Линдси Фэй - Прах и тень

Линдси Фэй

Прах и тень

История с Джеком Потрошителем оставила в душе моего друга Шерлока Холмса глубокую рану. Весь Лондон тогда пребывал в смятении. Почти всякий раз, когда я входил утром в комнату Холмса, он лежал на диване после бессонной ночи. В ногах была скрипка, на полу валялся выпавший из длинных пальцев шприц для подкожных инъекций, но никакое снадобье не могло изгнать из памяти Холмса призрак человека, которого мы безуспешно пытались поймать вот уже больше двух месяцев. Насколько хватало сил, я заботился о здоровье друга. Увы, мне плохо удавалось рассеять ужас, охвативший нас после того, что произошло. Я разделял страдания Холмса, и мне было нелегко рассеять мучавшие его сомнения. Этому гениальному человеку, несмотря на те невероятные усилия, что он предпринимал, казалось: он сделал не все, на что способен.

Однажды меня посетила мысль: надо бы занести случившееся с нами на бумагу — не для публикации, конечно, а чтобы осмыслить события и хоть немного унять душевное смятение. Помню, как измучили меня попытки запечатлеть для истории события, произошедшие у Рейхенбахского водопада.[1] И в этот раз стоило взяться за перо, как ужасная тяжесть наваливалась на меня. Трудные были дни. Не раз и не два, когда дел накапливалось столько, что игнорировать их было уже никак невозможно, Холмс говорил, облокачиваясь на мой письменный стол:

— Давайте займемся Тарлингтоном вместе. А о том деле вам вовсе нет нужды писать, дружище. Мир уже не помнит о нем. Настанет день — и мы тоже забудем.

В этом Шерлок Холмс заблуждался, что случалось с ним крайне редко: мир до сих пор не забыл о Джеке Потрошителе. Редкий мальчик, сколь бы ни был он храбр, не испытывает холодка страха, когда взрослые тревожат в своих разговорах ужасный призрак этого злодея.

Я заканчивал эту хронику, стараясь излагать факты в спокойном, размеренном тоне, как и пристало биографу. Это было много лет назад, когда участие Холмса в деле Джека Потрошителя многие еще оспаривали. Однако затем о нашей роли в расследовании этих злодеяний почти вовсе перестали упоминать. Лишь безусловно удачно завершенные моим другом дела вызывали славословие публики. Если же рассказ не имеет конца, то это и не история вовсе, поэтому для всего Лондона загадка Джека Потрошителя так и осталась абсолютной тайной.

Возможно, я действую против собственных интересов, однако не в силах заставить себя сжечь записи о расследовании, которое мы проводили вместе с Холмсом. Я намереваюсь препоручить эти бумаги, включая и данное письмо, заботам своего искушенного адвоката. Впрочем, у меня нет абсолютной уверенности, что мое пожелание никогда не публиковать эти записи будет выполнено, сколь бы энергично я на нем ни настаивал. Рассказанная мной история далеко превосходит наши обычные представления о границах человеческого злодейства, поэтому меня трудно обвинить в приукрашивании или желании произвести сенсацию. И все же очень хотелось бы, чтобы к тому времени, когда читатель ознакомится с этими страницами, память о Джеке Потрошителе стала бы легендой былых времен, менее справедливых и более жестоких.

Единственной причиной, заставившей меня написать все это, было искреннее восхищение несравненными талантами и высокими стремлениями, отличавшими моего друга более чем полвека назад. И все же должен с удовлетворением заметить, что уже теперь благодарные потомки отвели великому Шерлоку Холмсу достойное его место в истории. Это случилось сейчас, когда я пишу эти строки, предчувствуя, что близится новая война, которая принесет еще один прилив вселенского горя.

Пролог

Февраль 1887

— Мой дорогой доктор, боюсь, сегодня вечером мне потребуется ваша помощь.

С немым вопросом во взгляде я поднял глаза от статьи о местных выборах в «Колуолл Газетт».

— Я в вашем распоряжении, Холмс.

— Одевайтесь потеплее. Барометр не сулит сильных атмосферных возмущений, но ветер прохладный. Буду вам признателен, если не забудете положить в карман револьвер. Это очень веский аргумент, к тому же осторожность никогда не помешает.

— Вы, кажется, говорили за обедом, что мы вернемся в Лондон утренним поездом?

Шерлок Холмс загадочно улыбнулся сквозь тонкую пелену табачного дыма, неизменно клубившегося вокруг его кресла в нашей со вкусом обставленной гостиной.

— Если речь идет о моем замечании, что в городе у нас будет возможность поработать гораздо более продуктивно, чем здесь, в Херефордшире, то это действительно так. В Лондоне нас ждут три дела, в разной степени интересные.

— А пропавший бриллиант?

— Я уже разгадал его тайну.

— Дорогой Холмс! — воскликнул я. — Поздравляю вас. Но где же он тогда? Сообщили ли вы о своей находке лорду Рамсдену? Послали весточку в гостиницу инспектору Грегсону?

— Друг мой, я сказал, что разрешил загадку, но вовсе не имел в виду, что все устроил. — Холмс рассмеялся, поднимаясь с кресла, чтобы выбить трубку о каминную решетку. — Эта работа нам еще предстоит. Что касается дела, оно не было особенно таинственным, хотя и повергло в смущение нашего друга из Скотланд-Ярда.

— И все же теряюсь в догадках, — признался я. — Кольцо, украденное из фамильного склепа, абсурднейшим образом отсутствующий клочок лужайки в южной части имения, трагическое прошлое барона…

— Мой дорогой Уотсон, вы обладаете определенного рода талантом, но удивительно редко им пользуетесь. Вы только что перечислили самые главные обстоятельства дела.

— И все же должен признать, что остаюсь в полнейшем неведении. Собираетесь ли вы сегодня вечером встретиться лицом к лицу с преступником?

— Никакого фактического правонарушения пока что не случилось. Но мы сделаем все от нас зависящее, чтобы увидеть преступление в момент его совершения.

— В момент его совершения?! Что вы имеете в виду?

— Ограбление могил, если чутье мне не изменяет. Встретимся у дома в час ночи: к этому времени служители кладбища уже будут спать. Постарайтесь, чтобы вас никто не увидел. Не опаздывайте: это может навредить делу.

С этими словами Холмс проследовал в свою спальню.

Без десяти час я покинул особняк, тепло одевшись. Ночь была холодной, и звезды отражались в инее на траве. Я без труда нашел своего друга: он вышагивал по ухоженной с почти континентальной тщательностью садовой дорожке и был явно впечатлен панорамой прекрасно видных этой ночью созвездий, усеявших небо. Я прочистил глотку. Шерлок кивнул и приблизился ко мне.

— Мой дорогой Уотсон, — сказал он негромко, — значит, вы тоже предпочли риск простудиться перспективе остаться вдали от Мэлверн-Хиллз этой ночью? Наверное, нечто подобное пришло в голову вашей экономке?

— Не думаю, что миссис Дживонз бодрствует и способна это предположить.

— Чудесно. Тогда пройдемся быстрым шагом, чтобы немного согреться.

Мы направились по тропинке, которая сначала вела в глубь сада, а потом повернула в сторону близлежащих утесов. Вскоре Холмс провел меня сквозь заросший мхом лес, и мы покинули границы имения Блэкхит-хаус. Не зная цели нашей прогулки и чувствуя себя от этого крайне неуютно, я не удержался от вопроса:

— Вы как-то связываете ограбление могилы с недавно украденной фамильной драгоценностью?

— Почему вы решили, что недавно? Как вы помните, мы мало что знаем о времени ее исчезновения.

Я задумался. Мое дыхание образовывало в воздухе причудливые облачка.

— Согласен. Раз речь идет об ограблении могил, мы можем скорее не дать свершиться преступлению, чем обнаружить его.

— Едва ли.

Хотя я и привык к чрезмерной скрытности Холмса на заключительной стадии расследования, его безапелляционность действовала мне на нервы.

— Не сомневаюсь, что очень скоро вы разъясните мне, что значит этот странный акт кладбищенского вандализма.

Шерлок бросил на меня быстрый взгляд.

— Сколько времени вам потребуется, чтобы вырыть могилу?

— В одиночку? — Я пребывал в затруднении. — Если очень спешить, хватит и дня.

— А в обстановке полной секретности?

— Полагаю, это заняло бы еще несколько дней, — сказал я нерешительно.

— Наверное, столько же времени нужно, чтобы раскопать захоронение. А ваша природная сметка помогла бы сделать это скрытно от посторонних глаз.

— Холмс! — Я чуть не задохнулся от осенившей меня догадки. — Вы хотите сказать, что отсутствующий клочок дерна…

— Тсс! — прошептал он. — Вот. Видите?

Мы забрались на гребень поросшего лесом холма примерно в полумиле от имения и теперь рассматривали неровную лощину, образующую одну из границ расположенного невдалеке города. Холмс указал пальцем: