие, но очень часто врачебная карьера делается именно так.
— Утверждая это, вы оказываете себе плохую услугу, — заметил журналист. — Доктор Уотсон прав, и я, пользуясь случаем, хочу сказать, что еще никому в жизни не был так благодарен, как вам. Если не считать мистера Холмса, конечно, — добавил он, бросив взгляд в мою сторону.
— Как поживает мистер Холмс? — поинтересовался Мур.
Я не сразу нашел, что ответить, но Мэри Энн меня опередила:
— Скажу еще вот что. Он, похоже, думал, что я совсем спятила: все забыла в одно мгновение. Смотрел на меня как на стул или другой предмет мебели.
— Ах вот как, — улыбнулся я.