Кристофер Эйтс - Черный мел
— Особенно тебе.
Эмилия подняла на него глаза. Чад почувствовал, как его решимость ослабевает.
— Хорошо. Хорошо. Кое-что, наверное, в самом деле могу рассказать. Из Игры выбыл Джек. — Чад наклонился вперед. — И теперь нас осталось трое — Дэ, Джолион и я.
Эмилия сложила ладони вместе, переплела змейками длинные пальцы и охнула:
— Ничего себе! И почему выбыл Джек? — Она задумчиво прищурилась. — Ну, пожалуйста, Чад! Тебе придется все мне рассказать. Начал — так уж доведи дело до конца.
— Эм, я не имею права, ты и сама понимаешь. Но если хочешь, расспроси самого Джека. В конечном счете все там происходящее — глубоко личное дело и задевает самую сердцевину души.
— Значит, по-твоему, Джек ушел потому, что Игра задела самую сердцевину его души? — спросила Эмилия и прищурилась еще больше. — Как интересно! Прошу тебя, Чад, расскажи, я никому не проболтаюсь… — Эмилия приложила руку к груди. — Клянусь!
Чад наблюдал с интересом, как Эмилия осеняет себя крестом. Во рту у него пересохло.
— Мне очень хочется тебе рассказать, но не могу. Таковы правила. Просто не могу.
— Ну, Чад, ну пожа-алуйста! — Эмилия погладила Чада по голому плечу. — Прошу тебя, Чад! Ну пожалуйста!
Чад снова покачал головой. И вдруг Эмилия сказала:
— А разве ты меня не любишь?
Чад дернулся. Его переклинило, как Джолиона, ему казалось, он смотрит на Эмилию глазами Джолиона.
— Убирайся от меня к черту. — Чад сбросил со своего плеча руку Эмилии. — Господи, Эмилия, я тебя люблю? Не будь дурочкой. С тобой что-то не так? Когда я говорил о любви, я был пьян, помнишь? Пьян в стельку! — Он больше не кипел от злости, гнев его ослабевал. — Как ты могла забыть, ты ведь тоже поила меня виски… Люблю тебя? — Он фыркнул. — Эмилия, я не мог бы тебя полюбить. Во-первых, я тебя не уважаю. И знаешь, почему? — Чад облизнул губы и ущипнул себя за переносицу. Слова были готовы вот-вот политься из него потоком. Он так долго обо всем думал! — Хочешь знать, почему я тебя не уважаю? Потому что ты… никакая. Ни рыба ни мясо. Ты ни на чьей стороне, ты… — Он попытался найти другой эпитет, но не сумел. — Никакая, Эмилия. Совсем-совсем никакая.
Глаза Эмилии начали наполняться слезами. Она попыталась встать, но ей мешал гипс.
— Не волнуйся, — продолжал Чад, — я сам уйду. — Он встал и снова приложился к бутылке. С одной стороны, понимал: он перегнул палку. С другой стороны, его охватило огромное облегчение, будто от дуновения свежего ветра.
LIV(vii).Джолион оставил ухмыляющегося Марка в пабе, тот продолжал издеваться над ним до самого конца.
— Первое очко за мной. Как в теннисе: пятнадцать-ноль. Это на сто очков выше нормы… Джо.
Джолиону хотелось побыть в одиночестве. Он пошел в свою комнату, свернулся калачиком на кровати и заснул.
Он проснулся от легкого стука, повернулся и задумался, запер ли он дверь и нужно ли было ее запирать. Дверь начала медленно открываться.
Джолион увидел Эмилию, точнее, верхнюю половину ее туловища. Плечи у нее были голыми, если не считать кружевных бретелек маечки. Она не плакала, но, похоже, плакала совсем недавно.
— Джолион, ты не против, если я зайду?
Джолиону вдруг почудилось, Эмилия собирается устроить ему скандал из-за Дэ. Но нет, она сконфуженно щурилась.
— Конечно, входи, Эмилия, — пригласил он.
Эмилия с трудом втащила в комнату свои костыли, и Джолион с ужасом подумал о крутой лестнице и спросил:
— Господи, как ты сюда взобралась?
— Постепенно. Ко всему человек привыкает, — ответила Эмилия. — К тому времени, когда снимут гипс, у меня замечательно разовьются плечи.
После ее слов между ними повисло неловкое молчание. И вдруг Эмилия вздрогнула всем телом.
— Что с тобой? Тебе холодно? — забеспокоился Джолион. — На улице градусов двадцать…
— Нет, — ответила Эмилия. — Да. Не знаю.
Джолион спрыгнул с кровати. Эмилию била дрожь, как будто она была в мокрой одежде. Джолион осторожно взял у нее костыли, подвел к кровати, усадил на край и откинул одеяло. Она сложила руки на груди, и ее снова передернуло.
— Эм, что случилось? — спросил он.
— Ничего, Джолион, ничего, — ответила Эмилия. — Наверное, мне дают слишком много обезболивающих лекарств.
Джолион приложил руку ко лбу Эмилии.
— Эм, прости меня. — Лицо его стало походить на неподвижную маску, он изо всех сил сдерживал слезы. — Пожалуйста, прости меня. Я не должен был… — И все-таки заплакал.
— Ш-ш-ш, Джолион, я тебе верю, — сказала Эмилия. — Все хорошо, правда, все нормально. — В ее глазах тоже стояли слезы. Она чуть больше откинула одеяло. — Джолион, мне хочется, чтобы ты меня обнимал… Только обнимал, и больше ничего.
Джолион лег под одеяло, и Эмилия прижалась к нему. Ее теплое дыхание грело ему шею. Он обнял ее и притянул к себе. Только обнял, и все. И вдруг Эмилия прошептала:
— Мы ведь можем снова быть друзьями, правда?
— Конечно, Эм, — ответил Джолион.
Под одеялом Эмилия всем телом прижалась к нему. Через несколько минут оба заснули.
LIV(viii).Чад бродил по Питту до тех пор, пока не выпил весь джин.
Он решил: пора действовать, как будто услышал выстрел из судейского пистолета на состязаниях. Бутылку он зашвырнул в кусты перед шестым подъездом.
К Джолиону он ворвался без стука, внутри бушевала ярость, и он был готов на все. Неожиданно он замер на месте. Под одеялом лежали две фигуры. Чад вышел и тихо прикрыл за собой дверь. А потом отправился в библиотеку.
* * *LIV(ix). — Мы с Джолионом договорились встретиться после консультации, — удивилась Дэ. — Что случилось? И почему дело не терпит?
— Этого я тебе сказать не могу, — ответил Чад. — Не знаю.
— Я хочу в последний раз перечитать эссе.
— Дэ, оно замечательное, по-другому и быть не может. Ты вообще замечательная. Сходи, дело займет всего несколько минут. — Он выключил ее настольную лампу и захлопнул три толстых фолианта на столе. — Я сдам твои книги, а ты иди.
Дэ с сомнением покачала головой, но все же постаралась быстро собрать свои вещи.
Она шла пружинящей походкой, пересекла двор, направляясь к комнате Джолиона. Последние три дня ее мысли занимало одно стихотворение, и теперь вдруг появилась замечательная концовка — во всем прослеживается чудесная неизбежность, если только вдуматься.
LV(i).Мы уже в четвертый раз встречаемся под елкой, но ее приветственный поцелуй в лоб по-прежнему легкий, ничего не значащий. Наверное, я избрал неверную тактику. Пора действовать самому.
Дэ накрывает игривое настроение. Она покачивается на пятках. Ну-ка, Джолион, говорит она, давай потренируемся по-настоящему. Дэ сжимает кулаки и начинает мурлыкать себе под нос боксерский марш. Давай! Она помогает мне подняться на ноги.
Я смеюсь и стараюсь ей подыграть, но топчусь неуклюже, не в силах встать в стойку. Дэ продолжает мурлыкать, она разжимает кулаки и показывает две мишени, нарисованные на ее ладонях. Мишени отсвечивают в сгущающихся сумерках. Я переминаюсь с ноги на ногу. Вдруг перед глазами мелькает яркая вспышка, я падаю. Вокруг все расплывается, звуки делаются приглушенными, как под водой. Все куда-то ускользает.
И вдруг — резкая боль в носу. Неужели Дэ меня ударила? Но зачем?..
Мое лицо к чему-то прижимается, во рту вкус земли. Нет, меня ударила не Дэ, а земля. Я перекатываюсь на спину. Дэ растирает мне лицо, вынимает изо рта травинки.
Джолион, что случилось? У тебя что-нибудь болит?
Нос у меня болит неимоверно.
Все в порядке, отвечаю я. Наверное, споткнулся о крысиную нору. Не волнуйся, Дэ.
Она так искренне переживает за меня, что у меня сжимается сердце. А вдруг ей захочется поцеловать мой поврежденный нос?
Дэ суетится надо мной, и я смущенно отпихиваю ее. Выплюнув еще несколько травинок, пытаюсь шутить: значит, еще пару дней придется воздержаться от прыжков со скакалкой.
Дэ над моей шуткой не смеется, она роется в сумке и выуживает оттуда пачку бумажных носовых платков. По моим губам течет теплая струйка крови.
Кровь не останавливается целых двадцать минут, она идет и идет, как бесконечная лента изо рта фокусника. Дэ растирает мне спину и протягивает новые платки. Когда наконец кровь прекращается, рядом со мной на одеяле навалена гора окровавленных клочков. И внезапно у меня внутри что-то щелкает. Неожиданно я вспоминаю…
Завтра, говорю я. Аэропорт Кеннеди, двенадцать тридцать пять дня.
Дэ как-то странно смотрит на меня.
