Дж. Лэнкфорд - Тайный мессия
– Сука! Ты сука!
Кто-то из мужчин оттащил Зака. Бабу пошел к ним, произнося какие-то странные слова, которые успокоили Данлопа вчера.
Зения продолжала плакать, грязная слюна капала с ее подбородка. Ее благословили и влепили ей пощечину почти одновременно, и все мысли вылетели у нее из головы, осталась только острая боль.
Она всегда чувствовала боль и боролась с нею. Дочь бедняка, бесплодная женщина, которую не захочет ни один мужчина, если узнает о ее бесплодии, Зения когтями, зубами и ложью проложила себе путь в респектабельное общество, но боль никогда ее не покидала.
Мальчик опустился перед ней на колени и обнял, а она продолжала плакать.
– Ты горячо любима богом, – повторил он.
«Сын Мэгги Джонсон, наверное, экстрасенс», – подумала Зения. Но разве он не видит, что рот ее забит грязью?
Она яростно вырвалась из его рук и встала.
– Посмотрите на себя, люди! – закричала она. – Посмотрите на себя! Разве вы не знаете, что с вами пытаются сделать? Как вы можете так жить? Покорно принимаете все, что швыряют вам в лицо! Все время улыбаетесь! Ходите в тряпье! Вы – безропотная часть пейзажа джунглей! Они собираются забрать ваши драгоценности и отравить вашу воду! Как вы можете улыбаться?
– Много тебя заботит Африка! – крикнул Зак, на котором снова сидел Бабу.
Зения показала пальцем на людей в кругу:
– Я не собираюсь быть такой, как вы! Не собираюсь! Я не позволю мужчинам использовать меня в свое удовольствие! – Она сердито уставилась на Зака: – Не позволю миру скверно со мной обращаться! Я не буду просто… просто смиряться с этим, не давая сдачи!
– Бедняжка Зения! – завопил Зак. – Бедная богатая сучка Зения!
Мальчик повернулся к Данлопу:
– Она горячо любима богом.
– Да ну? Что ж, бог, должно быть, любит грешников! – закричал Зак.
– Любит. И ты тоже грешник, – сказал Бабу.
– Я? Я!
Бабу пришлось приложить все усилия, чтобы не дать Заку вырваться и встать.
– Я никогда за всю жизнь не причинил зла ни единой живой душе! В отличие от некоторых, – он яростно смотрел на Зению, – я не нуждаюсь в Библии, чтобы быть достойным человеком. Я помогаю людям. Я не раню их!
Бабу похлопал Зака по плечу:
– У Пола Джозефа сотрясение мозга. Твоя жена получила удар по лицу.
– И что? Ты судишь меня за это?
Бабу улыбнулся:
– Я лишь поступаю, как поступил ты, когда осудил их. Они ранили твои чувства. Они не ранили тебя физически, как ты ранил их.
– Любой мужчина сделал бы то же самое!
– Кто ты вообще такой? – спросила Мэгги Джонсон. – Ты не можешь быть тем милым мальчиком, который основал OLIVE.
– Я? Я – везунчик, вот кто. Мне всю жизнь везло!
Зения вытерла губы.
– Это мой муж. Он и вправду основал OLIVE.
Джесс сел на землю рядом с Заком.
– Если бы ты не помог мне после моего рождения, я бы не выжил. Почему тебя заботило, жив я или мертв? Ведь ты знал, что я скажу: «Не судите, подставьте другую щеку, делайте добро тем, кто жестоко использует вас», – и только.
Внезапно раздался крик, и все посмотрели на человека, который бежал сюда по тропе.
– Помогите! Они убивают ее! – вопил мужчина.
Зения узнала в нем араба, которого она и Пол Джозеф повстречали в отеле «Устричная бухта». Он обещал заглянуть с визитом, но о чем он вопит?
– Ахмед? – спросил из-под Бабу Зак.
– Зак! Они убивают мою любимую, Аджию!
«Если Аджия – та девчонка, которая так распускала язык за обеденным столом в «Устричной бухте» и допытывалась, зачем мы явились в ее страну, тогда, наверное, она получила по заслугам», – подумала Зения.
Бабу отпустил Зака и встал, поднялись и остальные. Теплые улыбки исчезли. Эти люди больше не были полны света и счастья, как в тот миг, когда появилась Зения. Человеческая стена отделила Ахмеда от Зении, Зака, Бабу, Сумы, Мэгги и Джесса.
– Что происходит? – окликнул Бабу Ахмеда.
– Они дают ей яд! – завопил Ахмед.
Один из жителей деревни обеими руками показал на Джесса:
– Он – Мунгу.
Потом показал на Ахмеда:
– Его женщина – мчави. Прошлой ночью она творила черную магию.
– Джесс, сделай что-нибудь! – воскликнула Мэгги Джонсон. – Не дай им отравить бедную девочку!
– Я не могу повелевать людьми, Madre. Бог создал мир, в котором есть свобода выбора. Все произрастает из каждого выбора, доброго или злого.
– Зак, они убивают ее! – закричал Ахмед и побежал обратно к центру деревни.
Данлоп повернулся к Джессу и схватил его за руку:
– Ты и вправду клон Иисуса?
Джесс кивнул.
– Я рисковал жизнью, чтобы помочь тебе спастись, когда ты родился. А теперь ты собираешься стоять здесь, позволяя убить женщину?
– Если придется, – сказал Джесс. – Но я надеюсь, что этого не произойдет.
– Какой же ты долбаный Христос! – закричал Зак, кинулся на выстроившихся стеной людей, прорвался сквозь них и побежал по тропе вслед за Ахмедом.
За ним устремилась вся деревня.
Глава 33
Джесс пошел вслед за жителями деревни, чувствуя то же, что чувствовали они. Его сердце переполняла любовь к ним. За те четыре дня, что он тут пробыл, они так приблизились к богу! А теперь их страх вернулся в облике Аджии и ее чар.
Всю жизнь их проблема была в страхе, а они не видели этого, не знали. Еще один день – они смогли бы преодолеть эту проблему. Они бы навсегда поняли, как в любое время доверять богу. Не убояться, не возненавидеть, не усомниться, даже пребывая в долине теней смерти. Это – тайная наука мира. Против такой веры не выстоит ничто. В ружьях не станет пуль, в орудиях – снарядов. Вражда прекратится. Яд станет нектаром.
Если упорно верить, жизнь на темной земле уцелеет. Мир наполнится светом.
Джесс добрался до домов Ватенде и встал в стороне, когда люди столпились вокруг круглого участка и обступили ведущую туда тропу. Он наблюдал, читая в сердцах, читая в умах. Зения Данлоп, такая раскаивающаяся, что в душе поклялась никогда больше не грешить; Зак Данлоп, полный осуждения, ярости, насилия; Мэгги, мать Джесса, чистая сердцем, но не сознающая своих достоинств; девушка Ариэль, храбрая душа; Бабу, могучий просвещенный слуга Бога; вождь Ватенде, прямодушный, но с застывшей душой.
Женщина толкла в порошок ядовитую кору, а мужчины держали девушку, Аджию. Бабу и Ватенде стояли друг напротив друга. Их окружали люди Ватенде, чтобы никто не мог вмешаться.
– Я объявляю свое право осмотреть кору.
Ватенде кивнул, и Бабу нагнулся, взял кусочек еще не измолотой коры, понюхал и положил на язык.
– Это не та кора! – выпрямившись, сказал он.
– Это мвави! – настаивал Ватенде. – Я уверен.
– В этой коре быстрый яд, слишком сильный. Это будет не испытание. Это будет убийство.
Раздались голоса – люди обсуждали его слова.
Девушка Аджия выглядела измученной, как будто проплакала всю ночь. Но вождь не открыл ее сердце. Оно все еще было полно ненависти. Единственным светом была ее любовь к человеку по имени Ахмед. Он тоже ее любил – и желал отдать за нее свою душу. Однако ни он, ни она не имели истинной веры. Их поглощали страхи: ее – страх смерти, его – страх видеть, как она умрет.
И призывы их к богу останутся без ответа. И сами они не верили и не могли сдвинуть гору, называемую смертью, которая нависла над ними. Они игнорировали Царствие Божие внутри их, хотя в Коране Аллах говорит: «Призови меня – и я отвечу».
Джесс не мог спасти тех, кто не верил в свое спасение, не мог исцелить тех, кто не верил в свое исцеление. Его чудеса, которые творил он в Библии ради других, все его заступничества были порождены верой тех, ради кого он творил чудеса, за кого заступался.
Ватенде посовещался со своим главным помощником и сказал Бабу:
– Вместе мы поищем новую кору.
Никто не ушел, зная, что Ватенде и Бабу не будут искать долго. Несколько минут спустя они вернулись, неся полоску коры, и Бабу высоко поднял ее.
– Мы согласились, что это – нужная кора.
Они протянули кору женщине, которая принялась толочь ее камнем в порошок. Теперь никто не стал возражать против древнего ритуала банту.
Наблюдая, Джесс вошел в пространство между явным и возможным мирами. Оттуда он простер свою любовь над собравшимися, готовый приветствовать душу девушки, если тело ее умрет, готовый утешить Ахмеда.
Женщина закончила толочь и налила воду в чашку, добавила туда две щепотки порошка и протянула чашку Ватенде.
Джесс сочувствовал собравшимся вокруг владений Ватенде – большинство жалело девушку, но страх заглушал жалость. Те, кто был не из деревни, пребывали в ужасе, все, кроме Ахмеда, который решился тоже умереть, если умрет Аджия, – и Зака. Гнев его изменился, пока он наблюдал за Ахмедом и девушкой.
Аджия завопила:
– Субханаллах, субханаллах!
Она кричала это снова и снова, славя бога, но под ее сожалением оставалась ненависть. Она не оставит свою ненависть, а будет цепляться за нее, как будто ненависть может ее спасти, хотя именно ненависть обрекла ее на такую судьбу.
