Домохозяйка - Фрида МакФадден
Вскоре — слишком скоро — мы подходим к комнате на чердаке. Кладовке, которая в моей голове каким-то образом превратилась в карцер. Энди вопросительно поднимает бровь:
— Ты в порядке?
— Д-да, кажется.
Он поворачивает ручку и толкает дверь. Та открывается. Свет в каморке выключен, там царит кромешная тьма. Что странно, потому что в комнатке есть окно, а сегодня полная луна — я любовалась ею из окна нашей спальни. Ступаю внутрь, прищуриваюсь, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте.
— Энди. — Я проглатываю застрявший в горле комок. — Ты не мог бы включить свет?
— Конечно, дорогая.
Он дергает за шнур, и комната освещается. Но это не обычный свет. Он исходит откуда-то сверху и так силен, что я слепну. Ни с чем подобным я раньше никогда в жизни не сталкивалась. Отпускаю руку Энди, чтобы прикрыть ладонями глаза.
И слышу звук захлопывающейся двери.
— Энди! — зову я. — Энди!
Мои глаза приспособились к чересчур яркому свету как раз настолько, чтобы я, прищурившись, смогла разглядеть обстановку комнаты. И она в точности такая, какой я ее помню: обшарпанная койка в углу, шкаф с ведром внутри, мини-холодильник, в котором тогда лежали три крошечные бутылочки с водой.
— Энди! — вскрикиваю я срывающимся голосом.
— Я здесь, Нина, — глухо доносится до меня.
— Где? — Шарю руками вокруг, по-прежнему щурясь. — Куда ты делся?
Мои пальцы натыкаются на холодный металл дверной ручки. Поворачиваю ее вправо и…
Нет. Нет! Это не возможно!
У меня опять срыв? Все это происходит в моей голове? Не может этого быть! Слишком все реально.
— Нина, — снова раздается голос Энди. — Ты меня слышишь?
Я прикрываю глаза ладонью.
— Здесь такой яркий свет! Почему он такой яркий?
— Выключи его.
Шарю вокруг, пока не нахожу шнур. Резко дергаю. Чувствую мгновенное облегчение, вернувшись в темноту. Облегчение длится две секунды, после чего я сознаю, что совершенно слепа.
— Твои глаза немного приспособятся, — говорит Энди. — Но это не сильно поможет. На прошлой неделе я заколотил окно и установил новые лампы. Если ты выключишь свет, мир станет черным, как деготь. Включишь — и… Что ж, эти сверхмощные лампочки очень яркие, верно?
Закрываю глаза и не вижу ничего, кроме черноты. Открываю — то же самое. Никакой разницы. Мое дыхание учащается.
— Свет — это привилегия, Нина, — продолжает он. — Матушка и раньше замечала, что ты не выключаешь свет. Ты знаешь, что в других странах есть люди, которые живут вообще без электричества? А ты что делаешь? Разбрасываешься им как попало.
Я прижимаю к двери ладонь.
— Это происходит на самом деле, правда?
— А ты как думаешь?
— Я думаю, что ты полоумный, уродливый мудак.
Энди смеется по другую сторону двери.
— Может быть. Но это ты попала в психушку за попытку убить себя и собственную дочь. Полиция застала тебя за этим занятием. Ты сама призналась, что сделала это. А к тому времени, как они приперлись сюда с проверкой, комната приняла вид самой обычной кладовки.
— Так это было по-настоящему! — ахаю я. — Это все время было по-настоящему. Ты…
— Я хотел, чтобы ты поняла, с чем имеешь дело. — Он говорит это веселым тоном. Находит происходящее забавным. — Я хотел, чтобы ты поняла, что случится, если ты попробуешь уйти от меня.
— Понимаю. — Я прочищаю горло. — Клянусь тебе, что не уйду. Только выпусти меня отсюда.
— Не сейчас. Сначала ты будешь наказана за разбазаривание электричества.
Эти слова вызывают во мне ошеломительное ощущение déjà vu. Кажется, меня сейчас вывернет. Я опускаюсь на колени.
— Значит, вот как это будет, Нина, — продолжает он. — Поскольку я человек очень, очень добрый, предоставляю тебе выбор. Можешь включить свет, а можешь сидеть в темноте. Целиком по своему желанию.
— Энди, пожалуйста…
— Доброй ночи, Нина. Завтра поговорим.
— Энди, пожалуйста, не делай этого!
Слезы брызжут из моих глаз, когда я слышу его удаляющиеся шаги. Кричать нет смысла. Знаю это, потому что то же самое случилось со мной год назад. Он запер меня здесь в точности так же, как сегодня.
И я почему-то позволила ему сделать это опять.
Воображаю, как ситуация развернется дальше. Я выйду из этой клетки слабая и с затуманенным сознанием. Он сделает вид, будто я пыталась навредить себе, или, что еще хуже, причинить вред Сесилии. После того, что произошло год назад, все ему охотно поверят. Они опять заберут у меня дочку. А я только что вновь обрела ее.
Я не позволю этому случиться. Не могу позволить.
Я согласна на все.
* * *
И опять Энди оставил для меня три бутылочки воды в мини-холодильнике. Я решаю приберечь их к следующему дню, потому что больше ничего не получу и не знаю, сколько пробуду здесь. Начну пить, когда почувствую, что не выдержу ни минуты дольше. Когда язык станет как наждачная бумага.
Что сводит меня с ума, так это ситуация со светом. Под самым потолком висят две голые лампочки, и обе сверхмощные. Когда я включаю их, свет причиняет физическую боль. Когда выключаю, в помещении темно, как в подземелье. Меня осеняет идея: я пододвигаю под лампочки комод, взбираюсь на него и выкручиваю одну. С одной лампочкой становится легче, но ее вполне хватает, чтобы я болезненно щурилась.
На следующее утро Энди, однако, не приходит. Я сижу в каморке целый день, изводя себя мыслями о Сесилии, о том, что же мне делать, когда и если я выберусь отсюда. Но это никакая не галлюцинация, не ошибка моего разума. Это происходит в реальности.
И я не должна об этом забывать.
Вечером перед сном я наконец слышу шаги по ту сторону двери. Последнее время я лежала на койке, сделав выбор в пользу темноты. Днем несколько тоненьких лучиков пробились сквозь щели в мою клетку, и мне даже почти удалось различить силуэты обстановки. Но сейчас солнце зашло, и в помещении опять темно, как в могиле.
— Нина?
Открываю рот, но в глотке так пересохло, что я не могу вымолвить ни слова. Откашливаюсь, прочищая горло.
— Я здесь.
— Я выпущу тебя.
Жду, когда он добавит «но только не сейчас», однако он говорит кое-что другое.
— Но прежде ты должна усвоить несколько основных правил.
— Как скажешь.
Только выпусти меня отсюда.
— Первое: ты никому не станешь рассказывать о том, что происходит в этой комнате, — твердо произносит он. — Ни друзьям, ни врачу — никому.
