Томас Харрис - Ганибалл
Я полагаю, что эта женщина – Старлинг, возможно, испытывает прочную и неистребимую привязанность к отцу, то, что мы называем «имаго»; это мешает ей легко вступать в сексуальные связи и, возможно, порождает в ней склонность к доктору Лектеру, в результате некоей трансференции, которую он, с его извращенной психикой, немедленно старается использовать. Во втором письме он снова побуждает ее вступить с ним в контакт посредством персонального объявления в газете и сообщает ей кодовое имя.
Ох Ты Боже мой! Этот тип никак не остановится. Скука и беспокойство Мэйсона были для него истинной пыткой, ведь он не мог ерзать на месте!
– Хорошо, прекрасно, замечательно, доктор, – прервал он Дёмлинга, – Марго, приоткрой окно. У меня появился новый источник информации о Лектере, доктор Дёмлинг. Это человек, который знает обоих – и Лектера, и Старлинг, видел их вместе и провел вблизи Лектера больше времени, чем кто другой. Я хочу, чтобы вы с ним поговорили.
Крендлер, поняв, к чему это все ведет, прямо-таки корчился на своей банкетке, у него даже в животе забурчало.
ГЛАВА 51
Мэйсон произнес несколько слов в микрофон внутренней связи, и в комнату вошел человек высоченного роста, с мускулатурой столь же выразительной, как у Марго, и одетый во все белое.
– Это Барни, – сказал Мэйсон. – Он шесть лет отвечал за Отделение для буйных в Спецбольнице для невменяемых преступников в Балтиморе, как раз когда там был Лектер. Теперь работает на меня.
Барни предпочел встать у аквариума, рядом с Марго, однако доктору Дёмлингу понадобилось, чтобы он вышел в освещенную часть комнаты. Тогда он сел рядом с Крендлером.
– Ваша фамилия – Барни, верно? Итак, Барни, какое профессиональное образование вы получили?
– У меня ЛПМ.
– То есть вы имеете лицензию как практикующий мед-брат? Очень хорошо. И это – все?
– Я получил степень бакалавра гуманитарных наук. Закончил Всеамериканский колледж заочного обучения, – невозмутимо сообщил Барни. – А также имею удостоверение о прохождении курса в Школе мортологических наук Камминса. Аттестат квалифицированного мортолога. Работал по ночам, когда учился на медбрата.
– Так что вы зарабатывали на свою ЛПМ в качестве служителя морга?
– Да. Увозил трупы с места преступления и помогал при аутопсии.
– А до того?
– Морская пехота.
– Понятно. И когда вы работали в спецбольнице, вы видели Клэрис Старлинг и Ганнибала Лектера во взаимодействии? То есть я хочу сказать, – вы наблюдали их беседы?
– Мне казалось, что они…
– Давайте начнем с того, что вы точно видели, а не с того, что вы думали о том, что видели… Можем мы поговорить только об этом?
– Он достаточно сообразителен, чтобы высказывать собственное мнение, – перебил Мэйсон. – Барни, вы ведь знаете Клэрис Старлинг.
– Да.
– Вы знали Ганнибала Лектера шесть лет.
– Да.
– И что же между ними было?
Поначалу Крендлеру было трудно воспринимать речь Барни, его высокий хриплый голос, но именно Крендлер задал ему вопрос, более всего относящийся к делу.
– Барни, скажите, Лектер вел себя с Клэрис Старлинг иначе, чем с другими?
– Да. В большинстве случаев он вообще не реагировал на посетителей, – ответил Барни. – Иногда он открывал глаза и смотрел на посетителя достаточно долго, чтобы тот почувствовал себя оскорбленным. Это – когда какой-нибудь ученый пытался покопаться у него в мозгах. Одного профессора он довел до слез. С Клэрис Старлинг он был достаточно жестким, но отвечал ей больше, чем другим. Ему было с ней интересно. Она его заинтриговала.
– Каким образом?
Барни пожал плечами.
– Он практически никогда там не видел женщин. А она по-настоящему хороша собой…
– Я не нуждаюсь в вашем мнении на этот счет, – отрезал Крендлер. – Это все, что вам известно?
Барни не ответил. Он взлянул на спросившего так, будто правое и левое полушария мозга у Крендлера превратились в двух сцепившихся друг с другом собак.
Марго расколола еще один орех.
– Продолжайте, Барни, – произнес Мэйсон.
– Они были откровенны друг с другом. В этом смысле он совершенно обезоруживает. У человека создается такое впечатление, что он не снисходит до лжи.
– Он … чего не делает до лжи? – спросил Крендлер.
– Не снисходит, – повторил Барни.
– С-Н-И-С-Х-О-Д-И-Т-Ь, – раздался из тьмы голос Марго Верже. – Опуститься до… Или – соизволить солгать, мистер Крендлер.
– Доктор Лектер, – продолжал Барни, – сообщил ей что-то весьма неприятное о ней самой, а затем что-то очень приятное. Она смогла выдержать это неприятное, зато потом была тем более рада услышать о себе что-то хорошее. Она поняла, что это не пустая болтовня. Он находил ее очаровательной и забавной.
– Вы способны судить о том, что именно Ганнибал Лектер находил забавным? – спросил доктор Дёмлинг. – Из чего вы исходите, медбрат Барни?
– Из того, что слышал, в каких именно случаях он смеется, доктор Тёмнинг. Нас этому обучали в медицинском колледже, лекция называлась «Лечение и оптимистическое мировосприятие».
Тут то ли Марго фыркнула, то ли что-то в аквариуме породило похожий звук.
– Остыньте, Барни, – сказал Мэйсон, – рассказывайте дальше.
– Хорошо, сэр. Иногда мы с доктором Лектером разговаривали далеко заполночь, когда в отделении становилось потише. Говорили о курсах, которые я для себя выбрал, о других вещах. Он…
– Может, вы случайно и курс психологии заочно проходили? – не удержался доктор Дёмлинг.
– Нет, сэр. Я не считаю психологию наукой. Как и доктор Лектер. – Барни поспешил продолжить, прежде чем респиратор Мэйсона дал тому возможность сделать замечание. – Я только могу повторить то, что он говорил мне: он мог видеть, чем она становится, она была очаровательна, как очарователен бывает котенок, совсем маленький, который затем вырастет большим… станет взрослой, большой кошкой. С которой потом уже не поиграешь. В ней он видел искренность и серьезность такого вот детеныша – так он говорил. У нее имелся целый арсенал оружия – миниатюрного, но постепенно обретающего должные размеры, однако пока все, что она умела делать, это – бороться с такими же детенышами, как она сама. Это его забавляло.
Возможно, что-то вам скажет то, как это между ними начиналось. Поначалу он был с ней учтив, но довольно быстро, хоть и вежливо, от нее отделался… Потом, когда она уходила, другой обитатель отделения швырнул ей в лицо свою сперму. Это обеспокоило доктора Лектера, огорчило. Именно тогда я впервые увидел его расстроенным. Она это тоже заметила и решила воспользоваться ситуацией. Думаю, его восхитила ее выдержка.
– А как он относился к этому другому обитателю – к тому, который швырнул ей в лицо сперму? – спросил доктор Дёмлинг. – Какие-то отношения между ними были?
– Я бы не сказал, – ответил Барни. – Просто доктор Лектер в ту ночь его убил.
– Они находились в отдельных камерах? – спросил Дёмлинг. – Как он это сделал?
– Через три камеры друг от друга, и к тому же на противоположных сторонах коридора, – сказал Барни. – Посреди ночи доктор Лектер какое-то время с ним говорил, а потом велел ему проглотить язык.
– И вот так Клэрис Старлинг и Ганнибал Лектер стали друзьями? – спросил Мэйсон.
– В достаточно официальных рамках, – пояснил Барни. – Они обменивались информацией. Доктор Лектер помог ей понять что-то о серийном убийце, за которым она тогда гонялась, а она расплачивалась за это сведениями о себе лично. Доктор Лектер сказал мне, что с его точки зрения, воля у нее слишком сильная для ее собственного благополучия. «Избыток целеустремленности и рвения» – так он это называл. Он полагал, она может слишком близко подойти к краю пропасти, если сочтет, что ее работа того требует. А еще он однажды сказал, что на ней «лежит проклятье хорошего вкуса». Не знаю, что это значит.
– Доктор Дёмлинг, он что – хочет ее трахнуть, убить или съесть? Как по-вашему? – спросил Мэйсон, полагая, что исчерпал все возможные варианты.
– Вполне возможно и то, и другое, и третье, – ответил доктор Дёмлинг. – Я не хотел бы предсказывать, в каком порядке он станет осуществлять эти действия. Но могу сказать вам следующее: как бы таблоиды – и таблоидный образ мышления – ни романтизировали все это, как бы ни пытались изобразить эти отношения как отношения «Красавицы и Чудовища», его целью здесь является ее деградация, ее страдания, ее смерть. Он дважды откликнулся ей: когда ее оскорбили, швырнув ей в лицо пригоршню спермы, и когда ее рвали на куски газеты, после того, как она застрелила тех пятерых. Он выступает под личиной ментора, учителя, но его возбуждает беда. Когда история Ганнибала Лектера будет наконец написана, а она несомненно будет написана, его поведение охарактеризуют как случай авункулизма Дёмлинга. Чтобы привлечь его, нужно, чтобы Старлинг попала в беду.
Меж бровей на широком тугом лбу Барни появилась глубокая складка.
