Тед Белл - Между адом и раем
— Что он говорит?
— Куба никогда больше не должна полагаться на помощь ложных союзников, которые обещают много, а потом исчезают. Мощь Кубы испробует на себе каждый, кто попытается угрожать ее интересам.
— Мы, конечно же, знаем, что он имеет в виду, — сказал Хок. — Ту чертову подлодку. Она у него уже есть, иначе он не стал бы раскрывать свои намерения.
Эмброуз продолжал переводить.
— Куба больше не допустит той несправедливости, что она перенесла за время оккупации американцами. Он требует, чтобы американская блокада Кубы была снята немедленно. Еще он заявляет, что американская военно-морская база в Гуантанамо подрывает суверенитет Кубы и этого больше нельзя допускать. Америке будет предоставлен определенный срок, чтобы эвакуировать базу, или же придется прибегнуть к крайним мерам. Более точная информация по этим вопросам будет обнародована новым правительством завтра.
— Бог мой, — сказал Хок. — Экстремистское государство обладает невидимой субмариной, несущей на борту сорок самонаводящихся ядерных боеголовок, и все это добро находится в девяноста милях от Майами.
— Жутко подумать, да? А вот он представляет и нового президента Кубы, — сказал Эмброуз. На экране появилось новое лицо.
— Что это за тип? — сказал Сток. — Похож на Зорро в костюме-тройке.
— Это, — ответил Эмброуз, — новый президент Кубы, Фульгенсио Батиста. Внук человека, которого Кастро сверг почти сорок лет назад.
— Где они его откопали? — спросил Хок.
— Он вырос в Испании. Учился в Гарварде, потом в финансовой школе Уортона. Отказался от американского гражданства и шесть месяцев назад переехал с семьей на Кубу. До того был партнером фирмы «Голдман и Сакс» на Уолл стрит. Имел ферму в Гринвиче, штат Коннектикут, и играл в гольф каждую субботу в клубе Стэнвича.
— Вот как? Из партнеров Голдмана — в кубинские президенты? Неплохой карьерный ход, — сказал Хок. — И что Батиста-младший говорит от своего имени?
— Продолжает пламенные речи о заре нового дня.
— И все? — спросил Хок.
— В основном да.
— А как же сторонники Фиделя?
— Наиболее вероятно, их казнили или заключили в тюрьму.
— А какова реакция кубинского народа?
— Алекс, после сорока лет лжи, страха и пыток эти люди не верят ни единому слову, кто бы его ни сказал. Они не доверяют собственным детям. Жизнь будет продолжаться. Я с абсолютной уверенностью скажу тебе и не ошибусь, что они не будут обсуждать эти политические события даже с самыми близкими друзьями. Разве что со своей мамой, если на нее действительно можно положиться, да и то вряд ли.
Хок щелкнул выключателем, и в потолке зажглись невидимые лампы. Он повернул свое большое кожаное кресло, сев лицом к Эмброузу, Стокли и Сазерленду.
— Откуда ты столько знаешь об этой бандитской клике, Эмброуз?
— Госсекретарь позвонила мне сразу после кубинской радиопередачи. Мы беседовали долго. Ты спал. Я рассказал ей о трагедии. Она попросила, чтобы я передал тебе ее глубочайшие соболезнования. Она не хотела тревожить тебя, но попросила, чтобы ты позвонил ей, как только посмотришь эту запись.
— Уже посмотрел.
— На завтра запланировано совещание на борту авианосца «Джон Кеннеди», который в настоящее время направляется в Гуантанамо. Она знает, что ты не хочешь присутствовать, но настаивает, чтобы ты все-таки приехал.
— Почему, позволь спросить? — Хок явно впадал в бешенство.
— Очевидно, советник министра иностранных дел Великобритании по вопросам Латинской Америки обратился непосредственно к президенту. Так как именно ты предоставил информацию, он и предложил твою кандидатуру. Президент утвердил тебя в качестве главного представителя оперативной группы.
— Он никуда не поедет, — сказал Стокли. — Мы должны найти Вики. Он сядет в самолет, я возьму «Зодиак». На рассвете снова начнем искать.
— Совещание на борту «Кеннеди» завтра в пять часов, Алекс, — сказал Эмброуз.
— Черт бы все побрал, — пробормотал Алекс. — Росс, можно посадить гидросамолет на палубе авианосца?
— Почему бы нет? В поплавках «Киттихока» предусмотрены выдвижные шасси. Чего не хватает, так это хвостового крюка. Но я немедленно установлю его.
— Да, капитан.
— Сколько до восхода? — спросил Хок.
— Несколько часов.
— Хорошо. На рассвете я снова попытаюсь найти Вики. Эмброуз, ты не возражаешь, если мы с тобой уединимся на корму?
— Нисколько.
— Эмброуз, я снял фото со стены в клубе.
— Да?
— Можешь ли ты выяснить — кто на этом фото?
Алекс вынул из кармана старый, пожелтевший от времени снимок и вручил его другу.
— Думаю, смогу, Алекс.
— Спасибо, Эмброуз. Ты самый замечательный друг на свете.
Он ушел, не дожидаясь ответа.
40
Эмброуз проснулся от звука заводящегося мотора. Когда шум самолетного двигателя стал напоминать горестные вопли плакальщицы, он сел на кровати, зевнул и отодвинул занавеску иллюминатора. Серебристый самолет стартовал с воды.
Эмброуз знал, что Алекс будет весь день летать в пределах и за пределами зоны поиска, молясь о том, чтобы найти женщину, которая, казалось, могла наконец подарить ему покой и любовь.
Он перевернулся на другой бок и пробовал снова заснуть.
Бесполезно…
Взял со своей тумбочки трубку из шиповника и стиснул ее зубами. Она давала ему спокойствие и стимулировала умственную деятельность. Эмброуз понял, что, несмотря на трагические события, он все еще пытается докопаться до истины, которую искал в течение последних тридцати лет.
Он спал неспокойно, ворочаясь в кровати, и вспоминал изображение на старой фотографии. Оно повествовало о прошлом. Это была очень старая и грустная история.
На переднем плане стояли три человека. В воздухе кружила метель из конфетти и серебристые ленты серпантина. Изображение было смазано, будто фотографа толкнули под локоть.
Новогодний бал.
Красивая белокурая женщина в белом саронге, алмазы, искрящиеся вокруг ее белой, по-королевски грациозной шеи. Блестящая диадема в волосах. Женщина держала в поднятой руке бутылку шампанского и улыбалась. Другая рука беспечно лежала на плечах толстого молодого человека с лысой, яйцеподобной головой. На шее висела толстая золотая цепь с тяжелым золотым распятием.
Рядом стоял другой мужчина — высокий, в поразительно красивом белом смокинге. Он смотрел прямо в объектив. Его глаза были трезвы, но неспокойны. Он не улыбался.
Почему?
Может, женщина перебрала игристого вина? А может, вела себя слишком по-приятельски с лысым? Сказала что-то обидное?
Эмброуз сидел, выпрямив спину. Он глубоко вздохнул и посмотрел в иллюминатор по левому борту.
Красавица на фото была матерью Хока. Мужчина в смокинге — отцом. А жирный юнец с золотым крестом? Его образ легко вписывался в общую картину.
Три кубинских парня, жаждущих убийства.
Алекс Хок дал ему ключ к загадке, которую он пытался разрешить в течение тридцати лет.
Эмброуз взял телефонную трубку и сказал Сазерленду, что ждет его на мостике через десять минут. Потом вызвал Стокли и сказал то же самое.
Его осенило. Он стоял перед разгадкой тайны.
Одевшись, он засунул свой служебный револьвер в боковой карман твидового пиджака и пошел на мостик.
Сазерленд и Стокли были уже там.
— Мы плывем на берег, — сказал Эмброуз. — Росс, попроси Тома Квика, чтобы он выбрал четырех лучших ребят и выдал им автоматы. Стокли, тебе нужно оружие?
— Я сам — оружие, — ответил Сток, мрачный, как скала.
— Хорошо. Тогда мы сможем воспользоваться и твоими умениями. Пусть все соберутся на катере как можно скорее.
— Что ты надумал, Констебль? — спросил Сазерленд.
— Первым делом мы нанесем неожиданный визит мистеру Эмену Лиллиуайту. Если он расскажет то, что нужно, отправимся в другое место, где может быть чрезвычайно опасно.
— Катер будет готов через десять минут, — сказал Сазерленд.
— Росс, «Чистильщик» с тобой?
— Конечно.
«Чистильщиком» называлось изобретение Росса — дробовик с пистолетной рукояткой, способный выстрелить пятнадцать патронов двенадцатого калибра менее чем за двадцать секунд. Росс с большим успехом использовал его в некоторых трудных операциях. Он носил его в дополнение к метательным ножам, закрепленным в чехлах на предплечьях.
Полчаса спустя катер достиг порта Стэниел-Кей. Было всего четыре утра, и весь остров, казалось, спал. После высадки Эмброуз оставил одного человека на пристани прикрывать их в случае необходимости.
Шестеро других стремительно направились к старому клубу, ощетинившись оружием.
Дверь, что неудивительно, была открыта. У стойки бара храпел мужчина. Эмброуз подошел к стене с фотографиями и стал пристально рассматривать их. Перевел взгляд в верхний левый угол, где увидел группу снимков, которые, казалось, были сделаны в 70-х.
