Вячеслав Энсон - Эра беззакония
– Убиваете, значит?
– Зачем убивать? Это он так думает, что его убить хотят. А с ним побеседуют. Докажут неправоту его взглядов. Предложат хорошую компенсацию. И пусть себе пишет! Деньги зарабатывает. Только без глупостей… – Щербак выглядел очень миролюбиво. «Ради простой беседы ты Самсоновых душил?»
– Получается, вы даже не из ФСБ? – продолжал тянуть информацию Калмычков. – Какая-то другая структура?
– Визитную карточку я тебе дать не могу, – уже по свойски, заговорил Щербак. – Но ФСБ и другие подобные структуры, вплоть до лучших в мире, охотно помогают нам. Достаточно? Веришь, что для пользы людей работаем?
– Конечно, верю. Но не в моей компетенции принимать решение о продолжении расследования. Вам скорее по бандитской линии помогут. Или через начальство…
– Это – само собой! Можно организовать команду сверху. Шуму будет много. А толку… Мы любим по-тихому. Оптимальный вариант – работать с тобой. Ты удачливый парень, Калмычков. Вместе за месяц урода прищучим.
– Я должен посоветоваться с руководством. Пока ничего не гарантирую.
– Посоветуйся, посоветуйся. В понедельник созвонимся. Гонорар за твою работу будет вот такой…
Щербак написал на салфетке: «50 тыс. долларов». Показал Калмычкову, скомкал и сжег.
– Согласен?
– То ли меня дешево цените, то ли объект поиска… – Калмычков взял другую салфетку и написал: «Сто тысяч евро».
Щербак засмеялся:
– Перегибаешь, конечно. Но парень не промах. Договорились! Если б ты знал, как дешево теперь стоят деньги! Ладно, давай, до связи. И без глупостей! Минут пять покури после моего отъезда.
Щербак вышел первым. Сел в стоящую поотдаль машину. Пассажиром.
Калмычков добрел до своей «Лады» и закурил, не садясь и не заводя мотора. Мокрый снег, лениво падавший с утра, перешел в дождь. Калмычков не обратил на него внимания. Он видел, как отъехала машина Щербака, как следом за ней сорвался с места второй джип. Может, случайно, а может, и в связке.
Пять минут стоял, как договорились, не двигаясь. Дождь набрал силу, и в машину он сел мокрый насквозь, хоть выжимай. Стекла моментально запотели, и он вынужден был тупо сидеть и курить в ожидании результатов потуг маломощного вентилятора. Тут и зазвонил телефон.
– Иваныч! – заорал в трубку Егоров. – Я его довел до хаты. Это недалеко! Третья Красноармейская…
– Егоров! – предчувствие неминуемой беды вдавило Калмычкова в сидение. – Кто разрешил? Уходи немедленно!
– Нет, Николай Иваныч. Я трезвый был, когда слово давал. Помнишь? Стариков убитых помнишь?..
– Уходи, Валера! Приказываю!.. Христом Богом, молю!
– Да он не один, Иваныч… Еще два хмыря подъехали.
– Уезжай скорее! Они нам не по зубам… Валера!..
– Плохо вы знаете Егорова, суки!.. – Он, видимо, бросил телефон на сидение. Калмычков услышал клацание передергиваемого затвора, потом взвизгнул мотор старенькой егоровской «пятерки». Связь оборвалась.
Калмычков дрожащими пальцами набрал номер своего кабинета. Трубку взял опер Серега.
– Сергей! Бегом! Всех, кого можешь… Третья Красноармейская. Искать егоровские «Жигули»! К машине не подходить! Могут заминировать. ГИБДДшников предупреди…
Сорвался с места и полетел по улице, сигналя, почти не видя дороги сквозь запотевшее стекло. Несся к многочисленным Красноармейским. Слава богу, никого не сшиб!
Минут через пять, телефон зазвонил и Калмычков кожей почувствовал, что этот звонок не от Егорова и не от ребят. Время застыло, пока он вынимал из кармана ставший пудовой гирей телефон.
На экране светился вызов – «Егоров». Но тихий голос принадлежал другому человеку.
– Что ж вы слова не держите?
– Спокойно, мужики, спокойно! Накладочка вышла. Только без глупостей! Не трогайте Егорова и все устаканим. Психанул парень…
– Не кипешись. Слышали мы ваш разговор. Инициатива наказуема. Все остальное в силе.
Разговор оборвался, и сколько Калмычков ни повторял вызов, телефон онемел.
Он несся по тесным улочкам, не давая надежде угаснуть.
– Сука! Сука! Я сам тебя грохну, если с Егоровым…
Влетел на Первую Красноармейскую, потом вывернул, нарушая правила на проспект, еще поворот, и в середине улицы заметил потрепанную егоровскую «пятеру». Мимо спокойно шли люди, ничто не говорило о беде, но пока Калмычков подъезжал, подернулись пеплом последние угольки надежды.
Машина стояла у поребрика с открытыми передними стеклами. В ней, обхватив руками баранку и опустив на нее голову, спал утомившийся водила. В полумраке салона не сразу бросалась в глаза аккуратная дырочка в левом виске. А, правый, развороченный бок головы, не виден с улицы…
Калмычков опустился на мокрый поребрик, обхватил голову руками и тихо стонал, раскачиваясь из стороны в сторону. «За что?.. Его-то, за что?…» Постепенно собралась толпа. Приехали опера, потом «скорая». Но все дожидались саперов, следуя калмычковскому предупреждению.
Мину не нашли. Труп Егорова осмотрели, описали и увезли в морг. В его открытых глазах застыло удивление. Невысказанный немой вопрос.
Подъезжал генерал Арапов. Из машины не выходил. Посадил Калмычкова рядом с собой на заднее сиденье. Расспросил о Егорове, о Щербаке. Напоследок спросил:
– Как думаешь, кто они? ФСБ?
– Вряд ли, Серафим Петрович… Они конкретные ребята. Санкций не спрашивают. Делают, что хотят. Но не блатные. Прослушка, приемы, почерк – все другое. Никаких понтов и канцелярщины. Дело делают… Это я виноват! Не справился с фактором неожиданности.
– Всего, Николай, предусмотреть никто не может. Себя не кори. Егорова жалко. Нормальный был мужик. Царствие ему…
Калмычков уже не слышал. В голове взорвались фейерверки «мигалок». Из сотен «матюгальников» неслось: «Прокол! Прокол!..»
Точка
6 декабря, вторник
Егорова схоронили тихо, без помпы.
Народу собралось много. Калмычковская группа, почти все Центральное РУВД. Генерал с Перельманом приезжали. Но речей не произносили. Стояли молча. Изредка кто-нибудь покашливал да всхлипывали мать и тетка Егорова. Они приехали накануне из Псковской области.
Калмычков хотел было выступить. Много хороших слов мог сказать о Егорове. Но заканчивать пришлось бы фразой: «Мы отомстим за тебя, Валера!» А этого Калмычков пообещать не мог. Такая вот дерьмовая ситуация.
Помянули в ресторане. Калмычков велел Женьке раскошелиться. Через оперов всучили старенькой матери пачку денег. Она растерялась: «Зачем? Что я с ними буду делать?» Но сестра уговорила, и она взяла.
В понедельник звонил Щербак. Извинялся, что так вышло. «Я предупреждал насчет «хвостов». Ты сам виноват, Калмычков. Хотел рыбку съесть… Имей в виду – мы за свои слова отвечаем, учись и ты».
Калмычков держался, пока приготовленный генералом оператор пытался определить местонахождение Щербака. Когда оператор отрицательно покачал головой, Калмычков перестал сдерживаться.
– Слушай, ты! Агент хренов. Я тебя без всякой электроники достану и глотку порву.
– У-у-у, какой дилетантизм! – засмеялся Щербак. – Еще в кафе понял, с тобой толку не будет. Россия, что с вас возьмешь. Так и подохнете в своем дерьме! Пока…
Оператор даже не смог определить, какой вид связи использовался. Не городская, не сотовая и не спутниковая. Полный ноль!
На обрыве ниточки настоял генерал. «Тобой рисковать не можем. Нужен в Москве. И этих ребят мы не переиграем. Давай рвать!» И порвали. Дело по розыску самоубийцы пошло готовиться в архив. При необходимости, следственные действия по Щербаку можно осуществлять в рамках дела об убийстве Егорова. Его Главк взял в производство себе.
В розыске Ксюни ниточек не прибавилось. Теперь и отрицательный результат стал успокаивать Калмычкова. «В сводках нет, значит, жива». Узнал в лицо большинство сутенеров и мамок, объезжая их притоны два раза в неделю. Они смеялись ему вслед.
Валентина стала как деревянная. С Калмычковым не разговаривала, есть не готовила. Приходила с работы и сворачивалась комочком на Ксюнином диване. Он не выдержал и переехал к Женьке.
Его голова превратилась в котел, в котором то вместе, то сменяя друг друга, кипели две неразрешимые задачи. Он не мог найти Ксюню. Он не мог найти Щербака. Больше ничто его не интересовало.
Жизнь сузилась в точку.
Один поворот ключа
8 декабря, четверг
Калмычков вторые сутки сидел в своем кабинете. Бесцельно и бессмысленно. Рисовал на бумажках кружочки. Из Москвы торопили с выездом. Что-то там ему приготовили. Фельдпочтой дошел приказ о присвоении «полковника» и приказ о переводе в Москву. Перельман суетился, но генерал велел оставить Калмычкова в покое. Под свою ответственность.
В десять утра приехали двое из ФСБ, забрали материалы по делу о самоубийстве. Пытались опросить Калмычкова, но он тупо рисовал кружочки. Махнули рукой и отбыли.
Он попрощался с генералом. Позвонил на вокзал, заказал билет на вечерний поезд.
