Безнадежный пациент - Джек Андерсон
– Да я просто… хотел… – смущенно пожимаю плечами я. – Я просто хотел сообщить ей, что мне лучше. Извиниться.
– Очень мило с вашей стороны, – тепло улыбается Коделл. – Как вы считаете, можно ли подождать с этим до вашего возвращения домой?
– Да. Наверняка можно, – вяло отвечаю я. – Правда, мне было бы легче с вашей поддержкой.
Коделл пристально смотрит на меня через стол, а с печальной улыбкой покорно жду ее решения.
– У меня будут кое-какие условия, – сообщает Коделл, сдержанно улыбаясь. – Но если вам это действительно нужно, я распоряжусь, чтобы Виллнер подключил телефон.
Я киваю и тихо выхожу из кабинета. Коделл может заподозрить, что я разыгрываю спектакль. Или поверит, что я действительно включился в терапию. И меня, с одной стороны, радует, а с другой – глубоко тревожит тот факт, что я и сам толком не знаю.
Глава 32
В последнее время сеансы все чаще проходят на втором этаже, а значит, Коделл начинает принимать мою покорность всерьез. Я давно понял, что второй этаж отведен для конвенциональной психотерапии, а более инвазивные процедуры происходят этажом выше.
Через несколько часов после разговора в кабинете мы с Коделл поднимаемся по черной винтовой лестнице, и я тихо радуюсь, когда она решительно сворачивает на второй этаж. Глухо стуча костылями по ковролину, я миную два коридора и оказываюсь в северной части здания, окна которой выходят на морское пространство между Ливерпулем и Дублином.
Коделл останавливается рядом с неприметной дверью.
– Обувь и носки вам лучше снять, – загадочно произносит доктор и жестом приглашает внутрь.
Я разуваюсь и первым настороженно переступаю через порог. Комната за дверью на удивление безмятежная и светлая. Окон нет, но несколько грамотно расположенных ламп идеально имитируют солнечный свет. Иллюзию дополняют стены и потолок небесно-голубого цвета.
Наконечники костылей слегка проваливаются. На полу тонкий слой песка, аккуратно расчесанный граблями в форме красивых спиралей. Повсюду растения-бонсаи и галька, а вокруг каждой такой композиции декоративные завитки из песка – очевидно, мы в зимнем саду.
В середине комнаты гладкая круглая платформа из черного гранита. На ней футуристичный стол из черно-серого мрамора: единственная волнистая опора плавно перетекает в плоскую столешницу. На столе телефон из кабинета Коделл. От аппарата тянется знакомый черный шнур. Рядом стоит непонятное устройство, отдаленно напоминающее принтер.
Зябко ступая босыми ногами по прохладному песку, я иду через сад, забираюсь на платформу и сажусь в кресло-яйцо. Я смотрю на разложенные на столе предметы и теперь могу разглядеть странное устройство гораздо лучше. Однако его назначение по-прежнему остается для меня загадкой.
– Это называется агрегационный психометр. Произведение искусства. – Коделл неспешно проходит по песку и поднимается на платформу. – Когда я была в Америке, небольшая компания в Силиконовой долине сделала пару пилотных экземпляров не для медицинского использования, но… я увидела потенциал для своей практики.
– А как он работает?
– Прибор собирает различные физические данные: скорость реакции, расширение зрачка, потливость, кровяное давление, изменения голоса и температуры тела, – невозмутимо перечисляет Коделл. – А затем полученные данные хронологически сопоставляются с динамикой эмоционального состояния пациента.
– Так это полиграф. – Я смотрю на устройство новыми глазами. В новом, по-модному обтекаемом корпусе скрывается все тот же старый прибор. – Вы в курсе, что данные детекторов лжи судом не принимаются?
– Что ж, здесь не суд, и это не детектор лжи, – мотает головой Коделл. – Прибор мне нужен не для того, чтобы увидеть ваши мысли. Напротив, он кое-что покажет вам.
– Например?
– Моменты, когда вы особенно переживаете, болезненные для вас темы, – уверенно говорит Коделл. – Полагаю, этот звонок покажет, что вы чувствуете, обсуждая тот или иной вопрос.
– Я и так знаю, что чувствую.
– Я вас умоляю! – фыркает Коделл. – Будь это правдой, я бы осталась без работы.
Я разглядываю серый пластиковый корпус прибора: невзрачный куб, скрывающий внутри суперсовременные технологии. Интересно, стоит ли доверять словам Коделл или я сам себя загнал на допрос?
– Думаете, это уловка? – наблюдая за мной, интересуется Коделл. – Якобы я хочу вас подловить с помощью какого-то трюка?
Я молчу в замешательстве.
– Ладно. Тогда давайте договоримся, – с едва заметным нажимом произносит Коделл. – Вы доверяете мне, а я доверяю вам.
Со спокойной решительностью доктор тянет за черный провод, идущий к кнопке отключения, на которую она жала во время моего телефонного разговора с тещей. Этот механизм позволил Коделл прервать звонок до того, как передал зашифрованное послание теще.
С мягким щелчком Коделл отсоединяет от телефона устройство, похожее на сетевой адаптер. Она молча смотрит на меня, но я чувствую, как давит ее взгляд. Коделл убрала с исходящего сигнала защитный фильтр, дав мне свободу говорить то, что я хочу.
– Я все еще нужна вам для поддержки? Или оставить вас одного?
Я смотрю, как падает шнур, и прокручиваю в голове ее вопрос. Цель этого звонка – показать Коделл мою готовность участвовать в процессе лечения, выставить себя послушным пациентом, принявшим ее методику трансформации. И все же это была бы не Элизабет Коделл, если бы не перевернула ситуацию так, что теперь мой прежний план стал бесполезен.
Линия прерывания отсоединена, а значит, я волен говорить, что захочу. И это важнейшее свидетельство доверия Коделл. Достаточно пары слов, и мама поймет, что мне срочно требуется помощь, и поднимет на уши все силы правопорядка. Да только я не уверен, действительно ли Коделл сняла защиту с телефонной линии. Насколько я знаю, у доктора всегда есть дополнительная система безопасности: в соседней комнате запросто может прятаться Виллнер в наушниках на голове и с кнопкой в руке. Мой крик о помощи, конечно же, заглушат внезапные помехи на линии. А сам я окажусь в невыгодном положении: доктору Коделл станет ясно, что я саботирую лечение.
С другой стороны, если Коделл действительно пытается мне доверять и я правда могу говорить с матерью свободно, мне до конца жизни придется мириться с мыслью, что я промолчал и упустил свой единственный шанс на спасение.
Во мне борются взаимоисключающие намерения, и в итоге я совершенно измотан. Я не знаю, что
