Александр ЗОЛОТЬКО - ПОКЕР НА КОСТЯХ

   И пусть все это находится в рабочем состоянии до сих пор. Мне нужно придумать, что это такое, и представить себе как оно могло быть использовано. Оказаться одному таким же умным, как весь советский генералитет.

   Не весь, поправил я себя по зрелому размышлению. Всем о таком плане, наверное, не сообщили бы.

   И мне показалось, что я чертовски близко подобрался к тому, о чем меня просил Толик. Если есть такая кнопка, то возможен, пусть самый маленький, но все-таки шанс, что кто-то может эту кнопку заполучить. Это вам не ввоз в страну ядерных чемоданов или перенацеливание ракет.

   И еще одна прогрессивная мысль пришла мне в голову. Если это гипотетическое устройство реально существует на территории Украины, то кнопка должна находиться где-то на территории России. Вон, даже пульт управления бомбой Старинова находился чуть ли на в Белгороде.

   Девушки закончили совещание, мы попрощались, и я отправился провожать Алиску к маршрутному такси.

   А по дороге домой сделал вывод, в тот момент огорчивший меня невероятно. Из всех моих умозаключений снова выходило, что бомбу на территории Украины если и могли заложить, то обслуживать ее и гарантировать, что никто из заинтересованных лиц ее не сможет найти и обезвредить, невозможно.

   Вот так, просто и лаконично.

   Виктор Николаевич подсел в машину к Михаилу на Садовом кольце десять минут назад, и за это время они не сказали ни слова. Михаил следил за дорогой, Виктор Николаевич сидел на заднем сидении и, казалось, дремал.

   – Как самочувствие, Виктор Николаевич? – первым нарушил молчание Михаил.

   – Подхватил где-то простуду.

   – Вам бы отлежаться…

   – С вами отлежишься, пожалуй, – немного раздраженно сказал Виктор Николаевич.

   – С нами – это с кем?

   – С вами всеми. Вы, кстати, обратили внимание, что я становлюсь брюзгой?

   – Никогда.

   – Михаил…

   – Вы немного раздражительны, но как еще должен чувствовать себя генерал в одной машине с преступником, предателем и ренегатом? – Михаил мельком глянул в зеркало заднего вида на пассажира.

   – Генерал должен чувствовать себя здоровым и бодрым. И, может быть, немного злым.

   – Злым вы себя наверняка чувствуете, Виктор Николаевич.

   – Я сказал – немного злым, а не злым как собака. А я сейчас по десятибалльной шкале зол на сто пятьдесят… – Виктор Николаевич задумался, … с половиной баллов.

   – И это не придает вам бодрости?

   – Михаил, какую бодрость я должен чувствовать после того, как прочитал ваше послание, передал его по указанному адресу и имел после этого беседу с самим. Неприятную, между прочим, беседу.

   – Вас ругали?

   – Что за детский сад, милый мой? «Ругали – не ругали!» Родителей в Кремль вызвали.

   – В Кремль? – удивился Михаил.

   – Хорошо, не в Кремль. Мы беседовали в неофициальной обстановке. И лучше бы меня ругали.

   – А что было?

   – Мне пришлось отвечать на вопрос о том, как я сам отношусь к вашему предложению и как оцениваю ваше предположение.

   – Настолько плохо?

   – Настолько плохо, что пришлось поддержать ваше предложение и сообщить, что я не готов полностью отбросить вашу теорию о Враге, который находится в Москве на достаточно высоком уровне.

   – Я бы не назвал это теорией. У меня почти полная уверенность.

   – Оставьте эту уверенность при себе, пока она не станет полной и доказательной! – раздраженно сказал Виктор Николаевич.

   – Хорошо, – невозмутимо кивнул Михаил, – а что по этому поводу сказали вам?

   – А нам сказали приблизительно то же, что мы сказали вам. Но в несколько более мягкой форме. И разрешили мне работать с вами. На ваш страх и риск.

   – Очень хорошо.

   – Очень, – Виктор Николаевич сказал это уже более мягким тоном, – я давно уже не чувствовал себя так странно.

   – В чем именно?

   – Уже довольно много лет мне удавалось держать свои дела под контролем. Я четко представлял себе, что именно делаю, и чем это должно закончиться. А сейчас… Наверное, это старость.

   Михаил промолчал.

   – Вы очень тактичны, Михаил, до отвращения.

   – Спасибо на добром слове.

   – А теперь объясните мне, почему вы исключили меня из списка кандидатов на роль Врага?

   – Вас? Ну, я вас уважаю…

   – Михаил!

   – Я вас действительно уважаю.

   – Еще.

   – У вас достаточно влияния и возможностей, чтобы не заниматься всей этой белибердой. И у вас нет причины.

   – Причина? Причина есть у всех. И ты не можешь этого не знать. Причина… Разве не достаточно, что из нас сделали посмешище? Не достаточно, что мы должны спрашивать разрешение для того, чтобы… Да для всего мы должны спрашивать разрешение! Знать всех главных подонков страны и улыбаться им, вместо того, чтобы взять за шкирку. Или просто вывести в расход. У вас ведь, Михаил, те же побудительные мотивы. Те же. Вы и организацию свою затеяли для того, чтобы иметь возможность восстановить справедливость. Нет?

   – Отвечать обязательно?

   – Не обязательно, Миша, вовсе не обязательно. Мы и так все поймем, мы с вами очень умные и проницательные. А вас, Миша, не мучают предчувствия, что рано или поздно столкнетесь с тем, что ваше понятие справедливости в ступает в противоречие с понятием справедливости кого-нибудь другого? Не боитесь? Не отвечайте. Вы вполне еще могли об этот не думать…

   – Думал, представьте себе.

   – И что же? И, кстати, что вас подтолкнуло?

   – Буденовск, – коротко ответил Михаил и мельком оглянулся.

   – Буденовск.

   – Да. Ведь на самом верху знали, что это произойдет. Ведь знали же?

   – Не на сто процентов…

   – На сто. Не знали где, но великолепно знали когда. И дали этому произойти. Из высших политических соображений. Я очень хорошо помню, какое чувство стыда испытал, когда услышал этот нелепый разговор премьера с террористом. Добрый день, вас беспокоит… У нас в Буденовске, видите ли, добрый день и премьер державы, претендующей на звание великой, извиняется, что он беспокоит бандита. Бандита.

   А сейчас мы снова гоняемся за Басаевым по горам и долам. А сколько было захватов после Буденовска? Все можно было закончить там. Мы должны были этого не допустить или закончить уже там. А что получилось? Не нужно только мне рассказывать о том, что теперь все это оправдалось, что страна подготовлена к необходимости применять силу, что мы преодолели афганский синдром, как американцы преодолели вьетнамский после Гренады. Террористы не имеют гражданства? Тогда пусть и те, кто с ними борются, не имеют гражданства тоже.

   Государство не может дать средства на собственную защиту, не может заставить зажравшихся сволочей дать денег, не нужно, мы найдем эти деньги. У тех же сволочей, только нам они деньги дадут, потому, что мы не просим их заплатить налоги, мы потребуем. А если они не дадут – мы возьмем сами, не будем ждать их адвоката и грозить штрафом.

   – Очень эмоциональная речь. Очень, – Виктор Николаевич покивал головой, – вы, значит, не будете ошибаться?

   – Будем. Почти наверняка будем. Но мы готовы заплатить за эти ошибки.

   – Да? Чем?

   – Жизнью, если хотите.

   – Ладно, вы и вам подобные идеалисты. Но ваше время может пройти. Мы не вечны. Вы гарантируете, что ваши преемники будут смотреть на это такими же глазами? Что они не захотят устроить из вашей империи небольшие княжества? Гарантируете? Абсолютная монархия действительно идеальная форма правления, при условии, что идеальный монарх бессмертен. Иначе все рано или поздно выродится в болото.

   – Мне еще рано об этом говорить, – глухо ответил Михаил, – нам еще нужно провести нашу первую операцию такого масштаба.

   – Действительно, – оживился Виктор Николаевич, – очень своевременно подвернулся «Армагеддон», очень кстати… Вы не забыли мне тогда сразу сообщить, как только узнали? Не забыли?

   – Не забыл. Я сознательно не стал вам этого говорить, иначе вы бы не поверили, или я бы спугнул Врага.

   – А вы сами не хотите примерить на себя эту роль? Отчего это вы вдруг оказались вне круга подозреваемых?

   – Я не могу быть врагом потому, что я им не являюсь точно. Я знаю. А вы не можете быть Врагом, потому, что не убили меня тогда в переулке, во время нашей первой встречи после моего… ухода. И еще по целому ряду признаков…

   – Ну и славно, – словно подвел черту Виктор Николаевич, – в общем, я готов с вами сотрудничать. И имею на это разрешение. Когда вы познакомите меня с обстановкой, сложившейся после смерти Мазаева?