Во тьме безмолвной под холмом - Дэниел Чёрч
Она на цыпочках прокралась по коридору.
На кухне никого не было. Из кружки на столе все еще поднимался пар; тонкая струйка дыма змеилась над пепельницей, в которой маманя неудачно затушила окурок.
Джесс погладила Джоэля по голове. Своего малыша, вынужденного вдыхать этот запах, а еще сырость и затхлый смрад дерьма и гнили. Внезапно она разозлилась, вспомнив хирургию в Падубовом ряду и доктора Эммануэль. Там-то все дышало чистотой. Она не понимала, насколько паршивый воздух у нее дома, пока туда не вернулась. Чистый воздух был как мальчики из ее альбома для вырезок: прекрасный, но не для таких, как она.
Ладно, насчет мальчиков еще поглядим, но она наконец-то покидает дом, посылая маманю и остальных на три буквы. Перед нею открывается новый мир, и как знать, что ждет ее там. Уж воздух там точно будет другим. Даже если она не заслужила чистого воздуха, его заслужил Джоэль.
На столе тускло поблескивал вороненой сталью пистолет, рядом лежали полный запасной магазин и коробка патронов.
Девочка колебалась. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь хватится бестолковой Джесс или мамане вздумается снова заглянуть в семейную Библию? Джесс не знала. И не знала, заметят ли они пропажу пистолета.
Зато с пушкой она сможет не даться им снова в руки. Тем или иным способом. Если не будет другого выхода.
Но сможет ли она стрелять в собственных родных? В мать, братьев, даже в Киру? Или в себя, чтобы не достаться им живой? А как же Джоэль? Оставить его в их руках или…
Джесс покачала головой. Нет. Чего проще – положить ствол в карман пальто, но риск того не стоит, а она и так чересчур нагрузилась.
Она отворила дверь. На этот раз маманя не озаботилась ее запереть: пока не стемнеет, запираться больше не от кого.
Холодный ветер дохнул в лицо, запорошив снегом.
Джесс вышла на двор и тихонько прикрыла за собой дверь. От холода Джоэль снова захныкал.
– Тише, мыши, – прошептала она, укачивая его. – Кот на крыше. – Плач, зарождающийся в его горлышке, стих.
Джесс зашагала по маманиным следам, пока фермерские постройки не остались позади. Следы вели через поля: маманя успела миновать большое поле за домом и закрыла за собой ворота, а сейчас направлялась к следующему. Ее путь лежал через весь Тирсов дол, к Курганному лесу.
Джесс подумала, не подождать ли, пока маманя скроется среди деревьев; стоит ей оглянуться, и она увидит беглянку. Но маманя не задержится в Пустотах и наверняка поймет, что Джесс ушла, как только войдет в дом. Джесс предстояло пробираться по глубокому снегу, а у них есть тракторы, чтобы пуститься в погоню.
Она сошла с ума, раз решилась на эту авантюру. Надо было взять пушку. А теперь уже поздно. Девочка свернула направо и пересекла поля, направляясь к рощице у подножия Пологого холма. К тому времени, как она перелезла через каменную стену и стала пробираться между деревьями, спину ломило зверски, но Джесс лишь стиснула зубы и продолжала идти. Со своими короткими ногами она постоянно не поспевала за остальными, поэтому привыкла ходить быстро и все делать через не могу.
На деревьях вдоль тропинки трепетали обрывки сигнальной ленты; должно быть, именно здесь обнаружили Тони. Джесс подняла взгляд на дорогу, на уступ под отбойником. Там виднелся знак: один черный вертикальный штрих с тремя поперечинами.
Эти сволочи убили ее брата. Единственного, на кого ей было не наплевать. Кроме, может быть, Дома. Прости, братишка, снова подумала Джесс и свернула налево, к концу межевой дорожки. Там начиналась пологая извилистая тропинка, что вела на Верхотуру.
37
Даже после того, как усталость взяла верх над страхом и людей одного за другим сморил сон, Милли Эммануэль продолжала сидеть, глядя в костер. А заодно и поддерживая его, что было важнее всего. Он не должен потухнуть. Тьму необходимо удерживать на расстоянии.
Элли отрубилась первой, за нею – Шарлотта и Кейт, сестры по несчастью, прижавшиеся друг к дружке, чтобы согреться; и наконец, Фил и Джули. Эрни Штазёлек, как и Милли, не спал всю ночь, лишь изредка отрывая взгляд от огня, пока и его в конце концов не сморило. Несомненно, он видел в огне Мажену и детей, как Милли видела Ноэля.
Интересно, Эрни верит в Бога? Она никогда не встречала его в своей церкви, но в Барсолле есть еще две. А может, он католик, и тогда одному Богу и ведомо, где он молится.
Ну, Богу, конечно, ведомо.
Если Эрни верующий, то насколько вера поддерживает его сегодня? Милли, конечно, молилась, – а что еще остается, когда все посильное уже сделано? – но впервые в жизни у нее возникло чувство, что ее никто не слышит. Такого с ней еще не бывало. Она всегда знала, что ее видят, принимают и любят – со всеми грехами и недостатками. Но сегодня вечером это знакомое чувство покинуло ее.
Она сказала себе, что все дело в шоке – она потрясена и растеряна – и страхе потерять Ноэля. Она не хотела признать, что это могло случиться, убеждала себя, что Господь не допустит, но трагедии вроде смерти Эллиного сынишки случаются каждый день. Потому что, как она сама говорила Элли, мир порочен.
Ее вера подвергается испытанию. Так и нужно об этом думать. Мир греховен и жесток; жизнь жестока. Вера не освобождает от этого. Другие люди пережили такую же потерю, а то и хуже. Значит, и она обязана выстоять. Выдержать. Надеяться. Верить. И жить по вере своей: творить добро и любить ближнего.
Так она себе говорила, но в душу все равно закрадывался страх: а вдруг она не ощущает присутствия Бога потому, что и ощущать-то нечего?
Не в том смысле, что атеисты оказались правы, в это она ни за что не поверит. Нет, этот страх был еще хуже. Она боялась, что Бога больше не существует, а мир передан во власть чему-то другому. Либо Он отвернулся, отдав мир – или конкретно этот уголок его – на потеху демонам (а кем еще могут быть эти твари?), либо, что намного ужаснее, силы зла способны Его одолеть.
Поверить в это было бы кощунством. Милли и не верила; во всяком случае, твердила себе, что не верит. Но именно этого она и боялась.
И все-таки она продолжала молиться, уповая на ответ, всю эту ужасную, одинокую ночь. Молиться и подпитывать огонь, чтобы горел ярко, потому что только свет сдерживал чудовищ. Крест не
