Кристофер Эйтс - Черный мел
Дэ как-то странно смотрит на меня.
Завтра прилетает Чад, поясняю я, вытирая тыльной стороной ладони последние капли крови.
LV(ii).Мы довольно долго молчим. Дэ неубедительно просит меня не волноваться — все будет хорошо. И так далее, и тому подобное. Глядя на одеяло, она утешает меня, и в ее устах даже общие фразы звучат небанально. Джолион, говорит она, извини, но каждый раз, как мы с тобой встречаемся, я чувствую, от тебя пахнет спиртным. Признайся, сколько виски ты выпиваешь каждый день?
Наверное, больше, чем надо, соглашаюсь я. Но не волнуйся, все под контролем. Меня очень тревожит мысль о том, что кто-то пытается вмешиваться в мой распорядок.
А таблетки зачем?
Они мне нужны, отвечаю я, топая ногой.
Все хорошо, Джолион, говорит Дэ, нежно прикасаясь ко мне. Никто ничего у тебя не отнимает. Я просто хочу, чтобы ты немножко сократился. Ты готов это сделать? Ради меня… Ты обещаешь?
Я ощупываю нос — еле-еле, и голова сразу начинает кружиться. Ладно, Дэ, говорю я, обещаю. Сокращусь во всем.
Только с виски и таблетками, уточняет она. Гулять можно без ограничений. И писать, и встречаться в парке, и читать стихи.
Конечно, распорядок неизменен, говорю я. Встречаться в парке, читать стихи. Я полуоборачиваюсь и кошусь на край одеяла, где лежит книга.
Значит, ты и сегодняшнее стихотворение как-то пометил? — спрашивает Дэ.
Где оно?
Все хорошо, Джолион, ты вовсе не обязан читать мне каждый вечер.
Где оно?
Джолион! Джолион, что с тобой? Джолион, скажи, что с тобой?
LVI(i).Джолион проснулся ночью от стука в оконное стекло. Полусонный, он помотал головой: не может быть. Никто не в силах сюда стучать, перед окном нет деревьев — последний этаж. Тук-тук-тук. Тут он вспомнил фильмы про Дракулу и выскочил из кровати. Отдернул штору — никого. Он открыл окно и высунулся наружу. В темноте ничего не было видно, только соседнее окно приоткрыто, и там слабый свет. А потом он вспомнил. Появился новый сосед!
Он вернулся в постель, накрыл голову подушкой и снова заснул.
И быстро снова проснулся, как от толчка. Сначала ему показалось: наступил конец света и земля распадается на части. Немного придя в себя, он сообразил, что слышит музыку, кто-то включил на полную мощность. Усилитель стоит за стеной, совсем рядом с его кроватью. Он приложил к стене руку. Источник адского шума находился почти рядом — пальцы дрожали. Потом все стихло.
Через час — стук. Еще через час — рев. Стук — рев…
LVI(ii).Дэ пошла с младшей карты. Джолион знал — у нее есть карты и большего достоинства… Их было двое против одного.
Чад побил ее карту своей, и тоже мелкой — шестеркой треф. Готовясь к следующему ходу, Джолион понял — они снова его побьют. Так и вышло. Джолион взял кубики, пять кубиков, и бросил их в стаканчик. Если суммировать все очки, выпавшие на пяти кубиках, вряд ли получится малое число. У Джолиона выпало очень много очков.
Дэ и Чад ужасно обрадовались.
Длинный выглядел не таким довольным, как они. Сумма на пяти кубиках составила двадцать один, тогда Длинный сунул очки в карман пиджака и посмотрел на Джолиона, щурясь и моргая. Наверное, жалел его или просто устал — совсем как Джолион после бессонной ночи. Не исключено, Длинный всю ночь пил с другими такими же типами, похожими на бухгалтеров, или ухаживал за девицами в платьях с цветочными узорами. Джолион зевнул и закрыл голову руками. Дэ начала убирать кубики и карты.
— Как ты можешь так слепо кому-то верить? — спросил у нее Джолион.
— Я верю тому, что видела собственными глазами, — ответила Дэ.
— Ко мне тебя отправил Чад, — продолжал Джолион. — Он специально прислал тебя сюда… Дэ, неужели ты не понимаешь, он тобой манипулирует?
— Чад поступил правильно, — возразила Дэ. — В отличие от тебя, Джолион. Я видела тебя собственными глазами, и… — У Дэ перехватило горло, Чад положил руку ей на плечо, и из ее глаз брызнули слезы.
Не глядя на Дэ, Чад тихо утешал ее. Он утешал Дэ, но смотрел на Джолиона.
Дэ еще немного поплакала, а потом шмыгнула носом и сказала:
— Надеюсь, Джолион, ты не выйдешь из Игры слишком быстро. По-моему, ты должен понести наказание за то, что натворил.
LVI(iii).Нет, он не собирался выходить из Игры. Как он мог все бросить? Да и что он такого сделал? Обнял Эмилию, когда ей было больно? Только обнял, и все. Он ни в чем не виноват. А его обвиняют. Нет, он не уйдет. И будет ужасно несправедливо и ужасно неправильно, если его заставят уйти.
LVI(iv).На следующий день, после еще одной бессонной ночи, Джолиону пришлось исполнять первое задание. Оно стало последним вкладом Джека в Игру, такой своеобразный привет от Джека. Задание отличалось какой-то школьной вульгарностью и убогостью.
Все утро Марк ходил за Джолионом тенью. Несмотря на свои ночные забавы, Марк выглядел довольно свежо и бодро. После лекций, на которых пришлось сидеть рядом с Марком, Джолион пошел в бар, где встретился с Чадом, Дэ и Коротышкой. Потом лекции показались ему мирной передышкой, самыми легкими часами за день.
Чад протянул Джолиону журнал. Он добросовестно подготовился. Добрый старина Чад!
Сначала они обсудили некоторые практические вопросы по предстоящим заданиям. Дэ и Чад согласились, что Джолион не обязан действовать под напряжением, если можно так выразиться. Кроме того, неизвестно, сколько на все понадобится времени. Так что ему не нужно на самом деле делатьто, о чем сказано, достаточно только изобразить действие. Журнал служил не только основой, но и щитом — они проявили необычайную чуткость.
Они выбрали самые ближние туалеты к бару. Коротышка занял первую кабинку и заперся изнутри. Чад занял вторую кабинку и тоже заперся. Джолион ушел в самую дальнюю кабинку и не стал задвигать защелку. Долго ждать не пришлось. Сначала три человека подошли к писсуарам, а потом кому-то понадобилась кабинка. Дверь распахнул первокурсник-медик по имени Колин. Он насвистывал что-то из «Битлз». Дэ по понятным причинам не могла присутствовать на представлении, но хотела услышать все подробности. Чад никак не мог вспомнить, что именно насвистывал Колин.
— Может, Come Together — «Объединимся»? — пошутила потом Дэ.
Чад захватил с собой зеркальце. Поднеся его к разделявшей кабинки перегородке, он следил за тем, чтобы Джолион честно исполнял роль. Он заранее предупредил Джолиона о своей слежке, он говорил сухо и деловито.
Колин открыл дверь и увидел Джолиона, который сидел на унитазе со спущенными джинсами и трусами. Журнал лежал у него на коленях, прикрывая гениталии. Ему дали номер под названием «Азиатские крошки». Джолион спрятал руку под обложкой и двигал ею вверх-вниз, изображая мастурбацию, головы он не поднимал. Колин сразу перестал насвистывать.
Чад убедился — Джолион хорошо играет роль, и изменил угол наклона зеркальца. Это было ожидаемо — выражение лица Колина, на нем отразились приличествующие случаю (хотя ничего приличного здесь не было) шок и омерзение. Колин поспешил отвернуться, захлопнул дверь и крикнул:
— Мать твою, Джолион! В следующий раз закрывай дверь, так тебя и растак!
LVI(v).Слухи в Питте распространялись быстро. Вскоре на Джолиона орали у лекционных аудиторий, в баре, несколько раз ему плевали в лицо, обзывали расистом, свиньей, фашистом, дрочилой, любителем порнушки, женоненавистником, сутенером, тормозом, сексуальным маньяком, педофилом. Надя Йоси, председатель Ассоциации студентов азиатского происхождения, обозвала его замаскированным куклуксклановцем.
Даже Марк на время перестал всюду таскаться за Джолионом, чтобы на него не падала тень такого мерзкого типа. Кличка «расист» считалась в Питте самой позорной, именно это он сообщил Джолиону, ввалившись к нему в комнату. Потом Марк выразил свое восхищение Чадом и Дэ. Он туманно намекнул на какие-то будущие свои действия. Вместе с тем он по-прежнему не давал Джолиону спать по ночам. Пытка продолжалась. Однажды Джолион, разбуженный в два часа ночи, обнаружил: к нему в стекло Марк стучит булавкой, воткнутой в конец бамбуковой трости.
Джолион все больше превращался в парию и все чаще коротал время в одиночестве в своей комнате, он с замиранием сердца ждал тихого стука и грохота, похожего на землетрясение. Он лежал на кровати, страдая и чувствуя на себе тяжелое бремя ненависти всего Питта.
Раньше его все любили, и Джолион принимал это как должное. Он почти не замечал всеобщей любви, только отмечал где-то в подсознании: да, многие его любят, а всеобщая любовь, наверное, лучше всеобщей ненависти. Но сознание того, что его ненавидят, поразило его до глубины души. Прежняя любовь никак не отражалась на личности Джолиона, и она ушла. А с всеобщей ненавистью он не сталкивался никогда в жизни. Она оставляла на нем свой след и постепенно копилась в сердце.
