Майкл Коннелли - Последний койот
— Есть кошки, которые шипят и бросаются на всех подряд — даже на тех, кто их любит. Говорят, это происходит потому, что с ними плохо обращались, когда они были котятами.
— Никогда об этом не слышал.
— А вот я слышала, и верю в это…
Он провел рукой по ее телу и коснулся груди.
— И в чем же смысл этой байки? — спросил он. — Не с тобой ли в детстве или юности плохо обращались?
— Как знать…
— Скажи лучше, что плохого ты сделала себе, Джасмин? Похоже, тебе просто не терпится об этом рассказать.
Он знал, что Джасмин ждет от него этого вопроса. Возможно, именно для этого и затеяла игру в откровения.
— Ты не стал удерживать человека, в которого по идее должен был вцепиться обеими руками. Я же, напротив, старалась удержать того, от которого мне следовало держаться подальше. Всегда знала, что к хорошему это не приведет, но продолжала за него цепляться. Словно стояла на железнодорожных путях и смотрела на несущийся поезд — надо бы бежать, да заворожил ослепительный свет.
Он обнял ее за плечи, поцеловал в шею и прошептал:
— Но ты все-таки убежала, верно? Вот что важно. Все остальное не считается.
— Да, я убежала, — печально проговорила она. — Выбралась из всего этого…
Она нашла под простыней его руку, лежавшую у нее на груди, и накрыла ее ладонью.
— Спокойной ночи, Гарри.
Он лежал, пока не услышал ее ровное дыхание, и лишь после этого закрыл глаза. На сей раз видения его не мучили, и он медленно погрузился в тепло и темноту.
25
Утром Босх проснулся первым. Он принял душ и воспользовался зубной щеткой Джасмин, не посчитав нужным поставить ее об этом в известность. Потом оделся и спустился к машине, где лежала его дорожная сумка. Сменив белье и надев свежую рубашку, он отправился на кухню, чтобы сварить кофе, но обнаружил лишь упаковку с чайными пакетиками.
Распрощавшись с мыслью о кофе, он отправился на экскурсию по жилищу Джасмин. Старые сосновые половицы поскрипывали под ногами. Гостиная оказалась просторнее спальни и была так же скудно обставлена — софа под белым покрывалом, кофейный столик и старая кассетная стереосистема. Ни телевизора, ни CD-плейера. На стенах тоже ничего не было, но гвозди и прямоугольные пятна свидетельствовали, что здесь висели картины. Два гвоздя, судя по блестящим шляпкам, были вколочены совсем недавно.
Из гостиной сквозь высокие французские двери можно было пройти на застекленную веранду, где стояли мебель из ротанга и несколько растений в кадках, включая карликовое апельсиновое деревце со множеством плодов. Подойдя к окну, Босх окинул взглядом окрестности и увидел к югу от долины залив Тампа. Утреннее солнце освещало ландшафт ослепительным белым светом.
Вернувшись в гостиную, Босх открыл еще одну дверь, которая, судя по доносившемуся из-за нее запаху масляных красок и скипидара, вела в мастерскую. Секунду поколебавшись, он вошел в помещение.
Из окна открывалась панорама залива. Полюбовавшись великолепным видом, он понял, почему Джасмин выбрала под студию именно эту комнату. В центре на испачканном красками куске брезента помещался мольберт. Но стула рядом не было — Джасмин работала стоя. И никаких источников электрического света. Значит, она писала только при естественном освещении.
Босх подошел к мольберту и посмотрел на натянутый на подрамнике холст. Он был девственно-чистым. Джасмин к нему еще не прикасалась. Вдоль стены шел длинный рабочий верстак с разбросанными в беспорядке тубами с масляными красками. Там же находились палитра и несколько пустых жестянок из-под кофе, из которых торчали кисти. В конце верстака располагались раковина и водопроводный кран.
Под верстаком стояли натянутые на подрамники холсты. Все они были повернуты лицевой стороной к стене и на первый взгляд отличались такой же девственной чистотой, как и тот, что помещался на мольберте в центре комнаты. Но Босх, помня о торчавших гвоздях, решил устроить в мастерской небольшую ревизию и извлек из-под верстака несколько холстов. При этом он испытал странное чувство, будто расследует дело, связанное с некоей мистической тайной.
Три портрета, выполненные в темных тонах, не были подписаны, но явно принадлежали кисти Джасмин. Босх заметил, что все они сделаны в той же характерной манере, что и портрет, висевший в спальне ее отца. На первой картине была изображена обнаженная женщина, ее лицо скрывала густая тень. У Босха появилось ощущение, будто женщину на картине засасывает сгустившаяся вокруг нее тьма. Хотя лица было почти не видно, Босх сразу понял, что это Джасмин.
Вторая картина словно продолжала первую. Все та же окутанная тьмой обнаженная женщина на этот раз смотрела на зрителя. Босх отметил, что на этом портрете груди у Джасмин гораздо больше, нежели в реальности, и задался вопросом, является ли это идейным замыслом художника или воплощает неосознанное стремление приукрасить действительность. Несмотря на выписанные на заднем плане яркие красные огни, как бы подсвечивавшие силуэт женщины, картина из-за этого кроваво-красного фона производила еще более мрачное впечатление, чем первая. Босх плохо разбирался в живописи, однако понял, что это входило в намерения автора.
Третья картина не имела отношения к первым двум портретам, хотя на холсте снова была запечатлена нагая Джасмин. Полотно являло, по сути, интерпретацию знаменитой работы норвежского художника Эдварда Мунка «Крик», которая всегда привлекала внимание Босха, хотя он видел ее только на репродукциях. У Мунка испуганный человек стоит на некоем вымышленном мосту, чьи очертания, казалось, навеяли кошмарные сны. Здесь же фигура смертельно испуганного человека на переднем плане воплощала образ Джасмин. Только она поместила свою героиню в другое место — на реально существующий мост Скайуэй, находившийся неподалеку от Тампы. Босх узнал его выкрашенные желтой краской вертикальные опоры.
— Что ты здесь делаешь?
Он вздрогнул, словно его кольнули ножом в спину, и повернулся. В дверях студии стояла Джасмин в шелковом купальном халате, который обеими руками стягивала на груди. Глаза у нее припухли со сна. Видно, она только что поднялась с постели.
— Рассматриваю твои работы. Надеюсь, это не запрещено?
— Эта дверь была заперта.
— Неправда, она была открыта.
Она взялась за ручку и несколько раз повернула ее, словно пытаясь опровергнуть слова Босха.
— Дверь не была заперта, Джаз. Поверь мне. Тем не менее, извини. Я не знал, что сюда нельзя заходить.
— Будь любезен, поставь эти картины на место. Хорошо?
— О'кей. Но почему ты сняла их со стен?
— Я этого не делала.
— Интересно, тот, кто их снял, сделал это из-за наготы? Или из-за идеи, которая в них заключена?
— Прошу, не спрашивай меня об этом. Просто поставь их на место — и дело с концом.
Она вышла из комнаты. Босх вернул картины под верстак живописной стороной к стене и, выйдя из студии, отправился на поиски Джасмин. Он нашел ее на кухне. Она наливала воду в чайник из крана над раковиной и стояла к нему спиной. Гарри подошел к ней и положил руку на плечо. Она вздрогнула, словно ее ударило током.
— Прости меня, Джаз. Я всего-навсего любопытный пронырливый коп.
— Все нормально, Гарри.
— Ты не сердишься на меня?
— Не сержусь… Чаю хочешь?
Джасмин наполнила чайник, но не повернулась и не поставила его на плиту.
— Не хочу чаю. Но готов где-нибудь с тобой позавтракать.
— Когда у тебя самолет? Ты, кажется, говорил, что собираешься вылететь утром.
— Я могу остаться еще на день и вылететь завтра утром — если ты, конечно, не возражаешь. То есть если ты хочешь, чтобы я у тебя остался. Мне, во всяком случае, очень этого хотелось бы.
Она повернулась и посмотрела на него.
— Я тоже хочу, чтобы ты остался.
Они обнялись и поцеловались, но она сразу высвободилась из его объятий.
— Так нечестно. Ты уже почистил зубы, а у меня дыхание как у монстра.
— Но я воспользовался твоей зубной щеткой, и это нас уравнивает.
— Прекрасно! Теперь мне придется покупать новую…
— Совершенно верно.
Они улыбнулись друг другу, и она обняла его за шею. Инцидент в студии, казалось, был забыт.
— Позвони в авиакомпанию, а я пока переоденусь. Я знаю, куда мы сегодня поедем.
Она хотела было уйти, но Босх удержал ее. Возможно, не стоило этого делать, но одно обстоятельство не давало ему покоя.
— Хочу задать тебе один вопрос.
— Задавай…
— Почему картины в студии не подписаны?
— Думаю, они еще не готовы для этого.
— Но та, что висела в комнате твоего отца, подписана.
— Она предназначалась отцу в подарок. Потому я ее и подписала. Все остальные принадлежат мне.
— Та женщина на мосту… прыгнет в бездну?
Она ответила не сразу.
— Трудно сказать. Когда я долго на нее смотрю, мне кажется, что прыгнет. Во всяком случае, мысль об этом у нее есть. Но кто знает?
