Домохозяйка - Фрида МакФадден
— Мисси Уинчестер, — резко говорит он. — Почему вы пытались утопить свою дочь?
Я открываю рот, но не могу издать ни звука. «Утопить свою дочь»? О чем он толкует? Я пыталась спасти ее! Разве они этого не понимают?
Но полицейский только качает головой. Поворачивается к одному из коллег:
— Она тоже под кайфом. Похоже, приняла целую гору таблеток. Отвезите ее в больницу. Я позвоню ее мужу и дам знать, что мы успели вовремя.
«Успели вовремя»? О чем это он? Я проспала целый день. Во имя Господа, в чем они меня обвиняют?!
43
Следующие восемь месяцев я провожу в психиатрической лечебнице «Клирвью».
История, которую мне повторили несчетное количество раз, такова.
Я приняла целую кучу снотворных таблеток, которые мне прописал мой лечащий врач, а потом растворила несколько в бутылочке своей дочери. Затем я сунула ее в ванну и включила воду. Судя по всему, я намеревалась убить нас обеих. Счастье, что мой чудесный муж Энди что-то заподозрил и позвонил в полицию. Полицейские явились вовремя, чтобы спасти нас.
Я ничего не помню: ни того, как принимала таблетки, ни того, как укладывала Сесилию в ванну. Я не помню даже, чтобы мой лечащий врач прописывал мне снотворное, но сам врач, услугами которого пользуемся и я, и Энди, подтвердил, что это правда.
Согласно психиатру, лечившему меня в «Клирвью», я страдаю тяжелой депрессией и галлюцинациями. Галлюцинации заставили меня поверить в то, что мой муж держал меня двое суток взаперти. А попытка убийства и самоубийства — это следствие депрессии.
Поначалу я ничему этому не верила. Мои воспоминания о двух сутках на чердаке так живы, так ярки, что я почти чувствую, как горит кожа на голове после всех выдернутых волос. Но доктор Бэрринджер не устает твердить мне, что когда у человека галлюцинации, все воспринимается как самая настоящая реальность, тогда как на деле ничего такого нет.
Вот почему я принимаю лекарства, препятствующие рецидиву моей болезни — один антидепрессант и один антипсихотик. На сеансах с доктором Бэрринджером я признаю́ свою роль в случившемся. Хотя до сих пор так ничего и не могу вспомнить. Помню лишь, как проснулась, а потом нашла Сесилию в ванне.
Но, наверное, я это сделала. Ведь в доме больше никого не было.
И последний аргумент, который убедил меня, что я сделала это все сама: Энди никогда в жизни не поступил бы так со мной. С самого дня нашего знакомства он вел себя со мной изумительно. А пока я оставалась в «Клирвью», навещал при каждой возможности. Персонал обожает его. Он угощает медсестер маффинами и печеньем. И всегда приберегает какое-нибудь лакомство для меня.
Сегодня, например, он принес мне маффин с голубикой. Он стучится в дверь отдельной палаты в «Клирвью» — дорогого заведения для богатых людей с психическими проблемами. Энди прямо с работы, в костюме и при галстуке. Выглядит он обворожительно.
Когда я только поступила сюда, меня держали в запертой палате. Но при помощи лекарств я сделала такие успехи, что меня наградили привилегией незапертой двери. Энди пристроился на краешке постели и смотрит, как я запихиваю маффин в рот. Антипсихотик подстегивает мой аппетит. За время нахождения здесь я прибавила в весе двадцать фунтов[16].
— Ты готова вернуться домой на следующей неделе? — спрашивает Энди.
Я киваю, смахивая крошки с губ.
— Э… думаю, да.
Он тянется к моей руке, и я вздрагиваю, но усилием воли мне удается не отстраниться. В самом начале моего пребывания здесь я не выносила его прикосновений. Но я смогла побороть свое отвращение. В конце концов, Энди ничего мне плохого не сделал. Это мой свихнувшийся мозг навоображал бог знает чего.
Но какое же это было реальное ощущение!
— Как там Сесилия? — спрашиваю я.
— С ней все прекрасно. — Он пожимает мне руку. — Она очень ждет твоего возвращения.
Я боялась, что моя дочка забыла свою маму, ведь меня не было так долго, но Сесилия никогда ничего не забывает. Первые несколько месяцев мне не позволяли видеться с ней, но когда Энди наконец привез ее в лечебницу, мы с ней обнялись и не отпускали друг друга ни на миг, а когда приемные часы закончились, она так рыдала, что у меня едва не разорвалось сердце.
Мне нужно вернуться домой. Вернуться к той жизни, которая была раньше. Энди такой хороший, а я доставила ему столько хлопот!
— Значит, я заберу тебя в воскресенье в полдень, — говорит он. — И отвезу домой. До этого времени мама посидит с Сеси.
— Прекрасно, — отзываюсь я.
Но с каким бы нетерпением я ни ждала возможности отправиться домой и увидеться с дочерью, при мысли о возвращении в этот особняк у меня начинает сосать под ложечкой. Я совсем не рада вновь оказаться под его крышей. Особенно на чердаке.
Я больше никогда не пойду туда.
44
— Нина, чего ты боишься?
Услышав вопрос доктора Хьюитта, я поднимаю глаза. Я хожу на сеансы к нему два раза в неделю уже четвертый месяц после выписки из «Клирвью». Сама бы я этого доктора не выбрала. Лучше пошла бы к женщине-врачу, причем помоложе — чтобы у нее на голове было не столько седых волос. Но мать Энди настойчиво рекомендовала доктора Джона Хьюитта, и мне было неудобно отказаться, ведь Энди платит огромные деньги за мое лечение.
Однако доктор оказался очень хорошим. Он задает мне массу непростых вопросов. Как вот этот последний. Дело в том, что, вернувшись после лечебницы домой, я и близко не подхожу к чердаку.
Я ерзаю на роскошном кожаном диване. Дорогая обстановка офиса свидетельствует, что его владелец весьма успешен на своем поприще.
— Я не знаю, чего боюсь. В этом-то и проблема.
— Ты в самом деле думаешь, что у вас на чердаке карцер?
— Ну, не то чтобы карцер, но…
После всех моих обвинений в том, чтó со мной сотворили в нашем доме, полиция послала человека с заданием проверить чердак. Он нашел там всего лишь кладовку, забитую какими-то коробками и бумагами.
У меня был бред. Что-то с химическими процессами в моем мозгу пошло не так, и я вообразила, будто Энди держал меня там в заложниках. Судите сами: заставить собственную жену выдергивать себе волосы и складывать их в конверт только потому, что она вовремя не сходила к парикмахеру? В ретроспективе это выглядит полным умопомешательством.
Но для меня в
