Безнадежный пациент - Джек Андерсон
Я смотрю на твою улыбку, и у меня от тоски сжимается сердце. Я прижимаю свой лоб к твоему и закрываю глаза.
– Итак… что вы видели?
Я сонно моргаю. Надо мной потолочные плиты третьего этажа.
Поворачиваю голову и вижу Коделл, которая отсоединяет от меня датчики аппарата ЭКГ и ждет, когда я отвечу на вопрос.
– Как вы и сказали… медовый месяц.
– Как я сказала? – изумляется она. – Вы слышали меня во время введения в транс?
Я киваю.
– Обычно в начале сеансов я был без сознания, – припоминаю я. – Может, вы ввели меньшую дозу седативного… или я активнее вслушивался в ваш голос? Я думал, вы с помощью лекарств отбираете определенные воспоминания.
– О нет. – Коделл аккуратно извлекает инфузионную канюлю из моей руки и закрывает порт. – Процесс выбора воспоминаний похож на медитацию с инструктором. Мы доносим до вас указание голосом и добавляем сублиминальное визуальное воздействие[33]. Но это всего лишь подсказка для вашего мозга. На самом деле чем проще подсказка, тем лучше. Медовый месяц. Спор. Неопределенность указания позволяет пациенту самому выбрать в памяти наиболее яркий эпизод. И чем он ярче, тем мощнее будет эффект Разделительной терапии.
– Выходит, вы просто говорите «медовый месяц», а я сам выбираю воспоминание, которое, на мой взгляд, больше всего соответствует подсказке?
– По сути, да. Химическая составляющая имеет ряд нюансов, но в целом верно.
Коделл щелкает переключателем у изголовья моей кровати, и оно медленно поднимается до тех пор, пока я не оказываюсь в сидячем положении.
Когда я только приехал, третий этаж Призмолл-хауса держался от меня в строжайшем секрете. Он и сейчас остается самым таинственным этажом в здании, однако за последние несколько недель ореол загадочности померк, потому что я согласился добровольно проходить сеансы терапии. И мне позволили приходить на третий этаж и уходить оттуда на своих ногах.
В цоколе и на первом этаже расположены комнаты для проведения досуга и размещения гостей, второй этаж отведен под традиционную психотерапию, а третий этаж представляет собой большое пространство без перегородок, отдаленно напоминающее заброшенную киностудию. Единое помещение, визуально прерываемое лишь несущими колоннами.
Как-то раз, шагая через этот здоровенный цех по пути на сеанс, в неосвещенной его части я заметил большой куб со стенами из гипсокартона, скрепленными строительными лесами. И тогда я понял, что именно там смотрел вскрытие тела Джулии много недель назад. Безусловно, третий этаж – самый многофункциональный, ведь здесь можно собрать целую комнату под индивидуальные нужды пациента.
Коделл вводит мне антидот, и через пять минут я свешиваю с кровати ноги, беру костыли и без сопровождения иду по мощенному плиткой полу. Несколько сеансов назад мне начали постепенно снижать дозу серого транквилизатора. Введение в транс больше не кажется падением в черную дыру. Теперь меня мягко погружают в каждое воспоминание, и я плыву по эпизодам нашей совместной жизни более осознанно, а эффект с каждым разом все сильнее.
Наверное, так и должна проходить терапия, если не сопротивляешься. Теперь я понимаю, почему пациенты, согласившиеся на лечение добровольно, считали его даже приятным. Человека аккуратно избавляют от болезненных воспоминаний, и после каждого сеанса ему становится чуть легче, чуть радостнее.
Я целый час завтракаю кашей, гранолой и медом. Свежих фруктов и овощей стало заметно меньше. Виллнер, которому из-за меня прибавилось работы, не успевает ездить на Большую землю за продовольствием. Жаль, что в первые дни своего пребывания на острове я почти ничего не ел. И надо же, именно теперь, когда свежих продуктов почти не осталось, у меня появился аппетит.
Я кладу ложку в пустую миску и под чутким присмотром Виллнера иду на второй этаж в кабинет Коделл. Когда я приближаюсь к черной кожаной двери, изнутри до меня доносится приглушенный голос. Очевидно, доктор говорит по телефону.
– Конечно, я понимаю, как это досадно, – терпеливо успокаивает Коделл звонящего. В ее тоне слышится сожаление, но доктор не теряет присущего ей чувства собственного достоинства. – Я перенесу ближайшие лекции, чтобы принять вас при первой же возможности.
Моя рука замирает над кнопкой звонка, и я слушаю еще немного, до тех пор, пока меня не догоняет Виллнер.
– Ваше огорчение не беспочвенно, там не менее мой долг по отношению к нынешнему пациенту имеет приоритетное зна…
Собеседник явно перебивает, и Коделл молчит, давая ему выговориться.
– …Как только это станет понятно, я вам тут же сообщу. И когда вы приедете, вам будет оказано такое же исключительное…
За моей спиной вырастает Виллнер. Я слишком долго мешкаю возле двери, и это уже подозрительно. Я жму на звонок, Коделл быстро завершает разговор и приглашает зайти.
– Артур! – Она наводит порядок на столе, который сегодня просто завален кипами бумаг. – Чем могу помочь?
– Я бы хотел… позвонить матери, – задумчиво говорю я, как будто идея пришла мне в голову мгновение назад.
Коделл внимательно на меня смотрит. Я прямо чувствую, как у нее в голове мелькают синапсы, производя детальный расчет и анализ всех моих возможных мотивов.
– Так-так-так. – Многолетний опыт подсказывает доктору не спешить с моей просьбой.
– Понимаю, – огорченно киваю я, соображая, что фактически прошу связаться с Большой землей. – Это не… я просто… Впрочем, неважно. Забудьте.
Я нерешительно поворачиваюсь к двери, нарочно обрывая разговор в надежде, что доктор попробует разобраться, в чем дело.
– Я вас слушаю, – благожелательно говорит Коделл.
– Я… м-м… – Я делаю вид, будто подыскиваю нужные слова, хотя на самом деле тщательно репетировал свою речь. – Вот уже почти год, как я погружен в свои переживания и ни на кого другого у меня времени нет. Но я чувствую, как понемногу прозреваю. Оказывается, я пренебрегал многими людьми, потому что упивался жалостью к себе.
– Это нормально, – кивает Коделл. – Ваш взгляд был обращен внутрь, потому что именно там поселилась боль. Уверена, ваша матушка сказала бы, что, сосредоточившись на себе, вы правильно расставили приоритеты.
– Нет, я знаю… впрочем, вы правы… – говорю я, как бы размышляя вслух.
Мой генеральный план прост: убедить доктора Коделл, что я проникся ее методикой, преувеличить свой прогресс и выбраться отсюда, сохранив хотя бы крупицу нетронутой любви к тебе. Я не спал ночами, размышляя, как это сделать, как манипулировать человеком, которого мне ни разу не удавалось обмануть.
Однажды вечером, когда я отдыхал
