Вы меня не знаете - Имран Махмуд
– Это еще что за хреновина? – спрашиваю я.
– Рация двусторонней связи. Взяла у вышибал. Они пользуются одним каналом, мы – вторым.
– Когда? Когда ты их достала? – Все до сих пор кажется нереальным, и я не успеваю за ней. Смогу ли я вообще за ней угнаться, подумал я в ту секунду. – А пистолет? Откуда мы его сейчас возьмем?
– Курт. – Она переводит взгляд на него. Он стоит у окна и смотрит на улицу, его огромная фигура отбрасывает на пол тени. – Можешь как-то помочь с пистолетом?
– Если только такой, который уже был в деле, но, наверное, к пятнице достать смогу, – отвечает он.
– Ну вот и решили, – говорит Ки. Она все продумала.
– Еще вопрос, – говорю я. – Откуда ты знаешь, что Фейс там будет?
– Просто знаю, – отвечает она так, будто говорить больше не о чем.
Как только Курт ушел, все огоньки у нее в глазах потухли. Затворы закрылись, и каждый раз, когда я пытался вовлечь ее в разговор, она просто смотрела сквозь меня. Естественно, я понимал, что для нее все это стресс. Для меня тоже, но отвечаю: если снять несколько слоев, под ними, скорее всего, буду прежний я. Да, чуть более дерганый, но в целом такой же, как раньше. А Ки изменилась. Не поймите неправильно. Понятно, что после всей херни она имеет право измениться. Но она менялась прямо на моих глазах, да так, что за всеми этими изменениями я не поспевал. Уверен, что все это из-за Спукса.
Больше всего она менялась после встреч с ним. Когда она ходила к нему в первый раз и вернулась в парандже, напугав меня до смерти. Тогда-то это и произошло. Изменение. Не такое, которое бросилось бы в глаза кому-то со стороны, но я-то видел. Сначала оно было еле заметно, как будто краски, которыми она нарисована, начали менять тон. Зеленые стали не такими чистыми. Синие – не такими звенящими. Все цвета стали приглушенными, как на фотографиях семидесятых годов, на которых цвета такие, какие надо, разве что менее резкие и яркие, чем натуральные. Но ее цвета были теперь совсем не правильные.
Я беспокоился и попытался поговорить с ней, когда Курт ушел, но, если бы вы знали Ки, вы бы знали, что она не из тех, кого можно переубедить. Ничего удивительного. Она всегда была такая. Эту ее черту я ненавидел.
Любому нормальному человеку можно поднять настроение, рассказав, допустим, что-нибудь смешное. И даже если не сразу, то со временем это обычно действует. С Ки такое не пройдет. Она воспринимала такое как оскорбление в адрес своего состояния. Как будто ты говоришь ей: «Ты сейчас чувствуешь не то, что надо, так что давай-ка чувствуй что-нибудь другое». Ей хоть что говори. Из ее состояния ее не вытащить, что ни делай. Уж я-то знаю, сам сколько раз пробовал. Самое лучшее – дать ей время переварить чувства. Оставить все, как есть, пока они не сделают свое дело так, как надо ей. Я в таких случаях просто менял тему.
Я, понятно, попробовал, но разговаривать она не стала. Иногда она в таком настроении, что кажется, будто она меня ненавидит, но не в этот раз. Она просто меня не замечала. Мыслями она была далеко, а когда такое случалось, она вся тоже была далеко, вместе с мыслями. Оставшуюся часть дня мы почти не разговаривали. Когда я спросил, не хочет ли она бутерброд, она пробурчала, что нет, но посидела со мной, пока я ел. Правда, потом, когда вечером я включил телик, она ушла в спальню и просто лежала там и думала, уставившись в потолок и что-то бормоча себе под нос. Мне еще не хотелось ложиться, так что я позвонил маме.
– Мам, разбудил?
– Конечно, разбудил – звонить в такое время.
– Извини. Я просто…
– Да я шучу, дурачок. Какой тут сон, когда эти двое сидят внизу?
– Какие еще двое? – Я вдруг забеспокоился.
– Твоя сестра и этот парнишка.
– Мам, какой парнишка? Кто у вас? – поверить не могу, что я мог быть таким беспечным и что мама, кажется, совсем не боится.
– Твой друг. Конь.
– А, – говорю я, – Курт. – И через секунду: – Курт? А чего он у вас делает?
– Ты меня спрашиваешь? Мне откуда знать, чем вы с вашим конем постоянно заняты? Он сказал, что ему надо поговорить с твоей сестрой, вот он и говорит. А больше я ничего не знаю.
Я вешаю трубку и решаю, что мне тоже пора спать. Но, слава богу, что есть Курт. Заглянуть к маме и Блесс – очень на него похоже. Мне стало спокойнее, потому что он с ними.
Я пошел и лег рядом с Кирой. Она еще не спала, смотрела вверх, на люстру и тихонько бормотала. Я положил голову рядом с ее, постарался ни о чем не думать и сам не заметил, как заснул.
На следующий день она немного вышла из своего транса, но, по правде говоря, скорее потому, что почти все время висела на телефоне. Когда ей звонили, она выходила в общий коридор на лестничной площадке и разговаривала там. Странные это были звонки. Я это понял, хотя и не знал, кто звонит. Она в основном кивала, прижимая трубку к уху. Изредка она говорила: «Да. Да. Хорошо». И все. Разговоры были короткие. Ни привет, ни пока. Я же говорю – странно. Когда я спросил, кто звонит, она сказала, что это вышибалы из клуба – давнишние друзья. Или кто-нибудь еще, кто должен помочь нам войти и выйти.
– Просто оргвопросы, – сказала она, – тебе вникать не обязательно.
Наверное, я должен был обо всем догадаться, но, клянусь, до такого я бы не додумался. Я такие штуки просто не улавливаю. Сейчас я думаю, какой же я тупой, но тогда я ни о чем не подозревал, честное слово. Когда я отматываю все назад, иногда думаю, что должен был понять, что дело нечисто. Потому что на следующий день я снова пошел за ней в мечеть. Я имею в виду: конкретно проследил. На этот раз я выждал всего минуту, прежде чем пойти за ней, чтобы увидеть, куда она идет. Увидеть своими глазами. И я должен был догадаться.
Длинный перерыв: 16:20
Центральный уголовный суд Т2017229
Дело рассматривает: ЕГО ЧЕСТЬ СУДЬЯ СЭЛМОН, КОРОЛЕВСКИЙ АДВОКАТ
Заключительные
